Тело всей жизни. Как научиться жить заново после тяжелого ранения

Профессия, которой нет

Возле Саши разорвалась граната. Он вспоминает: "Больше всего я переживал за руку, очень хотел, чтобы ее спасли. Нога лежала рядом, что о ней думать. Я понимал — назад ее уже не пришьешь". Врачи ему ничего не обещали, но руку собрали. Протез для ноги Саше сделали в Украине, а вот руку к жизни возвращали реабилитологи в Словении.

В Украине около 10 тыс. раненых. Каждый из них так или иначе нуждается в реабилитации. В современных реабилитационных центрах за рубежом с каждым пациентом работает команда специалистов — физиотерапевты, эрготерапевты, психологи. В Украине по старинке реабилитацией считается санаторно-курортное лечение и небольшой курс по пользованию протезами. Если очень повезет, можно попасть в немецкий, австрийский, итальянский или американский специализированный центр. Почему таких заведений крайне мало в Украине? Это риторический вопрос, если учесть, что у нас даже в национальном классификаторе профессий все еще нет таких современных медицинских специальностей, как "физическая и реабилитационная медицина", "физическая терапия", "эрготерапия".

Сказать, что реабилитационных центров в Украине вообще нет, тоже нельзя. В прошлом году в Ирпене на базе военного госпиталя открыли Центр психофизической реабилитации для бойцов АТО. Канадская диаспора помогла закупить необходимое оборудование. В 2016-м во львовском госпитале появилась эрготерапевтическая комната и колясочная мастерская. Этот проект был реализован за счет средств трастового фонда НАТО по медицинской реабилитации. По этой же линии оборудование получил медицинский центр Нацгвардии в Новых Санжарах. Западный спортивно-реабилитационный центр начал программу активной реабилитации "Повернення до життя". В Украину ездят европейские и американские врачи, которые готовы делиться опытом с украинскими коллегами. Отечественные протезисты осваивают технологию производства высокотехнологичных бионических протезов для рук. Школа медицинской реабилитации открывается в Украинском католическом университете. Но все это точечные успехи. Стройной системы реабилитации, работающей по современным стандартам, до сих пор нет. Зато каждое утро есть плохие новости: "За прошлые сутки в зоне боевых действий получили ранения…"

Фокус публикует истории четырех бойцов, которые рассказывают о своем опыте реабилитации после тяжелых ранений.

Олег Березовский, 26 лет

Ампутация обеих кистей рук

До начала военных действий на востоке Олег Березовский служил в спецназе. В мае 2014 года был направлен в зону АТО в качестве командира экипажа БТР. Летом механизированная колонна, в которой находился БТР Олега, попал под гранатометный обстрел.

В госпитале начались разговоры о реампутации (повторная ампутация. — Фокус). Ко мне приходили хирурги и говорили, что под протезы, которые делают в Украине, нужно, грубо говоря, подгонять руки. Я в какой-то момент почти смирился с операцией, но что-то остановило. Отказался, и слава богу. Волонтеры отправили на консультацию в Германию. Там врачи очень удивились, узнав, что мне советовали реампутировать руки. Они были в шоке от этих рекомендаций, потому что протезы подгоняют под руки, а не наоборот.

Все зависит от того, что ты собираешься делать новыми руками. Когда я вернулся домой, начал искать протезы, хотел самые функциональные, бионические — bebionic, i-limb ultra revolution. Проштудировал интернет и был настроен собирать деньги. Но потом попал в Израиль на очередную консультацию, и планы изменились. Поездка оказалась полезной. Именно там мне протезист впервые сказал, что самые дорогие, самые функциональные протезы на самом деле мне не нужны, а нужны обычные тяговые, механические. Для начала надо было освоить простые, а потом уже решать, нужны ли бионические.

Обычные механические протезы немецкой сборки мне сделали бесплатно в Харькове в УкрНИИпротезирования. Там, кстати, работают хорошие профессионалы. Если их раскрутить, то они были бы на голову выше иностранцев. Все дополнительные приспособления для меня они выдумывали сами. Но я тоже участвовал в процессе.

До этого я пользовался насадками и подстраивал окружающий мир под себя. Придумывать пришлось много по самым разным мелочам. Точнее, это кажется мелочами, когда есть руки. Как обуть кроссовки, как держать вилку или ложку, чтобы было удобно, — все пришлось продумывать.

Хотелось носить брюки, джинсы, а я надевал спортивные штаны, потому что в джинсах — молния, и застегнуть ее я не мог. Но потом в голову пришла идея: мне нужны джинсы не просто с молнией, а чтобы она была со шнурком. Вместо пуговицы — кнопка. Еще я не мог застегнуть куртку. Думал-думал, а решение не приходило. Но в конце концов оно мне приснилось. Утром встал, надел куртку и застегнул. Во всем разбирался сам по ходу дела, приспосабливался постепенно. В повседневной жизни я уже освоился, вплоть до того, что вожу машину.

Если что-то не получалось, обдумывал, что мне нужно, и ехал к протезистам. Я до сих пор к ним езжу. Вот, допустим, у меня в машине есть сенсорный экран. Еду в институт и прошу сделать мне насадку со стилосом, чтобы можно было, например, в навигатор внести название улицы. Или мне надо писать, и я уже со своими мыслями, как это реализовать, еду опять к протезистам. Это постоянный творческий процесс.

Настоящее облегчение наступило, когда я почувствовал: могу делать все то, что и раньше. Практически все. Понятно, что на турнике не повисну. Но на 80% все делаю сам. Целыми днями езжу, работаю, и сопровождающие мне не нужны. Сейчас я занимаюсь ремонтными работами, руковожу бригадой. По утрам бегаю и каждый день хожу в спортзал. Освоил практически все упражнения, вплоть до штанги.

Хорошо помню переломный момент — когда я научился надевать носки. Это было самым проблематичным. Никак не мог ничего придумать. Приехал в Киев и там познакомился с одним парнем, он с детства без рук. Он мне и показал как. Никакого секрета, просто надо было один раз увидеть. Тогда я наконец почувствовал независимость. Это ведь самое главное в жизни — независимость и свобода действий. Чтобы ощутить это, потребовалось 8–9 месяцев. Но у меня еще много идей. Хочу, например, кататься на велосипеде. Да и по кухне есть несколько задумок.

В прошлом году три недели был в Италии, в реабилитационном центре, где мне сделали бионические руки. Они хорошие, но не совсем для меня. Я ими почти не пользуюсь. К ним нужно бережно относиться, они для непыльной работы. Мне кажется, что правильнее делать протезирование в Украине. Здесь можно получить нормальные протезы, технологии ведь развиваются. Гораздо легче, когда обслуживание протеза происходит дома.

Но по уровню реабилитации Украина пока сильно отстает от Италии. Там оборудование серьезное, по самым современным технологиям — всевозможные тренажеры, бассейн. У нас же нет для этого нормальной материальной базы. Например, УкрНИИпротезирования. Там чистенько, видно, что они поддерживают все в рабочем состоянии, есть даже что-то новое, но этого нового мизер. В основном стоит оборудование советских времен. Так что в этом плане итальянский и наш уровень — небо и земля. Но главное, в Италии есть хорошо подготовленные реабилитологи, которые знают множество упражнений под каждую проблему. В Украине я ездил в реабилитационный центр для паралимпийцев (в селе Яворив Львовской области. — Фокус). Там неплохая материально-техническая база. Но если честно, все немного напоминает детский лагерь. Туда не ходи, сюда не ходи, если в магазин, то только впятером. Это не для меня.

В прошлом году я поступил в магистратуру Академии физкультуры. Там познакомился с Денисом Олеговичем Подкопаем. Он предложил сделать специальный массажный модуль. Сам все придумал, разработал индивидуальную технологию. Я научился им пользоваться, и, мне кажется, у нас получился хороший результат. Так что могу делать еще и массаж. Все возможно.

Вадим Свириденко, 43 года

Обморожение кистей рук и ступней с последующей ампутацией, ранение правого предплечья, ранение бедра, гангрена левого предплечья

Военный фельдшер Вадим Свириденко был ранен под Дебальцевом в феврале 2015-го. Колонна с ранеными, среди которых был и Свириденко, заехала на заминированную территорию. Фельдшер провел четверо суток в снежном поле и оказался единственным выжившим.

Я лежал в Киевском центре термальной хирургии, когда в больницу приехала делегация врачей из США. Пощупали, сфотографировали, расспросили, что и как. К тому времени мне уже сделали первые протезы, и я даже понемногу ходил.

Как-то в реанимацию ко мне пришел афганец. Сказал: "У меня были такие же проблемы. Хочешь, помогу?" И начал объяснять, как тренировать мышцы, учил вставать с кровати с протезами. Потом были первые шаги по коридору, по лестнице, на крыльце. Он заставлял ходить по любой пересеченной местности. Костылей мне не давали, сказали, что я и так сильный, без них справлюсь. Я встал и пошел, потому что желание было. Никаких государственных реа­билитологов я не видел. Да, хирурги сделали операцию. Дальше мне помогали санитарки и родственники. А когда приходили психологи, то они сами плакали.

Об американцах я уже начал забывать, когда сообщили, что меня берут на реабилитацию в США. Я попал на огромнейшую базу, объединяющую сухопутные и морские войска. Там в специализированном центре проходят реабилитацию спинальники, ребята с ранениями, ампутациями.

Первое, что я там сделал, заполнил огромную анкету. Реабилитологи выясняли, что я могу, вплоть до таких "мелочей", как бриться, мыться, держать в руке вилку. После они постоянно дополняли этот список. Узнавали, что я хотел бы делать еще. Я часто от них слышал: "О"кей. Это не проблема". Там дают правильную установку. Сначала определяют цель, потом решают, как к ней идти, и помогают достичь ее.

Каждое утро я занимался с адаптационным терапевтом (occupational therapist). По сути, меня учили, как жить с новым телом. Я даже начал шить иголкой. Это хорошо тренирует навык пользования протезами. Когда у тебя электрические руки, ими нужно наловчиться брать мелкие детали. Уметь взять их и переложить, поднять с пола. Потребовались длительные тренировки и огромное терпение — мое и тренера. Не зря там человек, перед тем как пойти учиться на реабилитолога, волонтерит в госпитале, смотрит, готов ли он вообще к работе с людьми с инвалидностью.

Реабилитация — не только физическое восстановление, это еще возможность вернуться в профессию, к привычным делам, увлечениям. Меня, например, спросили, чем я занимался до ранения и хотел ли бы к этому вернуться. Раньше я много работал в саду, и обучение, связанное с этим, включили в мою индивидуальную программу. То же самое с кухней. До войны я любил готовить. В центре есть "умная" кухня, и мы там готовили вместе с реабилитологом. В чем особенность этой кухни? Например, обычный нож. Человеку с протезом им очень сложно что-то разрезать. Но есть специальные адаптированные ножи с ручками, захватами. Тренер выкладывал их передо мной, и я учился ими пользоваться.

Еще я очень хотел бегать, потому что всю жизнь занимался спортом. "А ты бегал раньше? А как ты бегал?" — расспрашивали меня. Я рассказывал, потом показывал. "Да, мы видим, что ты хочешь бегать", — сказали они. И мне сделали специальные беговые протезы.

Помню, подошел ко мне тренер и попросил подпрыгнуть так высоко, как только могу. Я подпрыгнул, а он снова: "Ну еще раз подпрыгни". Выше подпрыгнул. "А ну запрыгни сюда". Запрыгнул. Один раз, второй. Он смотрит на меня и говорит: "Первый раз вижу, чтобы так высоко прыгали". А сам смеется. В Америке со мной постоянно работали психологически, подначивали, что ли. Ведь когда видишь прогресс, когда что-то не мог сделать, а потом сумел, это лучший мотиватор. А в Украине мне просто дали протезы на руки и не на­учили надевать их. Санитарки помогали. Когда же в США приехал, услышал: "Снимай". Снял. "Надевай". Через три минуты я уже умел надевать протезы на руки сам. А ведь они у меня были к тому времени уже 4 месяца! Когда понимаешь, что можешь обслуживать себя самостоятельно, даже психолог не нужен.

В США я не только побежал, но и начал плавать. Хотя думал, что бассейн для меня закрыт навсегда. Через восемь месяцев тренировок проплыл 1 км. Тренер тогда кричал мне: "Давай, давай, давай!" Я вылез из бассейна, а он: "Я и сам столько не плаваю". Американцы снимали на видео, как я работал на тренажерах. Потом находил себя в YouTube. По три тысячи лайков под видео…

Когда выходишь из зоны комфорта, неизбежно сталкиваешься с новыми вопросами. Помню, в посольстве я взял стакан, но не смог зафиксировать его. Стакан прокрутился на 360 градусов и всех вокруг забрызгал. Я пришел в центр, объяснил проблему, и мне сделали в протезе специальную кнопку для фиксации. Таким, как я, приходится постоянно что-то осваивать. И это уже на всю жизнь. В центре дают базовую подготовку, но по мере необходимости ребята могут туда обращаться снова и снова.

Американцы сделали для рук три типа протезов — механические, электрические и современные бионические. Протез выбираю под конкретную работу. Механику иногда использую дома. Для дачи у меня садовая механика. Но удобнее всего для меня электрические руки. Бионические я редко использую. Они боятся дождя, пыли, грязи. Это руки для чистых офисных работ. А в электрических руках я толкал штанги по 50, 60 кг. Всеми запчастями к протезам меня обеспечивают американцы. В Украине на обслуживание мои протезы взял Ортотех-Сервис. Еще меня американцы снабдили всякими адаптированными штуками. Дали каталог, и я выбрал все, что хотел. Мне не успели сделать только удочку, потому что 3D-принтер сломался.

В Америке я провел 8 месяцев. Сравнивать Украину и США в плане реабилитации — все равно что сравнивать птенца, который еще ничего не умеет, со взрослой птицей, парящей в небе. Во всем мире стандарты реабилитации одинаковы. Одним пациентом занимается мультидисциплинарная команда, состоящая из психолога, физического терапевта, адаптационного терапевта и т. д. У нас пока такого нет. И человек с инвалидностью бегает по всей Украине, чтобы получить услугу. Сейчас я работаю в Украинской ассоциации инвалидов АТО. У нас есть проект реабилитационного центра, который хотелось бы реализовать.

Я не могу сказать, что уже совсем привык к своему новому телу. Говорят, что адаптация длится около пяти лет. Тело все еще чувствует конечности, фантомные боли тоже возникают. Но это не повод сдаваться. Этой осенью я, скорее всего, буду участвовать в марафоне на 10 км в Вашингтоне. Американцы пригласили.

Назар Федоренко, 21 год

Частично удалена печень, травмировано сердце и легкие, поражен кишечник

Осенью 2013 года Назар пошел на контрактную службу в армию разведчиком. Получил ранение в августе 2014-го под Амвросиевкой. В реанимации Киевского военного госпиталя провел 34 дня.

Из госпиталя меня выписали на Рождество. Еще предстояли операции, но необходимости постоянно находиться под присмотром врачей уже не было. Мне никто не обещал реабилитацию ни во Львове, ни в Трускавце. Не знаю почему. Я, если честно, этим не очень интересовался. Больше всего мне хотелось домой. Я там давно не был — сначала АТО, потом полгода в больнице.

Физически я ощущал себя очень тяжело. Любые нагрузки давались с трудом. Решил, что так дело не пойдет. Я ведь до операции занимался воркаутом, был нормального тело­сложения, весил 80 кг, а после реанимации вес упал до 50 кг. Сил ни на что не хватало. Еще в госпитале выпросил гантели для тренировок. Принесли трехкилограммовые. Хотел потяжелее, но не дали. И хорошо, потому что я одну гантель на ногу сестричке уронил.

На домашней еде я постепенно поправлялся. К тому же еще в госпитале начали давать протеин. Надо было набрать вес. В какой-то момент посмотрел на себя в зеркало и решил, что уже можно начинать тренировки.

Врачи особенно не рассказывали о том, как восстанавливаться. Говорили только, что нужно ноги сначала поднимать (для пресса), делать не все сразу. Да я и без них все знал. Единственное, очень переживал за брюшную полость. Она больше всего поражена. Целый год проходил в поясе. Когда снял его, то ощутил настоящую свободу.

Первые упражнения сделал уже через месяц после выписки из больницы. Я с 15 лет занимаюсь спортом и знаю, какие упражнения на какую группу мышц влияют. Это очень помогло. Старался пресс не напрягать, а руки, ноги, грудную часть тренировать. Пока мама не видела, отжимался.

Помню, как первый раз вылез на брусья, один раз подтянулся — и все. Это был непростой психологический момент. Когда-то я делал упражнение много раз, а теперь не могу. Это было шоком. Но знаете, вот малыш, который учится ходить и постоянно падает, он же не думает, что это не его. Он встает и снова пробует. Так и я. Да, турник мне давался сложнее всего, потому что когда подтягиваешься на перекладине, то нагрузка идет на живот. Но вскоре начало получаться.

Удивительно, какая хорошая память у мышц. Уже через месяц делал упражнения на брусьях. Я в госпитале пытался выяснить, как будет проходить процесс восстановления. Задавал этот вопрос всем, кому мог. Одна медсестра сказала, что у меня мышечные волокна не уменьшились в количестве, они просто в размере уменьшились и развить я их смогу быстрее, чем раньше, на первых тренировках. Она оказалась права. Я вспоминал ее слова во время тренировок.

Пришлось разработать четкий план. Я постоянно общаюсь на форумах с ребятами, которые тоже занимаются воркаутом, участвую в видеоконференциях. Но раньше выполнял все упражнения на выносливость до тех пор, пока не чувствовал, что все, больше не могу. А сейчас на 3–4 раза меньше, чем "больше не могу". У меня нет цели себя угробить. Я через силу ничего не делаю, знаю меру. Очень важно почувствовать грань, что уже достаточно. Хотя, думаю, врачи, если бы узнали, как я занимаюсь, то отругали бы.

Работая по своей методике, уже через полгода чувствовал себя вполне уверенно. Хотя знаю не одну историю, когда бойцы после операции приезжали домой, начинали работать, а потом с еще худшими последствиями оказывались снова в больнице. Потому что, например, пояс снял и пошел грузчиком. Надорвался. У меня такого не было и не будет. От мамы никуда не спрячешься.

Своей реабилитацией я занимался сам. Сейчас мне кажется, что восстановился где-то на 70%. Осенью будет, надеюсь, последняя операция. Она самая простая. Месяц-два похожу в поясе, а потом уже можно будет давать постепенно нагрузки на пресс. Если сделают операцию в сентябре, то месяца через три смогу заниматься на всю катушку.

За все это время мне только один раз позвонили наши местные врачи из Томаковки. Сказали, что собирают группу атошников на реабилитацию куда-то в Прибалтику. На том все и заглохло. А еще в этом году я получил на оздоровление 1900 грн.

Меня беспокоили боли. Они называются торакальные. Такие, как будто иголками колет. Я маме ничего не говорил, а то она бы меня сразу в больницу отправила. Но я и не переживал особенно. Меня предупреждали, что так будет.

Доктора сильно ограничивают. Но ведь каждый человек требует индивидуального подхода. Одним сложнее, другим легче дается тренировка. Многое зависит от морального настроя. Если человек морально слаб, то и любая нагрузка для него будет слишком большой. Наш предел в голове, не в теле. Теперь я знаю это точно. А врачи ориентируются на тех, кто послабее.

В госпитале у меня был друг Антон Конфеткин. Нас ранило в один и тот же день. Потом оказалось, что мы живем в часе езды друг от друга и служили в соседних селах. Ему вырезали почку, поджелудочную. Впереди почти то же самое, что и у меня. Мы с ним постоянно делились опытом тренировок. Расспрашивали друг друга: "А как ты делал то, а как это, что помогло?"

Спорт развивает не только тело, но и жажду достижения целей, самодисциплину. Первой моей целью после выписки было физическое восстановление. Кроме того, я знал, что мне нужно определиться с профессией и идти учиться. Я хотел быть военным. Мечтал об этом, это мое. Но врачи мне туда дорогу закрыли. Конечно, можно было бы при желании подделать документы, справки и пойти. Когда приехал в часть увольняться, увидел парней, так захотелось остаться. Но я решил, что наступил момент, когда нужно двигаться дальше. Возможностей сейчас море. Мне всего 21 год. Выбирай дорогу и иди. Киев мне понравился. Я посидел в интернете, почитал отзывы и выбрал КПИ. Поступил.

С некоторыми бойцами работают психологи. Ко мне в госпиталь тоже приходили. Но мне мама больше помогла. На нас очень влияет наше окружение, и от него действительно многое зависит. От людей, с которыми общаешься, от эмоций, которые переживаешь, от книг, которые читаешь. У меня правильное окружение, раз я смог встать на ноги.

Я вообще ни о чем не жалею. Многое понял — цену дружбы, жизни. Без войны я бы всего этого, может, никогда бы и не осознал.

Сергей Храпко, 39 лет

Минно-взрывное ранение с последующей ампутацией левой руки и левой ноги, открытая рана брюшины, тяжелая абдоминальная травма

Сергея Храпко мобилизовали в январе 2015 года. Служил оператором-наводчиком БМП. В мае во время минометного обстрела в селе Луганское Сергея ранило в тот момент, когда он пытался оказать первую помощь своему товарищу.

Мне повезло: в понедельник я получил протез, а в среду уже был на реабилитации в Австрии (организатор — благотворительный фонд "Міжнародна Асоціація підтримки України". — Фокус). Там я учился ходить — сначала колено сгибать и разгибать, вставать, а потом уже делать шаги. Все было непросто, но не невозможно. Как говорится, вижу цель, не вижу препятствий.

Пока не могу назвать себя хорошим ходоком. Скорее всего, потому что есть еще не зажившие раны на животе. Но я надеюсь, что когда все затянется, то буду увереннее себя чувствовать, во всяком случае, на ногах. Многое ведь зависит от психологии. Кто-то видит себя ходячим, кто-то сидячим. Хотя ребята с ампутациями, которых я знаю, худо-бедно, но ходят все.

Когда я лежал в госпитале, постоянно задавался вопросом, каким образом протез можно привести в движение. Я приблизительно понимал, как это происходит, если есть культя. Но у меня-то ее не было. Каким образом оно вообще должно пойти вперед? Само ведь оно не ходит. Ко мне приезжал знакомый, Слава Буйновский, у него похожая ампутация, он меня успокаивал: "Ничего, смотри, вот шастаю".

Пока я слишком высоко поднимаюсь на носки пальцев, чтобы выкинуть протез вперед. Он крепится у меня на пояснице, и поскольку культи нет, то левую ногу выбрасываю корпусом. А еще постоянно смотрю под ноги. Я пока не на 100% ощущаю протез, отсюда и неуверенность. Мне важно видеть, что нога точно встала на землю, тогда могу делать следующий шаг. Но это пройдет со временем. Организм должен привыкнуть к тому, что в нем все на месте, пусть и искусственное.

Мне повезло — я изначально учился ходить правильно. У меня есть сосед, у него тоже ампутация, так он тянет за собой ногу. А если неправильно ходишь с протезом, то можно себе навредить. Но правильно встать на ноги — это еще не вся реабилитация, хотя некоторые почему-то так думают. В австрийском центре у нас был массаж, вылеживание позвоночника, тренажерный зал с велосипедами, физические нагрузки — целая программа, которую выполняешь изо дня в день. Нам терапевт говорил: "У вас всюду, где есть мышцы, должен быть камень". Оставшаяся мышечная масса должна выдерживать нагрузку на тело.

Терапевты выясняли, что человек может делать, что нет. Например, учили, как правильно падать, как вставать. Если ты упал, каким-то образом скрутился в дульку и все же встал, тогда хорошо, а если ты сел на попу и не знаешь, что делать дальше, то тренер показывает и объясняет, как подняться. И так с разными навыками — как пользоваться умывальником, душем и т. д. Но там же все приспособлено для того, чтобы человек с ограниченными возможностями мог воспользоваться душем. И вот я дома. Да, я умею пользоваться австрийским душем, а когда вижу свой, то понимаю, что самостоятельно помыться не смогу.

Если бы австрийские терапевты только знали, куда мы возвращаемся. Там ведь центр — огромнейшее здание на берегу озера с травкой, кустиками, на нее приятно упасть и полежать после тренировки. Такая, казалось бы, элементарная вещь, а она как воздух необходима. Не дураки строили. При этом нет ни одного бордюра или порога, ступеньки только для занятий ходьбой. Если вам нужно попасть на второй этаж, то есть лифт или пандус. А у меня во дворе съезды с бордюров, которыми огорожено буквально все, сделали только тогда, когда я поднял шум. И на весь новый жилой комплекс, где уже заселены четыре дома, есть только один пандус, в моем подъезде, потому что, опять же, я его выпросил. А ведь к лифту ведут ступеньки, и как на них взбираться человеку на инвалидном кресле или маме с детской коляской, вообще непонятно. В XXI веке мы продолжаем строить дома, в которых комфортно могут жить только здоровые и бездетные.

Больше всего в австрийском центре меня поразили дедушки, которые тоже вставали на протезы. Представляете, 80-летние дедуганы учились ходить! У нас пожилого человека на протезе днем с огнем не сыщешь. Такие дома лежат.

Все процедуры, которые мы проходили в Австрии, не из разряда "вау" и "ухтышка". Все просто, но эффективно. Такая терапия необходима на регулярной основе, хотя бы два раза в год. Ампутация — это не порезанный палец, зажил и все. Это отклонения при ходьбе, дисбалансы при нагрузке — одни мышцы перегружены, других вообще нет… При этом весь организм нужно поддерживать. В домашних условиях ребята пытаются это делать, кто как понимает и как может. Но, по большому счету, ту программу, что мы прошли в реабилитационном центре, дома не выполнишь. Центры нужны, и находиться они должны поближе, чем Австрия. Это же не космодром, в конце концов.

В Украине третий год война, а в плане реабилитации воз и ныне там. Волонтер Оля Чуйко, которая занималась нашей поездкой в Австрию, добивается создания похожей "школы ходьбы" в Украине. Вроде бы есть перспектива. Во всяком случае, необходимость в таком реабилитационном центре большая, независимо от того, идут боевые действия или нет.

Само протезирование у нас как-то живее развивается. Во всяком случае, ноги наши протезисты делают не хуже, чем за рубежом, и из импортных комплектующих. Для начального этапа ходьбы мой протез меня устраивает, может, со временем поставлю более современное колено. У меня есть механический протез руки. Мне его, по сути, подарили. Но, учитывая длину моей культи, механика не самый лучший вариант. Максимум, что я могу ею делать, это согнуть-разогнуть в локте и чуть-чуть разогнуть пальцы. Так что с рукой вопрос открытый.

Мне еще швы не сняли, а протезисты уже были в палате. Из Житомира, Одессы, Харькова, Киева. Масса предложений. Можно было выбирать. Обучение на протезном предприятии я бы назвал "Кратенький курс по пользованию протезом". Ни больше, ни меньше. Но тех объяснений мне тогда хватило.

Проблема в том, что у нас все очень разрозненно. Протезировались в Харькове? Отлично! Теперь езжайте в Житомирскую область, отдохните, там есть красивая каменюка. Вам нужно починить протез? Ну, нет, это вообще в Германию, мы уже таким не занимаемся. Плюс каждое ведомство себе что-то отхватило. Ты кто такой? Рядовой Петров. Тогда иди в Министерство обороны клянчить. А ты кто? Гражданский, тебя трамвай переехал? Тебе в Минсоцполитики. Даже демобилизованный в структуры Минобороны уже попасть не может. Единой системы реабилитации нет.

• Читайте также: В Донбассе нас принимали за спецотряд НАТО, который под видом медиков готовится к штурму, — Геннадий Друзенко

Нам предлагают путевки в санатории. Но и тут проблемы. Мне говорят: "Надо было пойти узнать". Постоянно нужно куда-то ходить. С таким количеством "пойди туда, пойди сюда" сложно справиться. А по поводу самих санаториев и медучреждений… Они же строились сто лет назад, там и здоровому человеку непросто. Те же бордюры, те же ступеньки. Вот Киевский военный госпиталь, например. Там пандусы не у каждого корпуса есть, а подняться на второй этаж человеку в инвалидном кресле вообще проблема. В отделение гнойной хирургии лифт поставили только весной 2015 года, а это отделение, где ноги отрезают.

Моя главная задача — не растерять все то, что наработал за три недели реабилитации в Австрии. Потребуются массажи, тренировки в спортзале. Наверняка смогу сказать, что комфортно себя чувствую и нормально хожу, когда подниму голову и перестану подпрыгивать. А еще хочу вернуться на работу. Меня ждут.

Фото: Александр Чекменев