Одиннадцать фильмов и одни похороны. Откровения "режиссера-каннибала"

"Я, знаете ли, каннибал, откусываю по кусочку от собственной жизни".

Пухлый невысокий седой мужчина полулежит в роскошном кресле с резными подлокотниками и натуральной тканевой обивкой. Несколько секунд он сверлит меня изучающим взглядом, ожидая реакции на свою эпатажную реплику. Убедившись, что нужный эффект достигнут — я в замешательстве, — расплывается в самодовольной улыбке.

Его любовь к эффектным фразам и умение шокировать публику не новость. Человек, только что признавшийся в каннибализме, — ирландский режиссер и сценарист Джим Шеридан. "Откусыванием от жизни" он называет использование автобиографического материала в кино.

Голова в облаках

Джим шесть раз номинировался на "Оскар" и получил "Золотого медведя" в Берлине. В его фильмах снимаются Натали Портман, Наоми Уотс, Тоби Магуайр, Рэйчел Вайс и Дэниел Крэйг. Актер Дэниел Дэй-Льюис однажды заявил журналистам, что работа с Шериданом изменила его жизнь и вряд ли в будущем у него может быть более удачный опыт.

Кажется, Джим получил все, чего можно желать, и не только в профессии. Уже сорок три года он женат на талантливой писательнице. Взрослые дочери Наоми, Кирстен и Тесс похожи на него. Есть дом в Нью-Йорке, имение в Ирландии, породистые скаковые лошади и просторный двор, где летом играют внуки. И только металлический блеск его вечно прищуренных глаз не вяжется с образом счастливого отца семейства.

Мы встречаемся в пафосном, декорированном под старину холле Bristol Grand Hotel в Одессе. Судя по кривой ухмылке, с которой режиссер осматривает помещение, эти пышные декорации — не его стиль. Он пришел на встречу в застиранной, чуть растянутой футболке и сильно поношенных брюках, вовсе не гармонировавших с гламурной обстановкой. Плюхнулся в кресло, вальяжно закинул ногу на ногу.

Поначалу разговор не клеится. На все вопросы Джим отвечает односложно с насмешливыми интонациями. Даже когда он улыбается, взгляд остается непроницаемо холодным. Утешаю себя тем, что разговаривать с ним сложно не только мне. "Джим Шеридан живет в облаках, и для того чтобы с ним поговорить, вам тоже нужно туда подняться", — сказала в одном из интервью его дочь Кирстен, а после добавила, что добраться до отцовских облаков непросто и ей это не всегда удавалось.

Вероятно, пытаясь достучаться до тех небес, где обитает отец-режиссер, Наоми и Кирстен сами занялись кино. Предполагаю, что этот факт должен был тронуть сердце родителя, и пробую завязать доверительную беседу.

— Приятно, наверное, служить примером для собственных детей. Обе старшие дочери выбрали вашу профессию.

Шеридан отвечает скучающим тоном, будто речь идет о чужих ему людях:

— Я никого ни к чему не подталкивал, они сами приняли решение.

Однажды в Америке

Режиссер кривит душой, утверждая, будто ни к чему не подталкивал дочерей. Когда одной из них было шестнадцать, а другой девятнадцать, отец дал девочкам необычное задание — написать сценарий фильма об их детстве, проведенном в Нью-Йорке. Шериданы перебрались в Соединенные Штаты из Ирландии в 1981 году, старшей девочке к тому времени исполнилось 9, младшей — 5. Джим надеялся сделать карьеру театрального режиссера на Манхэттене, но не очень-то преуспел. Семья сняла дешевую квартиру в одном из тех домов, которые тридцать лет назад в Америке называли "адскими кухнями". Там десятилетиями не чинили водопровод и систему отопления, не обновляли осыпавшуюся штукатурку, не боролись со скверными запахами. Там за мизерную по нью-йоркским меркам плату обитали те, у кого не было денег на нормальное жилье и/или документов, позволяющих в США оформить договор долгосрочной аренды, — художники-неудачники, асоциальные философы, наркоманы, мелкие бандиты и нелегальные мигранты.

Жена Джима работала официанткой, что было весьма унизительно для выпускницы престижной Дуб­линской филологической академии. Сам он недолго проучился в кино­школе Нью-Йоркского университета и получил место директора Ирландского художественного центра — престижную должность с мизерной зарплатой, которой не хватало даже на аренду жилья. В свободное время писал сценарии, предлагал их манхэттенским театрам и получал бесконечные отказы.

Так прошло восемь лет. Особенно тяжело давались летние месяцы: квартирка, находящаяся под самой крышей, прогревалась настолько, что в ней было трудно дышать. Спасал старенький кондиционер, украденный Джимом из пустовавшей квартиры в другой "адской кухне". Он, кстати, упомянут в автобиографическом сценарии.

Есть там и эпизод, когда отец просаживает деньги на аренду квартиры в парке аттракционов, пытаясь вы­играть куклу в подарок младшей дочери. Достоверно описанный случай из реальной жизни Шериданов, с той лишь разницей, что в кино папа отыгрался, а в реальности все потерял и потом еще долго избегал встреч с домовладельцем.

Джим Шеридан с актрисой Скарлетт Йоханссон на афте-пати после 61-й церемонии вручения премии Golden Globe

Девочки очень подробно изложили историю жизни семьи в США вплоть до возвращения в Ирландию в 1989 году, когда продюсер Ноэль Пирсон предложил Джиму снять фильм "Моя левая нога". Картина имела оглушительный успех, собрала пять номинаций на "Оскар" и сделала звездами троих бывших неудачников, причастных к ее созданию, — самого Шеридана, актера Дэниела Дэй-Льюиса и актрису Бренду Фрикер. По дороге на церемонию вручения "Оскара" режиссер случайно встретил своего бывшего нью-йоркского соседа, к тому времени уже известного художника. Тот сказал: "Джим, ты должен снять фильм о нашем доме, на нем было благословение". Так возникла идея сценария, за который впоследствии взялись Кирстен и Наоми.

Кто такой Фрэнки?

Дочери режиссера работали над текстом десять лет. Почти семь лет писали по отдельности, затем отец принялся сводить их творения воедино. Изначально это было повествование о молодых супругах-ирландцах, пытающихся выжить на Манхэттене без денег и документов, и о двух маленьких девочках, которым Нью-Йорк представляется Страной Чудес, несмотря на бедность и вечную усталость родителей. Об этом писали Наоми и Кирстен. Когда подключился Джим, возник еще один персонаж, который почти не появлялся в кадре, но в корне менял смысл и тональность картины, — младший сын Фрэнки, еще в Ирландии умерший от злокачественной опухоли мозга в шесть лет. Все, о чем переживали, спорили, плакали и радовались в экранной семье, оказалось так или иначе связано с мертвым мальчиком. Получилась психологическая драма "В Америке" о чувстве вины и тщетных попытках вернуть вчерашний день. Фильм вышел на экраны с посвящением "памяти Фрэнки Шеридана". Журналисты и кинокритики тут же принялись высказывать Джиму запоздалые соболезнования по поводу смерти сына, а зря — детей мужского пола у него никогда не было. Фрэнки — брат режиссера, умерший от злокачественной опухоли мозга 49 лет назад.

"Мы помогали папе, но когда он вписал Фрэнки, поняли, что нужно отойти в сторону, — призналась Наоми после премьеры. — Стало ясно, что это сердце и душа будущего фильма. Папина душа, не наша".

Процитировав эту фразу, впервые замечаю, что взгляд Шеридана изменился. Будто в его глазах растаяли льдинки.

— В день, когда ему исполнилось десять, я повел его в кафе есть мороженое. Мы не знали, что он болен до тех пор, пока не стало слишком поздно. Мне было семнадцать. Представьте: старший из семи детей. Достаточно взрослый, чтобы быть в ответе за братьев и сестер. Слишком юный, чтобы преодолеть чувство вины, когда происходит трагедия. Слишком юный, чтобы понять: некоторые вещи от нас попросту не зависят. Но дело даже не в этом. Главный герой — не мой автопортрет, а собирательный образ, объединяющий две реальные судьбы: мою собственную и моего отца, который действительно потерял маленького сына.

Дочери актера-неудачника из фильма "В Америке" — шестилетняя Ариэль и десятилетняя Кристи — выписаны очень правдоподобно. Почти все их реплики и действия соответствуют сценарному возрасту. Исключение составляют только две сцены. В первой Кристи говорит, что уже два года она тащит на себе всю семью, что родители слишком заняты собственным горем: "Ты замкнулся в себе, мама все время плачет, потому что он был ее сыном, а как же я? Он был моим братом, это и моя потеря тоже!" Во второй она с недетской мудростью просит папу отпустить Фрэнки и начать жизнь с чистого листа.

Первая реплика звучит как послание Джима, адресованное его отцу, которого на момент съемок давно не было в живых. Вторая — как попытка повзрослевших Кирстен и Наоми привлечь внимание самого Джима.

Во имя отца, сына и брата

У Шеридана есть странная теория о том, что лучшие образцы мировой драматургии — на самом деле инструменты арт-терапии, попытки авторов, потерявших детей, заглушить боль утраты.

— Образ мертвого ребенка есть во многих великих произведениях, но часто он незаметен для массовой аудитории. Чем талантливее пишущий, тем более сложная изобразительная система скрывает его настоящее горе. К примеру, шекспировский "Гамлет". У автора умер сын. О чем втайне мечтает отец, переживший такое? Конечно, поменяться местами с ребенком. Возникает сюжет, в котором сын жив, а отец мертв и является сыну в виде призрака. Я не могу абстрагироваться до такой степени, но тоже представляю себе, каким мог бы вырасти брат, если бы выжил. Хочется видеть его борцом — сильным харизматичным мужчиной, таким как герои моих фильмов.

— То есть не будь у брата опухоли мозга, вы снимали бы фильмы о мачо?

— Кто знает, может, вообще занимался бы чем-то другим. Смерть Фрэнки во многом определила мою профессиональную судьбу. Отец собрал маленький любительский театр, арт-терапия должна была помочь семье пережить горе. Конечно, там главным режиссером был он, и мы немного соперничали. Дома происходило то же самое, я — старший из семи детей заботился о младших, был для них немного папой. Мы все время воевали. Знаете, отношения с самыми близкими людьми — это всегда улица с двусторонним движением. С одной стороны, любишь человека, с другой — он как никто другой выводит тебя из себя. Так я относился и к отцу, и к Ирландии — его стране.

Если Джим и впрямь соперничал с отцом на театральном поприще, то, безусловно, его превзошел. Питер Шеридан хоть и актерствовал в юности, лавров сценических не снискал и на момент рождения старшего сына был рядовым сотрудником дублинской железной дороги. Его маленький семейный драмкружок выполнял сугубо терапевтические функции. Зато студия Project Arts, которую его восемнадцатилетний сын организовал, будучи еще студентом театральной школы, менее чем за год стала одним из самых популярных авангардных театров в Дублине. В конце 1970-х ее едва не закрыли из-за пьесы о гомосексуалистах. Тогда гей-тематика считалась социально опасной. Спонсоры студии решили отозвать свои гранты. Шеридану-младшему даже пришлось с ними судиться. Многие биографы утверждают, что из-за этой неприятной истории он и эмигрировал в США. Впрочем, сам он иначе описывает причины отъезда.

— Гей-скандал ни при чем. Я тогда отсудил деньги и снова открыл Project Arts. Вполне мог и дальше ставить спектакли в Дублине. Эмигрировал потому, что Ирландия меня достала, хотел убраться из нее подальше.

В 1981-м худрук модного дублинского театра пересекает океан. Цель достигнута, он уехал максимально далеко от Ирландии и от Питера Шеридана. Двенадцать лет спустя он снимет фильм "Во имя отца", пронизанный духом ирландского сепаратизма, где в центре внимания будут сложные отношения "слишком правильного" отца и сына-бунтаря. "Почему ты всегда рядом, когда я делаю что-то не так, но тебя никогда нет, когда я делаю что-то хорошее?!" — прокричит с экрана исполнитель главной роли. В 1993-м вероятный адресат этого послания — пенсионер дублинской железной дороги старик Пит был еще жив, но уже не ходил в кино.

— Почему вы не посвятили этот фильм папе?

— Как вы думаете, кому посвящены все мои картины? С историей всегда происходит одно из двух: либо ты ее направляешь, либо она тебя. Многим людям кажется, что они описывают некие отвлеченные сюжеты, а на самом деле в разгар работы всплывают их личные нерешенные психологические проблемы, и в итоге получается одна и та же непрерывная история, переходящая из одного фильма в другой. Например, в моем случае это конфликт с отцом, отношения с матерью и вообще тема семьи.

— Если бы Питер Шеридан был жив и мог вас услышать, чтобы бы вы хотели ему сказать?

• Читайте также: Театр на чемоданах. Как немец Георг Жено стал в Украине Святым Николаем

Мой собеседник понизил голос и впервые за все время общения опустил глаза. Он уже не эпатировал, не философствовал, не изучал реакцию слушателя на реплики. Казалось, знаменитый режиссер жестких социально-психологических драм и триллеров, которого слушаются даже капризные голливудские звезды вроде Наоми Уотс, вдруг исчез, уступив место стеснительному незнакомцу. Рассматривая потрепанные отвороты собственных брюк, волнуясь и запинаясь, он произнес:

— Например, что люблю его. Он был неплохим парнем, но я почему-то никогда не говорил ему об этом. Задал бы пару вопросов. Как ему жилось, был ли он счастлив в браке. Я хотел бы узнать его получше, жаль, что не удосужился сделать это при жизни. Мы мало беседовали о личном.

— А с дочерьми вы разговариваете об этом?

• Читайте также: Быть смертным не проблема. Умирать не хочется, вот проблема, — Алекс ван Вармердам

Шеридан улыбнулся самой настоящей улыбкой, вовсе не похожей на холодные ухмылки, появлявшиеся на его лице в начале разговора. Глаза заблестели, но уже не льдом, а озорным, почти мальчишеским огоньком, который до этого ни разу в них не показывался. Ответ прозвучал почти мгновенно, будто был заготовлен заранее, задолго до того, как я задала вопрос.

— Разговоров не ведем, но мой следующий фильм будет очень женским.

Джим уже ничего не сможет сказать ни брату Фрэнки, ни отцу Питеру. Однако Наоми, Кирстен и Тесс, похоже, готовы его выслушать, даже если общаться придется через киноэкран.

Фото: Getty Images