Стоп! Это не просто знакомый, а человек из твоего ближайшего окружения, человек, на которого тебе не наплевать, с которым у тебя есть общие дела и планы. Ты думал, что можешь на него положиться. Ты был уверен, что все о нем знаешь. А если не все, то очень многое. В некотором смысле он для тебя очень важная персона.
Так вот, друг в замешательстве сообщает, что нашел у него использованный шприц.
Стоп! Не может этого быть, чушь! Может, болеет чем-то. Может, ему прописали уколы.
Но тут у тебя закрадывается первое подозрение. Действительно, в последнее время он как-то плохо выглядит. Глаза слезятся. Сонный. Часто опаздывает. Подводит. Все равно, не верится. Шприц – это еще не доказательство, а ты не следователь.
Тем не менее ты начинаешь за ним наблюдать. И когда появляется удобный случай, вопреки своим правилам и принципам ты лезешь в его электронную почту и аську. Роешься в контактах и переписке. И, наконец, находишь то, чего больше всего боялся. Это слова, которые ты раньше слышал в анекдотах про наркоманов и смеялся над ними, едва понимая смысл, – ширка, баян, винт, вставляет, прет, отходняк…
"Такой внимательный и заботливый, ты даже и не заметил, как и когда он заболел"
И тут ты понимаешь, что очень плохо знаешь этого человека. Какое разочарование. Ты же всегда считал себя таким проницательным, ты так разбираешься в людях. Значит, к черту его! Общие дела – туда же. Нет незаменимых людей. Нет человека – нет проблемы. Нет его больше в твоей жизни. Да и не он это вовсе, а некто находящийся в зависимости от того, что уже сильнее его.
И ты начинаешь обзванивать то самое ближайшее окружение и как бы делишься, как бы советуешься, а на самом-то деле просто сливаешь ответственность за свое решение. И все эти люди реагируют одинаково, так же, как и ты в свое время: да не может этого быть, чушь, ты уверен? Значит, кончено, все – похоронили. Но после всех этих разговоров легче тебе не становится. Опять созвоны, встречи, охи и ахи.
Стоп! Ты же знаешь, что разговаривать надо не с ними, а с ним. И ты снова обзваниваешь тех, кто тебе кажется к нему ближе других. И договариваешься вместе припереть его к стенке. И, подавляя волнение и брезгливость, как бы невзначай, как бы по делу приглашаешь пообщаться. Ты ждешь, что сейчас он будет отнекиваться, врать и фальшивить. Ты допускаешь, что все будет как в кино – с истериками и воплями. Именно поэтому ты организовал численный перевес и позвал других.
Но ничего такого не происходит. А вместо этого – спокойно и честно: да, колюсь, давно и серьезно, да, это проблема, да, сам уже не могу с этим справиться.
И тут у тебя открываются широкие возможности для умничанья: "Как ты мог? Чем ты раньше думал? Пообещай нам, что больше не будешь". Как легко тебе было бы все это сказать. Но перед тобой сидит все тот же очень важный человек в твоей жизни, который не глупее тебя. Хотя бы потому, что на словах признает, что очень болен, а болезнь смертельно опасна.
Стоп! Ты сам не вправе судить его, потому что такой внимательный и заботливый, такой хороший товарищ, ты даже и не заметил, как и когда он этим заболел. А твой уговор с друзьями – отправить его на принудиловку – это все равно что посадить в камеру смертников. Или ты не знаешь, что в таких учреждениях сбыт наркотиков налажен на высшем уровне.
Ты начинаешь больше интересоваться его жизнью и узнаешь, что он не видел в ней особого смысла. И оказывается, он даже не думал, что сколько-нибудь значим для тебя и всех этих людей, с которыми ты припер его к стенке. Ты предлагаешь позвонить и во всем признаться маме – он звонит. Ты находишь знакомых врачей – он к ним охотно ходит. Ты и все твое окружение начинает звонить ему каждый день по несколько раз, чтобы просто спросить, как дела, а он всерьез отчитывается. И слышишь между слов, что твое внимание и забота, как ни странно, приемлемы и даже необходимы. И вопреки разговорам умников на форумах и в курилках ты начинаешь верить в то, что эта болезнь, в общем-то, лечится. А успех лечения этого очень важного для тебя человека во многом зависит от того, насколько ты в него веришь.
И, возможно, сегодня доза твоего внимания заменит ему дурь.