Чужие среди чужих. Готов ли мир "переварить" новые миграционные вызовы

КТО ОНА

Директор Института миграционной политики (Берлин, Германия)

ПОЧЕМУ ОНА

Ученый и преподаватель докторант Потсдамского университета (Германия). Специалист в области правовой истории и философии. Член международного консорциума прав человека при Utica college (Нью-Йорк, США); эксперт международной сети "Миграция. Пространство Европейского союза"; эксперт сети "Федеральная сеть политического образования" при министерстве образования ФРГ

В одной из своих статей вы размышляете о том, что отношение к мигрантам зависит от восприятия человеком самого себя: как космополита или как жителя национального государства. В первом случае миграция воспринимается как базовая ценность, во втором – как тяжелое бремя. До последнего времени все-таки побеждал глобализм, но серия терактов, в том числе в Берлине, подрывают этот тренд, и отношение к мигрантам резко ухудшается. Создается ощущение, что мир скатывается к национальным государствам. Готов ли сегодня мир к миграционным вызовам?

— Ответ на этот вопрос каждый ищет сам. Человечество было мобильно до нас, и оно не перестанет мигрировать и перемещаться, когда нас не станет. Вопрос, что есть мобильность человечества — бремя или благо, такой же древний и старый, как и само человечество. Даже в Ветхом Завете есть история Лота, готового пожертвовать дочерьми для спасения чужестранцев. В Новом Завете есть главы, в которых Бог велит протягивать руку помощи чужестранцам: "Бог... любит пришельца, и дает ему хлеб и одежду (Второзаконие 10:17-18); "... [если] не будете притеснять иноземца, — то Я оставлю вас жить на месте сем, на этой земле, которую дал отцам вашим в роды родов" (Иеремия 7:6-7); "...производите суд справедливый и оказывайте милость и сострадание каждый брату своему; пришельца и бедного не притесняйте …" (Захария 7:9-10) и проч.

Есть предписания саксонских королей XI века о том, что каждый вассал обязан принять чужестранца, накормить и обеспечить его безопасность, а тот, кто это не сделает, будет нести ответственность перед королем. Об общности человеческой судьбы, праве каждого чужестранца быть встреченным без враждебности на чужой территории говорили философы Кант в "Вечном мире", Левинас в "Тотальности и бесконечности", Жак Деррида и Цицерон поднимали тему этики гостеприимства.

Но если спуститься на землю, в реальности современного мира идея "общности человеческой судьбы" порождает большие сложности. И по-настоящему никто не знает, как преломить все эти моральные истины через призму национальных государств, чтобы их народ был сыт и доволен, а моральный закон вовне не подвергся нарушению.

Наш мир и современное человечество не готовы к миграционным вызовам; мы надеемся, что сейчас переварим эту миграционную волну и мир вернется к тому, как мы жили прежде. Однако этого не будет, мир снова пришел в движение. Связи меняются, процессы убыстряются и четкое деление на христианский, мусульманский или мир стран Запада и Востока становится уже невозможным. Кроме этого, к мобильности современного человека подталкивают не столько субъективные причины (например, вы хотите поехать куда-то учиться или работать), сколько объективные внешние факторы, как то войны, конфликты, климатические изменения и катастрофы, которых с каждым годом становится все больше.

Главным вызовом всякого, оказавшегося вне страны своего рождения, становится вопрос идентичности. Я с этим столкнулась сама, когда поняла, что во мне началась борьба между прежними стереотипами и новыми. Насколько в европейской миграционной политике учитывают эту особенность? Есть ли программы адаптации, которые помогают мигрантам из других стран осознать новые правила поведения?

— Вы начали с себя. Это очень правильный пример. Лет 30 назад канадский профессор Джон Берри, которого в те годы никто не понял, а сейчас считают классиком и цитируют на каждом шагу, придумал два вопроса, ответ на которые определяет взаимодействие индивида с новой средой. Первый: "Насколько важным для индивида является персональная внутренняя идентичность: язык, культура, привычки?" И второй: "Насколько важным для индивида является язык, привычки и идентичности принимающей страны?" Если индивид на оба вопроса отвечает положительно, то это называется интеграцией: индивид, сохраняя свою персональную идентичность (язык, культуру, привычки), становится восприимчивым к традициям, культуре, языку принимающего общества. Если человек готов сохранить только свою идентичность, но не готов принять новую — это сегрегация. Если же индивид отказывается от своей идентичности ради принимающей, то это ассимиляция. Самой нежелательной является модель маргинализации — полный отказ от культурных привязок как страны происхождения, так и страны приема. При этом наиболее оптимальной, как вы понимаете, была и остается модель интеграции. Это очень сложная модель требует вовлеченности всех элементов: самого мигранта, принимающего его общества, принимающей страны и даже исторической родины этого мигранта.

Вы правы в том, что существуют сложности восприятия мусульман в странах Западной Европы. Однако, насколько эти сложности реальны и обоснованны — более серьезный вопрос. Как показывают социологические опросы, страхи "чужих", "иных", "других" сильнее реальности. По данным 2016 года, опубликованным журналом Der Spiegel, граждане всех стран ЕС ошибаются в расчетах количества проживающих в стране мигрантов, исповедующих ислам. Так, итальянцы думают, что каждый пятый в стране — мусульманин, хотя в реальности — лишь каждый 33-й. Жители Германии думают, что в стране 22% мусульманского населения при 5% мусульман, проживающих в стране; во Франции миф о 31% мусульман не совпадают с действительностью — 7,5% мусульман, проживающих на территории Республики.

Именно внутренний страх "другого" и "чужого" порождает у европейцев, не знакомых с культурой и традициями ислама, ложное ощущение страха и боязни наплыва мусульман, "желающих захватить и уничтожить христианский мир".

Программы интеграции и адаптации вновь прибывающих мигрантов отличаются в разных странах. Мы сейчас столкнулись в Германии с тем, что новая волна гуманитарных мигрантов потребовала пересмотра интеграционных программ и учебных планов. Сегодня преподавателям интеграционных курсов приходится объяснять мигрантам из стран Ближнего Востока, что совершенно нормально, когда люди держат дома животное — собаку. Понимаете, разница менталитета и стиль жизни настолько различны, что для некоторых вновь прибывших идея о животном дома — даже больший шок, чем равенство мужчины и женщины.

Вы упомянули про мигрантов из стран Ближнего Востока. А насколько легко адаптироваться к европейскому менталитету людям из постсоветского пространства?

— Налицо доминантная тенденция — неприятие мигрантами из постсоветских стран новой волны гуманитарных мигрантов из стран Ближнего Востока. По работе мне приходится общаться с разными соотечественниками — успешными и не очень успешными, устроенными и теми, кто до сих пор ищет работу, и в основном все они говорят: "Нет-нет, новых мигрантов с Ближнего Востока принимать нельзя… да, конечно, Германия нас приняла, но мы-то адаптировались, а эти — никогда". Даже те, кто приехали сюда по линии еврейской миграции, тоже стали ярыми противниками мусульманских мигрантов. Есть даже депутат, который выдвигается от русскоговорящих мигрантов Германии, получивших гражданство, с политической программой — не принимать людей из стран и регионов Ближнего Востока. Хотя, конечно, есть другие люди, которые включаются в процесс помощи мигрантам и спрашивают, что можно сделать для людей, спасающихся от войны и бомбардировок, как поддержать линию Ангелы Меркель.

То есть существует связь между национальностью и менталитетом мигранта и его отношением к новой волне мигрантов.

— Здесь не нужно обобщать. Есть хорошие и плохие люди, и натура того или иного индивида в меньшей степени обусловлена его гражданством. Я хотела сказать, что русскоязычное комьюнити очень разное и их отношение к каким-либо вопросам европейской политической повестки определяется целью, ради которой они сами приехали в Европу, и Германию в частности.

Если вы посмотрите на карту Германии, организации, выступающие "против исламизации отечества" и мигрантов, в большинстве своем находятся в землях бывшего ГДР. "Пегида" в Дрездене, "Ледига" в Лейпциге — это территории Восточной Германии. За последние годы в восточных землях бывшего ГДР (как то Мекленбург — Передняя Померания, Саксония и другие) занятость населения повысилась на 20-25%, поднялся уровень жизни, и, казалось бы, этим землям нужны рабочие руки и нужно принимать людей, но менталитет…

Вот эти граждане ГДР, как и граждане бывшего Советского Союза, не имели возможности свободно путешествовать и наблюдать, что мир большой и разнообразный. У немцев есть слово Erfahrung, которое по-русски означает "опыт". Так вот, это немецкое слово состоит из двух частей, в переводе означающих, "человек едет" или "человек узнает". Этого опыта узнавания и видения мира, формирования его картины у тех, кто жил в странах социалистического лагеря, как раз нет. И если посмотреть, то все бывшие страны соцлагеря — Польша, Чехия, бывшие восточные земли, — все не хотят принимать мигрантов. Они видят в них опасность. И именно в это ограниченное, бело-черное восприятие мира прекрасно вписываются русскоговорящие мигранты первой и второй волны миграции, то есть те, кто приехал во время и сразу после развала СССР. Те, кто сегодня едет в Европу работать, учиться и открывать новый многогранный мир, не так негативно воспринимают новых мигрантов. У них, скажем честно, несколько другой взгляд на происходящее.

У мигрантов, приезжающих в другую страну, также может возникать ощущение "чужого" или "гостя".

— Если индивид не будет воспринимать новую родину как часть своей идентичности, новой части самого себя, никакого успеха не будет, индивид ничего не добьется.

Очень показательна одна история, мне ее рассказывал один русскоговорящий берлинец, выходец из СССР, университетский профессор и еврей по национальности. Приехал один весьма известный и признанный ученый из Советского Союза в Израиль. Устроился в супермаркет. Работал месяца два охранником. Ходил по магазину, запоминая все номера штрихкодов товаров, так как у него просто был математический склад ума. Кассиры радовались его рабочей смене, потому что не приходилось вскакивать с места, если забывчивый покупатель не взвесил товар или не приклеил бирку со штрихкодом товара. Через 2 месяца он стал незаменим, через 3 месяца его повысили до руководителя смены, а, скажем, через год он уже руководил филиалом супермаркета. Это из этой же серии. Если вы приехали как гость и ждете только благодеяний от хозяев, то добиться чего-то будет очень сложно, но если вы, как лягушка, начнете взбивать молоко, оно в результате станет сметаной, и вы из обычного охранника превратитесь в руководителя филиала магазина.

Что касается "чужого", есть интересный пассаж у ныне живущего немецкого философа Рихарда Давида Прехта, который я очень люблю: "Мы, европейцы, запутались между своими — чужими и чужими — чужими".

"Свои — чужие" — это наши друзья, мы их любим, мы с ними дружим, уважая и принимая особенности их культуры. И у нас есть "чужие — чужие", которые только сейчас приезжают, привносят другую культуру, язык, традиции и ментальность, и принять, переварить этих "чужих — чужих" нам очень сложно. Знаете, когда Германия после Второй Мировой войны была разделена на Восточную и Западную, Западная Германия приняла порядка 3–4 миллионов человек — беженцев из стран Варшавского договора. Тогда были серьезные споры: как мы в страну с капиталистическим строем принимаем чуждых нам сторонников социалистического режима.

Кому-то такое сравнение покажется смешным, но я прекрасно помню, какая глубинная разница пропагандировалась между сторонниками социализма и капитализма. Германия смогла переварить ту миграционную волну, хотя вопрос "чужого" до сих пор остается открытым.

Не кажется ли вам, что Европа не столкнулась бы сейчас с таким кризисом по отношению к мигрантам-мусульманам новой волны, если бы в свое время "переварила" прошлые миграционные волны?

— Мне представляется, миграционный кризис — это большая возможность. Любой кризис — это возможность, а миграционный — тем более. Во-первых, нам, европейцам, пора начать задавать себе неприятные вопросы: как поступить с теми, кто совсем не беженец и не нуждается в убежище, как нам идентифицировать тех, кто позиционирует себя как гуманитарный мигрант, но им не является; как выстроить взаимоотношения внутри общества; как перестроить политическую систему для грамотного распределения благ. Нужно начать задавать все эти неприятные вопросы самим себе и главам государств. Однако многие к этому не готовы.

Во-вторых, нужно четко разделить понятия благотворительности, когда мы принимаем и помогаем гуманитарным мигрантам, потому что они в этом нуждаются, и социальным паразитированием, когда мы приняли мигрантов, а они сели на пособия. Здесь снова надо задать вопрос самим себе, почему эти люди сели на пособия — не желая работать или не имея возможности эту работу получить. Нужно перестроить систему и четко определиться с правами и обязанностями гостей-чужестранцев и правами и обязанностями тех, кто их принимает. И с тем и с другим большие сложности.

Возвращаясь к вопросу о том, справится ли Европа с миграционным вызовом. Физики, химики и математики как представители естественных наук любят рассказывать о разных процессах во Вселенной: есть процессы линейные, когда событие "а" определяет суть и траекторию последующего события "б"; есть процессы нелинейные, когда "Бог играет в карты". А есть еще третья группа процессов, когда, даже зная первоначальное событие, невозможно предсказать результат. Это события-маятники, и миграционный вызов сегодняшних дней — это тоже процесс-маятник. Вы можете просчитать амплитуду одного миграционного потока, но вы не сможете просчитать амплитуду последующих миграционных волн. Наше общество до сих пор не может переварить миграционные волны и постоянно сталкивается с эффектом бумеранга. И нам уже давно нужно было подготовить свое мировоззрение, религиозные догмы и ожидания социума, чтобы наше поколение и поколение наших детей было готово не только к лозунгу "возлюби ближнего своего", но и к идеям "полюби дальнего".

• Читайте также: Долгая дорога в Европу. Почему украинцам не стоит ожидать в 2017-м прорыва на пути евроинтеграции

Поколения наших детей и внуков увидят такую мобильность человечества, при которой современные перемещения людей покажутся "песчинкой в море". Из-за конфликтов с применением оружия и природных катаклизмов будущие поколения увидят такое столкновение "чужих — чужих", которые никогда не станут "своими — чужими", что человечество может не справиться.