Ярослава Стриха, переводчица на украинский язык всемирно известного комикса о Холокосте, рассказывает о том, как говорить о страшном опыте, сколько букв может влезть в "бабл" и почему история ничему нас не учит
Художник и писатель Арт Шпигельман родился через три года после Второй мировой в семье польских евреев. Его родители, Владек и Аня Шпигельманы, выжили в нацистских концлагерях Освенцим и Освенцим-2 Биркенау. О своем происхождении Арт никогда не забывал.
Повзрослев, Арт Шпигельман переехал сначала в Сан-Франциско, а после в Нью-Йорк, посвятив себя работе над комиксами. Запустив собственный контркультурный комикс-журнал Raw, Шпигельман активно экспериментировал: то печатал номер на картоне вместо бумаги, то делал обложку из пластика. Все это пригодилось, когда он взялся за главную книгу в своей жизни — комикс "Маус. Исповедь выжившего", графический роман о Холокосте, созданный на основе рассказов отца о пережитом в годы Второй мировой. Визуально комикс стилизован под детскую историю: евреи в нем представлены в образе мышей, немцы — охотящихся на них котов, французы — жаб, поляки — свиней и т. д.
Книга произвела эффект разорвавшейся бомбы и стала прорывом. С момента ее выхода в США прошло уже около сорока лет, а "Маус" до сих пор остается одним из ключевых текстов о травме второго и третьего поколений семей — жертв Холокоста. Шпигельман как сын выживших в нацистских концлагерях евреев и сам много лет пытался ответить на вопрос: как после этого жить?
Кроме того, "Маус" стал фактически первым примером, когда комикс отошел от развлекательной или "супергеройской" традиции и стал способом рассказа о трагедии. Книга по сей день остается единственным графическим романом, удостоенным Пулитцеровской премии. Она переведена на многие языки мира, ей также посвящена выставка в МоМА (Нью-Йоркский музей современного искусства).
Совсем скоро в издательстве "Видавництво" выходит украинский перевод "Мауса". Фокус поговорил об этом с его переводчицей (к слову, специалистом с богатым опытом переводов комиксов) Ярославой Стрихой.
Комикс-прорыв. С момента выхода (около сорока лет назад) "Маус" остается одним из ключевых текстов о травме второго и третьего поколений пост-Холокоста
Перевод как разгадывание кроссворда
В чем, на ваш взгляд, историческая роль графического романа "Маус. Исповедь уцелевшего" и почему она может быть интересна в украинском контексте?
— "Маус" Арта Шпигельмана — автобиографический комикс о сложных отношениях автора с историей и собственными родителями, пережившими Холокост. Это отчасти рассказ отца главного героя о том, как ему удалось выжить, а отчасти — размышления, как жить дальше с таким историческим наследием.
Обычно уже само словосочетание "комикс о Холокосте" вызывает удивление у читателей, знакомых с комиксами, прежде всего в их "супергеройской" версии. Тем не менее эта броская стилизация сразу же подводит нас к нескольким важным темам "Мауса". Например, как говорить о страшном опыте Холокоста носителям травмы второго и третьего поколений — тем, кто сам катастрофы не пережил, но все равно испытывает ее влияние, потому что воспитан жертвами трагедии. Или какую роль играет массовая культура в нашем взаимодействии со страшными страницами истории, даже когда они становятся очень личными. И так далее.
В украинском контексте этот комикс важен, потому что буквально каждый из нас — носитель какого-то исторического посттравматического наследия. Кого-то с детства учили не выбрасывать еду, поскольку его семья пережила Голодомор. Опыт травмы второго и третьего поколений проговорен мало (а опыт пост-Холокоста — и вовсе плохо, потому что в СССР нельзя было говорить о каких-то отдельных жертвах геноцида вне общих жертв среди гражданского населения). Поэтому очень важно, чтобы эти белые пятна заполнялись хотя бы переводами литературы на подобные темы.
Были ли вы знакомы с этой книгой до того, как взялись за работу над украинским переводом?
— Да, конечно, это один из основоположных текстов, который читали почти все, кто интересуется комиксами либо изучает преломление травматического опыта в литературе. Я попадаю и в ту и в другую категории: во-первых, люблю комиксы, во-вторых, изучала травматический опыт в литературе, поэтому знакомство с "Маусом" для меня как для читателя было неминуемо.
В работе над переводом очень помог мой академический бэкграунд: я изучала и trauma studies (дисциплину, исследующую, как травматический опыт отображается в литературе), и литературу на языке идиш. То есть у меня было представление как о контексте, из которого выходят родители главного героя, так и о контексте, к которому принадлежит сам "Маус" как исследование травмы Холокоста.
I"m ready to shoot
Перевод "Мауса" — далеко не первый ваш опыт работы с графическими романами. В чем, на ваш взгляд, специфика переводов комиксов по сравнению с классическим художественным текстом?
— Это интересный вопрос. Перевод комикса имеет три особенности по сравнению с обычной литературой. Во-первых, в графическом романе все реплики героев обычно врисованы в рамку-облачко, поэтому размер каждой фразы в оригинале и в переводе должен примерно совпадать. При этом средняя длина слова в английском языке составляет три-четыре буквы, а в украинском — пять-шесть, поэтому перевод комиксов иногда превращается в разгадывание кроссворда: нужно слово, обозначающее преступление, но непременно из пяти букв.
Во-вторых, в комиксах довольно много звукоимитации — отчасти ее функция заключается в том, чтобы связывать отдельные картинки-кадры в цельное повествование. Поэтому переводчику часто приходится придумывать, с каким звуком в пределах украинской фонетической системы герой может шумно есть суп, пуля — рикошетить от бетона, меч — разрезать позвоночник и т. д.
Ну а в-третьих, в комиксах часто используется игра слов, завязанная и на рисунках: обычно переводчик может отойти довольно далеко от оригинала, воссоздавая каламбуры, чтобы читателю было смешно. Но если шутка обусловлена рисунком, арсенал возможных приемов ограничивается. Например, рассказчик в "Маусе" постоянно обращает внимание на отсутствие дистанции между прошлым и настоящим (например, дым от сигареты главного героя в одном кадре сливается с дымом из крематория в другом). Поэтому многие фразы в комиксе должны нести двойной смысл — обыденный в настоящем, но страшный или драматичный в прошлом. Например, главный герой сомневается, вправе ли он, родившийся после войны, говорить об опыте Холокоста, а тем временем к нему подступает журналист и говорит: "I"m ready to shoot". И тут нужно сохранить двусмысленность между вариантами перевода "Я готов снимать" и "Я готов стрелять". Я долго искала подходящий вариант, который отобразил бы эту игру слов, и в результате получилось "Вы на мушке".
Образы героев. На обложке "Мауса" — мыши, в образе которых автор представил в романе евреев. Немцы в комиксе — коты, французы — жабы
В книге есть и другие моменты, которые, вероятно, было непросто перевести. Например, в оригинале "Мауса" отец главного героя говорит на английском с польским акцентом, тогда как его сын — на чисто английском. Как удалось воссоздать это в переводе?
— В оригинале акцент отца главного персонажа передан через использование особого порядка слов в предложении: в английском этот порядок фиксированный, и отклонение от него сразу звучит как акцент. Например, фраза вроде A wooden coat hanger she gives him! на английском синтаксически экзотична, но буквальный перевод на украинский ("Дерев"яного вішака йому дає!") подобного эффекта не даст. То есть создавать акцент нужно было другими средствами.
Отчасти я работала с лексическим уровнем, который невозможен как раз в английском, вставляя польские слова ("інний" вместо "інший" и т. п.). Во-вторых, оставляла калькой с польского стабильные конструкции, скажем, выражения времени: не "за тиждень", а "по тижню" и т. д.
Комикс как пространство для домысливания
На ваш взгляд, является ли графический роман хорошим способом рассказывать настолько сложные истории? А возможно, в некоторых случаях визуальные образы работают даже эффективнее, по принципу "вместо тысячи слов"?
— Я очень люблю и разделяю тезис, озвученный Скоттом Макклаудом в его книге "Понять комиксы". Макклауд уверен, что особенность комикса как жанра состоит в том, что он оставляет очень много пространства для домысливания. Графический роман всегда состоит из разрозненных статичных кадров, а уж соединить их в целостный динамичный рассказ — задача читателя (при просмотре фильмов, например, такое соединение кадров происходит автоматически). Поэтому если, скажем, в одном кадре комикса мы видим человека с занесенным топором, а на следующем — брызги крови, то мы, читатели, становимся соучастниками преступления, додумывая случившееся.
В случае комиксов, обращающихся к сложным темам и опытам, эта особенность как никогда уместна — в белом пространстве между кадрами читатели могут и стать соавторами, и обдумать заново собственный опыт, и выполнить работу сочувствия.
К тому же особенности графического романа как жанра позволяют Арту Шпигельману в "Маусе" максимально сокращать дистанцию между прошлым и настоящим: в одном кадре людей в газовых камерах убивают инсектицидом, а в следующем — главный герой брызгает репеллентом от комаров. И за этим, казалось бы, невинным действием проступает вся невыносимая история Холокоста.
Впервые "Маус" увидел свет почти 40 лет назад, и на тот момент книга была едва ли не первым подобным комиксом (прежде это был чисто развлекательный жанр). Как текст звучит сегодня, когда в мире снова идут войны и изменяются границы государств?
— Действительно, ранее о Холокосте часто говорили с триумфальным рефреном "никогда больше": подразумевалось, что ужасное случилось один раз, но все смерти были не напрасны, поскольку человечество выучило этот страшный урок.
Сегодня же мы, живущие в 2019 году, понимаем, что история дает нам крайне мало оснований для оптимизма. После Холокоста произошло еще несколько новейших геноцидов: например, боснийских мусульман в Сребренице и тутси в Руанде в 1990-е, курдов в Ираке в конце 1980-х и т. п. И ни разу "цивилизованный мир" никого не спасал, а иногда даже сотрудничал с теми, кто осуществлял преступления против человечества.
Казалось бы, что нового тут может сказать комикс? Но если присмотреться, Арт Шпигельман в "Маусе" очень трезво смотрит на человечество: например, его отец, который, пережив Холокост, должен был знать, к чему ведут расистские взгляды, позволяет себе высказываться о темнокожем населении США примерно так же, как немцы в 1930-е могли говорить о евреях. То есть история ничему нас не учит.
Создатель "Мауса". Автор комикса "Маус", художник и писатель Арт Шпигельман, создал его на основе рассказов отца о пережитом в нацистских концлагерях
Свидетельствует ли, на ваш взгляд, рост запроса на литературу (и другие культурные продукты) на непростые, болезненные и неоднозначные темы о взрослении общества и готовности к более серьезному разговору?
— Мне кажется, что литература служит некой защитной прослойкой между нами и всеми неприятными неожиданностями, которые может подбросить нам реальность. Человеческие чувства более-менее универсальны, но вот способы их выражения обусловлены культурно — когда у тебя есть готовые модели того, как проживать горе, что делать со страхом и т. д., это помогает не впадать в сложных ситуациях в инфантильную позицию "я маленький, я в домике", а как-то с этим разбираться.
С началом российской агрессии в 2014 году стало очень заметно, что у нас катастрофически мало литературы на некоторые темы. Например, рассказов о тех, кто возвращается с войны, о том, что они чувствуют, переживают, как с ними говорить.
Очень мало текстов о скорби или об опыте жизни людей на оккупированных территориях. Потому что, очевидно, о предыдущей большой войне на нашей земле — Второй мировой — в СССР было положено говорить в триумфальном модусе, прославляя победу, а не оплакивая ее цену. Хочется надеяться, что заполнение, пускай и запоздалое, этих ниш облегчит кому-то сосуществование с непростым опытом, с которым многие из нас сегодня вынужденно столкнулись.