Только для тебя. Блюзы, чайки и призраки старой Англии

Минувшей осенью по программе 3х3 British Council (Украина) я участвовал в Бирмингемском литературном фестивале как гость The John Osborne Arvon Centre. Это была моя первая поездка в Англию и первая возможность увидеть по обеим сторонам дорог длинные живые изгороди, смешных овец на зеленых бесконечных полях, вслушаться в тихие дожди, непременные спутники переменчивой английской погоды, прочувствовать на себе, насколько может быть пунктуальным и корректным настоящий англичанин. Это я о Джонотане Дэвидсоне (Jonathan Davidson), одном из организаторов Бирмингемского книжного фестиваля. К нам, трем украинским писателям, приехавшим в Англию на неполных две недели, он относился, как не каждый заботливый дядюшка станет относиться к своим родным и горячо любимым племянникам. Подчеркнуто доброжелательный, бесконечно терпеливый и улыбчивый, он сумел организовать наше пребывание в Бирмингеме, а потом в литературной резиденции так, что эти дни стали для нас праздником.

Бирмингемцы, с которыми я общался, будто извиняясь, улыбались и говорили о том, что Бирмингем не очень красивый город. Это действительно не броский город. Но раннее утро в центре начинается с крика чаек, которых здесь больше, чем в любом из приморских городов, в которых мне доводилось жить. Центр региона Уэст-Мидлендс и второй по населению город Англии, Бирмингем богат индустриальными пейзажами и старыми ухоженными каналами.

Индустриальные пейзажи отдаленно напоминали Донецк, первый мой родной город, который я покинул несколько лет назад без особой надежды вернуться, а крики вальяжных крупных чаек — второй мой родной город — Алупку, крошечное местечко на полуострове Крым, где я провел большую часть моего детства и куда вернуться надежд, пожалуй, еще меньше. Так что во время фестивальных дней моими невидимыми спутниками стали радость и ностальгия. Радость встречи с прекрасной страной, замечательными, открытыми, умными и добрыми людьми. И ностальгия о навсегда потерянных годах и городах, которые то там, то здесь смотрели на меня сквозь изгибы бирмингемских каналов, арочные мосты и старые заводские постройки. И чайки задумчиво разглядывали меня, когда я отдыхал на лавочке в одном из скверов в центре города. И судя по выражению их глаз, удивлялись.

Одно их самых сильных впечатлений поездки — общение с преподавателями и студентами университета Вулверхемптона, где мы разговаривали со студентами курса креативного письма. Полтора десятка подростков готовятся стать писателями. Они хотят знать, что это такое — писать. Каждый из них понимает, о чем хотел бы рассказать миру. Спустя несколько дней в университете Бирмингема мы встречались с продвинутыми студентами аналогичного курса, рассказывали о себе и своем писательском опыте, говорили об онтологии художественной прозы. Установка на профессиональное владение письмом, понимание как основ писательского ремесла, так и его философских оснований — основные векторы таких курсов. Оказалось, англичанам есть дело до теории литературы.

Во время фестивальных встреч приходилось говорить и о войне на востоке Украины, которой окрашен каждый мой день и которая сидит так глубоко в сердце, что, кажется, останется теперь там навечно. Патефонная игла, завязшая в пластинке. В ходе этих бесед меня тронули доброжелательность и доверие к нам, украинцам, приехавшим за тысячи километров и говоривших о своих проблемах. А потом, как мне кажется, я понял глубинные основания этого доверия.

Вот скажем в некоторых странах Центральной Европы, где мне доводилось общаться с публикой и обсуждать болезненные для меня и моих соотечественников темы, отношение иногда было иное. Трудно назвать все его оттенки, но, вероятно, главная в нем — предубежденность. Мы географически соседи, и, как у любых соседей, нам есть что предъявить друг другу — старые исторические травмы, недоразумения, давние военные конфликты, нерешенные вопросы культурного и исторического наследия.

Но с англичанами нам делить нечего. И это как-то так сразу чувствуешь. Тебя воспринимают таким, каков ты есть. И к словам твоим относятся ровно с таким вниманием, какого они заслуживают. И никто не пытается уверить тебя, что Украина сама виновата в том, что на части ее территории полыхает вооруженный конфликт. Ту же самую логику демонстрируют, кстати, и те, кто винит в оккупации Донбасса самих жителей региона.

Сейчас мне кажется, что все мои знакомые англичане, как на подбор, — замечательные собеседники и честные люди. Может быть, конечно, это и не так. Жизнь есть жизнь. Но, в конце концов, поселок Юзовку, который затем превратился в мой родной город Донецк, когда-то основал англичанин Джон Юз (John James Hughes). Может быть, поэтому я неравнодушен к англичанам.

Отдельное счастье — поездка в Стардфорд-на-Эвоне, на родину Шекспира. Но о доме, в котором родился великий драматург, о Шекспировском центре, уютном дворике и саде, которые их объединяют в единый комплекс, рассказывать нечего. Это общее место путеводителей, об этом довольно много написано в интернете. Вообще такие места вызывают смешанные чувства. Самым примечательным мне показался сам дом, его старые стены, огромные старинные несущие деревянные балки, коснувшись ладонью которых, я сказал тихо: "Привет, Шекспир". И тем остался, в принципе, доволен.

Покинув Бирмингем, мы провели несколько дней в графстве Шропшир. Резиденция The Hurst — три здания XVIII века, 30 акров, сельская Англия. Голубые холмы, покрытые лесом. Мы жили в Clockhouse — старом опрятном доме с большими часами. Каждая комната посвящена какому-то давно умершему писателю. Мне достался Bruce Charles Chatwin — номер под самой крышей. Брюс был английским писателем, бисексуалом, перешедшим в православие. В общем, видно, талантище и молодец. Думаю, это он по ночам бродил по крыше, театрально выл, скрежетал кровлей и мрачно, но тихо смеялся. Иногда он пользовался моим душем, когда я допоздна засиживался над текстом. Тогда я вставал, шел в душ, прикручивал воду и разговаривал с призраком, убеждая вести себя приличнее.

Здесь работалось по 12 часов в день, писалось, читалось, вычитывалось. Я слушал дожди, смотрел на холмы, медленно разгорающиеся осенними красками, на овец, мерно щипавших травку. Ночами кричала какая-то дикая английская птица. Возможно, даже козодой, впрочем, не мне судить. Думаю, если бы меня жизнь оставила в покое еще на пару месяцев, я бы здесь дописал свой новый роман.

Однако чаще всего теперь я вспоминаю прибрежный парк в Стардфорде-на-Эвоне. Старый шлюз, через который заходили в залив жилые (почетные представители Английской Ассоциации владельцев жилых лодок) и экскурсионные посудины. Небольшую, но шумную ярмарку, поделенную на две части — сувенирную и продуктовую.

Тогда стоял удивительный для осенней Англии теплый тихий день. "Джонни из Ямайки" (как значилось на плакате), сидя в разноцветном балагане, через большие черные колонки транслировал в вечность музыку собственного сочинения. Странную и бессодержательную, но такую же солнечную, как этот день.

• Читайте также: Мой друг Бенджамен. Как корабль философов плыл из Донецка в Киев

Пахло водой из канала, кричали утки, чайки, гуси, вытягивали шеи лебеди, кормящиеся из рук туристов. Люди выбирали сувениры, спали на траве, ели уличную еду, расположившись в парке. Играли дети. Высокий худой джентльмен лет семидесяти под электрогитару пел старые блюзы старческим дрожащим голосом. Ему много и охотно хлопали. Его ящик для денег не был пуст. Старики фланировали без цели. На город свысока поглядывали облака. Здание "Макдоналдса" напротив музыкальной палатки имело такой вид, будто в него, будучи еще в сущности дитем, захаживал старина Вильям. Брал "Роял чизбругер" с колой и ел его, мечтая о театре. Было так спокойно, как давно уже не бывало.

• Читайте также: Однажды в Донецке. Хроники города Z

Я осторожно присел на лавочку, чтобы не разрушить окружающий покой. У балагана Джонни престарелая дама в инвалидной коляске кормила голубей. К ней подошел муж, укрыл ноги пледом, спросил, как она, и поцеловал в щеку. Она ответила ему, что ей нравится музыка Джонни из Ямайки. И тогда муж улыбнулся ей и ответил: Just for you, my love, just for you.