"Я обманул многих женщин!" Януш Вишневский о жене, любовнице и нелюбви к хэппи-эндам

За 20 лет литературных трудов Януш Леон Вишневский написал почти три десятка книг, вышедших миллионными тиражами на 19 языках. Когда пару лет назад на "Книжном Арсенале" писатель проводил автограф-сессию, очередь к нему растянулась на добрую сотню метров. Женщин в ней было на порядок больше, чем мужчин.

Характерно, что Вишневский популярен преимущественно в странах Восточной Европы, в частности в постсоветских. Критики относят его прозу к массовой литературе и либо высказываются о ней скептически, либо предпочитают вовсе не замечать. Вишневский из-за этого не слишком расстраивается. На лавры писателя-интеллектуала он не претендует, признание в широких кругах для него важнее авторитета в узких.

Первый роман Вишневского "Одиночество в Сети" остается самой известной его книгой. Именно по ней режиссер Евгений Морозов поставил одноименный спектакль, который 1 марта показали в Оперном зале столичной консерватории. Мы с мэтром сидели рядом, и было забавно наблюдать, как девушки разных лет с горящими глазами просили позволения с ним сфотографироваться. Вишневский не отказал ни одной.

Как вам спектакль? Со сцены вы всех хвалили и благодарили, но мне интересней узнать, что вам в нем не понравилось.

— Я думал об этом, когда вернулся в гостиницу, потому что, когда рядом актеры и режиссер, реакция совсем другая. Мне не понравились разве что мелкие детали. Например, то, что события, происходившие в книге с разными людьми, были включены в историю главных героев. С другой стороны, понятно, что это театральная адаптация, что в спектакле не должно быть все так же, как в романе.

Скажем, в польской экранизации, которую я считаю плохой, режиссер сделал голливудский хеппи-энд, которого у меня нет. В романе финал не вполне счастливый: герой идет на вокзал и хочет совершить самоубийство, а то, что он этого не делает, понятно из другой части книги. Да, люди любят голливудские финалы, но на самом деле все не так. "Одиночество в Сети" рассказывает реальные истории реальных людей, с которыми я до сих пор поддерживаю контакты.

Тем не менее в ваших книгах постоянно происходят вполне голливудские ужасные трагедии, бурлят сумасшедшие страсти, случаются кошмарные катастрофы!

— Да, но финалы-то у меня не голливудские! Счастливые истории мне скучны. Если бы я написал книгу о счастливой любви, читатели выбросили бы ее уже на четвертой странице. Я ищу сюжеты, от которых волосы на руках встают дыбом. Хотя сам прекрасно понимаю, что это от писательской лени, что так легче, что на несчастья люди реагируют более эмоционально. Помните, Толстой в "Анне Карениной" пишет, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а вот каждая несчастливая семья несчастна по-своему. И рассказывает именно о несчастной семье — она интереснее счастливой.

"Одиночество в Сети" когда-то ставили в Петербурге. Похож ли тот спектакль на киевский?

— Это второй момент, о котором я думал вчера в гостинице. Тот спектакль сделали в театре-фестивале "Балтийский дом", в огромном, как Зимний дворец, помещении с четырьмя сценами. Постановка идет на главной сцене, в ней занято около 30 актеров, на подмостках проложены рельсы, по ним проезжает поезд, оркестр исполняет живую музыку, на 12 мониторах транслируются ролики из жизни персонажей, действие длится три часа… В общем, там совершенно другие финансовые возможности, так что эти два спектакля просто нельзя сравнивать.

Писатель Линор Горалик признается, что литература для нее — это способ канализации неврозов, средство от депрессии. "Одиночество в Сети" сыграло для вас ту же роль, не так ли?

— Точно так и было. Я же вообще-то ученый — доктор химии, кандидат информатики, магистр физики. В спектакле главного героя сделали доктором философии — честно говоря, я бы не отказался им быть. Моя жизнь — это наука. Я бы даже так сказал: наука — это моя жена, а литература — любовница.

К любовнице обычно испытывают больше страсти, чем к жене.

— (Смеется.) Кстати, как большинство мужей, я много лет думал, что жена о любовнице ничего не знает... Ну вот, с первой книгой я действительно проходил через период депрессии. Мой психотерапевт в Германии объясняла, что писательство — это элемент терапии: когда ты пишешь о своих чувствах, тебе проще в них разобраться. Я писал на польском, она его не знала, моих записок не читала, но говорила: "Вы это пишете не для меня, а для себя". Так "Одиночество в Сети" и началось.

Писать о своих чувствах гораздо проще, чем говорить о них. Когда пишешь, думаешь, что видеть это будешь только ты. Хотя на самом деле это как дневник девочки-подростка: она прячет свои записи в шкафу, в ящиках стола, но при этом втайне надеется, что когда-нибудь кто-нибудь их найдет. Так было и со мной.

Ваши записи нашлись довольно удачно. Слава обрушилась на вас сразу, внезапно?

— Как математик я бы сказал, что эта функция была не монотонно возрастающая, а гиперболическая. Я ведь совсем не собирался быть писателем и до сих пор себя им не чувствую. Все еще ощущаю диссонанс, когда кто-нибудь публично называет меня писателем: я предпочитаю называть себя автором книг. Я прежде всего ученый, научные проекты для меня важнее, книги я пишу в свободное время после работы.

Ничего себе хобби — как автора книг вас знают миллионы.

— Дело в том, что "Одиночество в Сети" появилось в удачный момент. В Польше в 2001 году как раз начал бурно развиваться интернет, люди стали массово коммуницировать в Сети, поняли, что там есть не только информация, но и чувства. Появилось множество виртуальных отношений: можно было никогда не видеть человека, но влюбиться в него. Моя книга стала первой на эту тему в Польше. На Западе уже вышел фильм You"ve Got Mail, "Вам письмо", но для Восточной Европы все это было внове. И многие читатели почувствовали, что моя книга как бы про них.

Потом была радиопостановка, по роману сняли сериал, сделали спектакль в "Балтийском доме"… Слава пришла неожиданно, и она мне не нравилась. Ученые вообще не любят быть в центре внимания, вот и я совершенно не хотел становиться celebrity. Мне повезло, что я жил в Германии, а книга стала популярной в Польше. Я делал все для того, чтобы в Германии о моей польской популярности ничего не было известно. Не хотел, чтобы мои немецкие друзья-ученые знали, что доктор Вишневский — автор бестселлеров.

Неужели до сих пор не знают?

— Восемь лет там вообще никто не знал. Уже вышел фильм, но никому не приходило в голову искать мою фамилию в интернете. Узнали случайно: мой шеф приехал в Петербург, пошел гулять по Невскому проспекту, заглянул в Дом книги напротив Казанского собора и увидел постер с физиономией своего подчиненного. Он потом спросил: "Януш, почему ты там висишь?" Я ответил: "Потому что у меня там встреча с читателями". Он: "С какими еще читателями?" Пришлось признаться.

Как вы думаете, какой процент ваших читателей составляют женщины? Где-то 90%?

— Я не думаю, я точно знаю. Как математик я люблю статистику, она дает аргументы, это уже не бла-бла-бла, а конкретные цифры. Так вот, я был первым польским писателем, опубликовавшим свой e-mail. Подумал: раз уж действие книги происходит в интернете, то будет честно, если автор даст электронный адрес. Я стал получать тысячи писем и подсчитал, что 85% из них написали женщины.

За первые три года я получил 18 тыс. писем. Не верил своим глазам — иногда за один день приходило полторы сотни. Можете себе представить — я отвечал всем! Думал, будет ужасно невежливо, если кто-то прочитал книгу, написал мне письмо, а я не отреагирую. Специально вставал в пять утра, чтобы перед работой ответить на мейлы. Потом понял: если я буду продолжать отвечать на все письма, мне придется уволиться с работы. Теперь отвечаю процентов на пять, не больше.

Обычно почтой известных писателей занимаются их литературные агенты.

— У меня никогда не было литературного агента. Я не считал писательство чем-то важным. Деньги, заработанные книгами, поначалу не играли для меня никакой роли. Они были как бонус, на жизнь мне вполне хватало и без них. Если бы вы узнали, за какую сумму я продал права на экранизацию… Они думали, что я наивный человек, а мне было просто безразлично. Теперь, выпустив 30 книг, я к этому отношусь уже немножко иначе. Раньше я не знал, куда эти деньги девать, но мои дочери мне в этом очень помогли (смеется).

Все-таки еще спрошу о мужском и женском. Мария Степанова говорила, что "поэт" и "поэтесса" — понятия не гендерные, а эстетические. Цветаева для нее поэт, а вот Есенин, которого вы очень любите, — поэтесса. Может быть, вы — писательница?

— Есенина я действительно обожаю. Когда-то я проводил по десять часов в офисе, разговаривал со своим компьютером, злился на него, когда он не делал то, что я хотел, даже орал на него. Потом возвращался домой, и мне надо было писать книгу, а для этого нужно было ввести себя в состояние меланхолии. Тут речь уже не об "Одиночестве", тогда-то мне грусти хватало. Можно даже сказать, что я написал грустную книгу против своей грусти.

В общем, чтобы достичь нужной степени меланхолии, я придумал метод: бокал красного чилийского вина и немного поэзии, желательно Посвятовской или Лесьмяна, но лучше всего Есенина. Еще помогала музыка, например Бах или Шуман. А вот Моцарт для грусти не годится.

Зато он помогает в страсти. Помнится, одна ваша героиня под Моцарта успешно мастурбировала...

— (Смеется.) Да, было и такое. Но для грусти лучше Бетховен, а из современных — Леонард Коэн. Для меня он просто невероятный. Я думаю, его пластинки нужно продавать с бритвами, чтобы после прослушивания вскрывать себе вены. И вот в этом настроении я начинал писать. Да, я понимаю, что это очень по-женски. Может быть, я действительно писательница. Кстати, после сборника рассказов "Любовница" некоторые в Польше подумали, что все это мистификация и настоящий автор моих книг — женщина.

Для читательниц вы как добрый волшебник. Вы дарите им мечту, иллюзию.

— Это правда. Я всегда ставил женщин на пьедестал, во всех книгах мужчины у меня не так хороши, как женщины. Разве что в первой Якуб — абсолютно идеальный: богатый, умный, образованный, прекрасный любовник, никогда не опаздывает… Таких мужчин не бывает. Я обманул так много женщин! Многие молодые женщины, у которых еще не было достаточного опыта с мужчинами, верили, что Якубы гуляют по улицам, надо только их встретить. В 30–40 лет женщины уже знают, что это неправда, но надеются, что подобные Якубу все-таки существуют. А вот после сорока уже все женщины понимают, что Якубов нет вообще. Что это сказка.

У вас не только мужчина идеальный, у вас еще и секс какой-то невероятный, божественно красивый.

— Да, мне говорили. Мы с ведущим польским сексологом, профессором Збигневом Издебским, выпустили на эту тему книгу бесед, так что теперь о сексе я знаю все. Он тоже мне сказал: "Януш, ты в своих книгах идеализируешь секс. Того, что у тебя описано, в жизни не бывает".

Иногда этот секс такой прекрасный, что даже чересчур. Кстати, у нас в Украине есть премия "Золотой хрен" за худшее описание секса в литературе, я вхожу в ее жюри. Скажите, как бы вы отнеслись, если бы вам присудили подобную премию?

— Я бы не хотел. Это ведь за китч, да? Не думаю, что у меня китч. Мне 65 лет, я могу признаться, что в моей жизни была не одна женщина, я в этом плане не чемпион, но некоторый опыт у меня есть. И я достаточно точно описал то, что женщины мне рассказывали.

Я упомянул эту премию еще и потому, что в последнее время нам трудно найти номинантов. О сексе сейчас пишут мало.

— Дело в том, что на славянских языках вообще трудно писать о сексе. Если ты используешь слова "вагина", "пенис", "эякуляция", получается слишком научно. Если "х.й", "п..да", "е..ть", выходит грубо. На немецком писать на эту тему так же естественно, как о еде и питье, а у нас нет подходящей лексики. Но не писать о сексе нельзя. Все-таки влечение — главный элемент любви.

Какие у вас отношения с критиками? Вы их читаете? Они ведь от вас не в большом восторге, не так ли?

— Литературной критики в Польше сейчас очень мало. Пара строчек в Newsweek Polska и какое-то количество звездочек в качестве оценки — вот и вся критика. А ведь когда-то публиковались серьезные статьи на несколько страниц… "Одиночество в Сети" ругали очень сильно. Например, для кого-то это была порнография, хотя никакой порнографии там нет. Если автор пишет о химическом составе спермы и том, что она плохо влияет на зубы, то для некоторых это уже порнография — ведь подразумевается, что сперма может попасть в рот, какой ужас.

Интересно, что рецензии выходили или очень негативные, или очень позитивные. Середины не было совершенно. В одной газете написали, что это проза для домохозяек, в другой — что это невероятно современная история о любви. А вообще, есть такой анекдот, что между литературным критиком и импотентом не существует никакой разницы: оба знают, как это делается, но сами делать не могут.

Хотя лично я так не считаю…

Вот спасибо, это я вам как критик говорю.

— Негативная критика мне интереснее позитивной. Позитивная ничего не дает, а из негативной можно понять, что не так, какие были ошибки, почему эта литература относится к категории популярной. В Польше это слово почти ругательное: если книгу читают многие, интеллектуал за нее браться не станет. Да, моя литература популярна, больших амбиций у меня никогда не было.

В "Википедии" нет ни строчки о полученных вами литературных премиях. Неужели вам их не присуждали?

— Мне присуждали много премий, но особенно я ценю премию сети магазинов Empik (они есть буквально в каждом польском городе), которую я получил в 2006 году. После выхода фильма "Одиночество в Сети" популярность романа резко выросла: все думали, почему это кино такое плохое, и хотели сравнить его с книгой (смеется). Раз в год Empik присуждает свою премию. В ней нет жюри, а победителя определяет главный бухгалтер компании: им становится тот писатель, чья книга продавалась лучше всех. И вот эта премия для меня самая важная.