Охота на шпионов. Как украинца Выговского осудили в России за любовь к самолетам

В декабре 2015 года киевлянина Валентина Выговского приговорили в Москве к 11 годам колонии строгого режима. Выговского осудили за шпионаж. По версии следствия, якобы с 2012 года он вербовал в соцсетях сотрудников российского авиационно-космического комплекса, чтобы те передавали ему закрытую техническую документацию. Следствие утверждает, что украинца арестовали во время передачи денег одному из информаторов.

Отец Валенина, Петр Выговский, говорит, что сын действительно с детства мечтал об авиации и даже поступил на факультет электроники КПИ, потому что в том корпусе университета когда-то учился Сикорский. После вуза Валентин занимался автомобильным бизнесом, но не забывал и про авиацию — общался с людьми на форумах авиалюбителей.

Дело Выговского засекречено в России. Но в открытой части приговора нет сведений о том, что Валентин работал на спецслужбы. "Выговского обвиняют, что он шпионил сам на себя. Инвестировал свои деньги, чтобы купить информацию. Такой шпионский стартап", — говорит об этом адвокат Илья Новиков, подключившийся к делу на этапе апелляции. Последнюю, кстати, российский суд отклонил. Обычно после этого подается иск в Европейский суд по правам человека, но в случае Выговского, считает Новиков, это бесполезно, ведь Валентин признал себя виновным в суде. "Нам остается только поддерживать связь с Валентином и напоминать украинским политикам о том, что это еще один человек, за которого нужно бороться, потому что решение вопроса мне видится только таким образом, как было в случае с Геннадием Афанасьевым, Юрием Солошенко и Надеждой Савченко", — считает адвокат.

Я не видел сына почти два года — с сентября 2014-го. Он тогда поехал по каким-то делам в Симферополь. А я даже не спросил зачем. Кто в 30 лет отчитывается перед родителями, зачем и куда ездит?

Он уехал 17 сентября, и в тот же день вечером у него уже был отключен телефон. Но я подумал: ничего страшного, просто неполадки со связью в дороге. Позвонил на следующий день. Телефон снова отключен. Нам с женой стало не по себе, мы обратились в милицию. Но это было накануне выборов, и правоохранители занимались более важными делами. Мы бросились искать своими силами, через знакомых. Но поиски почти ничего не дали. Мы находили даже не его следы, а только отголоски следов.

Сначала нам говорили, что его захватила крымская самооборона, но потом выяснилось, что это была ФСБ. Может быть, под видом самообороны. Через время нам сообщили, что его уже нет в Крыму, он в России. Я начал искать выходы на Ставрополь, Ростов, Краснодар. Почему-то думал, что сын там. Обратился в наш МИД. Они отправляли запросы, но никакой информации не было. Жена думала, что сына уже нет в живых. Говорила, что не чувствует его присутствия. А я ничего не думал. Просто искал. А потом мне сообщили, что сын в Москве.

Сначала его обвиняли по статье "Сбор коммерческой информации", а потом переквалифицировали на "Шпионаж". Так мы поняли, что вместо двух лет тюрьмы сыну могут дать 20.

Валентину назначили государственного адвоката, и тот вышел на связь с нами. Очень темная личность. Не вызывал доверия с самого начала. Например, он прислал нам записку якобы от Валентина. Почерк был похожий, но точно не его. А потом сказал, что сын просит прислать кофе, чай и сигареты. Хотя Валентин не пьет эти напитки и не курит.

Что произошло тогда на самом деле, мы узнали совсем недавно. Жена была на длительном свидании в колонии, и Валентин рассказал, что поехал в Симферополь на встречу с девушкой с форума авиалюбителей. Она работала в авиационной сфере в России, и ее дедушка заболел раком. Валентин поехал, чтобы передать ей деньги на операцию. Теперь мы знаем, что та девушка была подослана. Но Валентин не держит на нее зла. У нее ведь не было выбора.

Сын должен был встретиться с той девушкой в аэропорту в Симферополе. Там его сбили с ног, натянули мешок на голову и поволокли в какую-то подсобку. А потом били. Не допрашивали, не требовали ни в чем признаться. Просто били и все. Снимали это на видео, обзывали "бандерой" и почему-то "антисоветчиком". Видимо, это были специально обученные для таких случаев люди. Их было семеро. Валентин не терял сознание, на теле почти не осталось следов. Просто было очень больно. Потом его били в самолете по пути в Москву, а потом на Лубянке. Держали в наручниках, с мешком на голове. Не давали ни пить, ни есть, ни сходить в туалет.

Потом его повезли на "расстрел". Везли на машине в лес часов пять. В лесу уже была выкопана яма. Сына поставили на ее край и направили на него оружие. Он говорит, что стоял так не меньше часа. А потом они сделали несколько выстрелов. Не представляю, в каком он тогда был состоянии.

Помню, как мы получили от сына первое письмо. Обратным адресом значилось "Лефортово". Он ничего не писал о сути своего дела. Извинялся, что все так получилось, писал, что хочет домой.

На первое свидание — по телефону и через стекло — моя жена поехала через семь месяцев. Хотя адвокат настойчиво предлагал приехать мне и среднему сыну. Но, слава богу, нас предупредили, что в России нам могут пришить "создание шпионской группы" и посадить.

После той встречи жена говорила, что сын очень подавлен. Он почти не спал и никак не мог смириться с тем, что произошло. Не мог принять эту несправедливость и очень страдал. Потом взял себя в руки, занялся спортом. Сделал гантели из бутылок с водой, начал отжиматься — больше тысячи раз в день. Раньше он не мог дотянуться руками до пола, а теперь почти садится на шпагат. Стал много читать — историческую литературу и книги по психологии. В "Лефортово" очень хорошая библиотека. Мы смогли передать ему в тюрьму Библию, а другие религиозные книги туда нельзя передавать. Мы ведь мормоны, а в России мормонов считают американскими шпионами. Поэтому я сканирую тексты из книг и отправляю ему в письмах.

Когда Валентин перестал бунтовать, он начал по-другому относиться к этой ситуации. Верит, что все будет хорошо, что скоро он вернется домой. Думает: раз Бог дал это испытание, значит, оно для чего-то нужно, и его надо пройти. Ни на что не жалуется.

Он очень изменился. Перед тем, как что-то сказать, долго думает, взвешивает. Наверное, это из-за того, как с ним обращались в первое время.

Валентин признал свою вину на суде, но только потому, что ему обещали дать за это маленький срок — пять-семь лет. Но обманули. Илья Новиков, который взял наше дело на моменте апелляции, говорит, что из-за признания нет смысла подавать иск в ЕСПЧ — мы все равно его проиграем. Но я на это внимания не обращаю. Есть же и другие пути: обмен или экстрадиция. Мы уже подали документы на нее.

Мне уже все равно, как он вернется — через обмен, помилование или экстрадицию. Главное — забрать его из России.

В начале августа у Валентина был день рождения. Ему исполнилось 33 года. В колонии в тот день как раз отключили свет и воду. Он был очень расстроен, сидел в темноте. На свидании мама рассказала ему, как отмечали этот день в Киеве — с толпой людей, на Майдане. Он был счастлив.

• Читайте также: Побег из Крыма. Как политзаключенный Юрий Ильченко сбежал в Украину из-под домашнего ареста

Я каждый день стараюсь делать что-то, чтобы имя Валентина было на слуху, чтобы власть о нем не забывала. Выхожу на акции, говорю об этом. Что я могу еще сделать?

Иногда пишу в письмах сыну о самолетах. Рассказываю о новых моделях, о выставках. Он ничего не отвечает на это. Не думаю, что он разлюбил авиацию. Что можно сказать о самолетах, сидя в тюрьме?