Генерал без опасности

Евгений Марчук

— Владимир Путин назвал распад Советского Союза самой большой геополитической катастрофой прошлого столетия. Евгений Кириллович, вы согласны с таким утверждением?
— Для Украины распад Советского Союза был самым долгожданным событием в ее истории, которое привело к независимости страны. Катастрофой это, возможно, было для России и некоторых бывших республик СССР, где пролилась кровь. Но для Украины это был, наверное, самый светлый этап в ее развитии.

— Распад можно было предупредить или он был неотвратим?
— Предчувствие развала у меня лично появилось где-то в 1983-1984-гг. Именно предчувствие, а не осознание того, что так и произойдет. Процессы, начавшиеся в эти годы в Советском Союзе, не угрожали развалом. Более того, даже намного позже у весьма патриотично настроенных людей в Украине была популярна идея, что спасет ситуацию преобразование Союза в конфедерацию. Тогда, в 1988-1989 гг., немногие верили, что Советский Союз развалится и Украина станет независимой. Большинство думали, что через конфедерацию Украина получит немного самостоятельности и это будет плацдармом для продвижения к большей независимости. Но в то же время КГБ, которому давались поручения собирать информацию о реагировании населения на те или иные политические шаги, владел картиной реального положения дел в стране. Согласно ей, среди народа было достаточно много недовольных, не скрывавших своего возмущения советскими реалиями.

— Какую роль играли в происходивших тогда событиях спецслужбы? Представители КГБ делали попытки остановить центробежные процессы?
— В преддверии распада Советского Союза 99, 99% сотрудников спецслужб в Украине (а я как тогдашний первый зампред КГБ УССР могу об этом сказать точно) были украинского происхождения. Исключение составляли лишь первые руководители, присылавшиеся Москвой в Украину, и то не всегда. Что это означает? Эти люди были интегрированы в общество через родственников, через друзей. Здесь были их корни, могилы стариков, здесь жили их дети и внуки. К тому же система проводила селекцию таким образом, что на службу попадали умные, здоровые и патриотичные люди. Конечно, были и исключения, но в общей массе все выглядело именно так. В силу работы, и в силу своей сущности люди вглядывались в жизнь.

Но было и второе важное обстоятельство. С приходом Михаила Горбачева начался процесс, который радикально изменил положение дел в КГБ УССР. Речь идет о реабилитации незаконно репрессированных. Были созданы специальные подразделения КГБ, для работы в них были выделены люди. Нужно было поднять из архивов более полутора миллиона дел репрессированных. Почти сто процентов из них были репрессированы незаконно. При этом удалось не допустить в этом деле кампанейщины. Каждое дело (объемом от трех листиков до грузовика) изучалось на предмет соответствия законодательству и того времени, когда выносился приговор, и периода 80-х годов. После этого выносилось мотивированное заключение, делался вывод изучившего дело, ставилась подпись следственного подразделения КГБ, УКГБ и т.д. Затем ставилась подпись начальника управления КГБ или председателя, и все это направлялось в суд. И решение о реабилитации принималось не КГБ, а судебными органами. Так происходило, подчеркиваю, с каждым делом. И для всего этого требовалось очень много людей. К работе было подключено очень много молодых ребят — выпускников высшей школы КГБ СССР, высших курсов подготовки оперативного состава, которые были в Киеве. Это возымело колоссальный просветительский эффект на молодых представителей личного состава КГБ.

Кроме того, архивы КГБ были закрыты даже для его сотрудников. Я первый раз попал в архив, когда стал первым зампредом КГБ УССР. До этого мне необходимо было пройти через сложную процедуру, чтобы получить возможность ознакомиться с необходимым документом. Но когда началась массовая реабилитация, очень многих сотрудников пустили в архив. Не нужны никакие политико-воспитательные работы, когда ты видишь дело, состоящее из написанного на папиросной бумаге доноса, узенькой полоски "Не признал себя виновным", следующей за ней — "Признал себя виновным" и заключения "тройки" — "Приговорен к расстрелу". Достаточно было просто подержать в руках эти три листочка… Таким образом, сбор информации о настроениях в обществе, плюс к этому процесс реабилитации, да еще допуск к архивам — все это сильно повлияло на ментальность большинства сотрудников КГБ. Комитет, сам того не ведая (правда, по политическому заказу сверху — из ЦК КПСС), провел колоссальную воспитательную и просветительскую работу среди своего личного состава.

— В ноябре 1991 Верховная Рада утвердила вас главой Службы национальной безопасности Украины. И началась ваша совместная работа со специально созданной парламентской комиссией по переаттестации личного состава ликвидированного КГБ УССР, целью которой было сформировать новую службу. С какими сложностями вы столкнулись в тот период?
— Настроения в комиссии были абсолютно разными. Что объяснялось ее составом. В нее входил и коммунист Александр Коцюба, и покойный Александр Емец, и такие видные деятели национально-демократического движения, как братья Горыни, Степан Хмара, Лариса Скорик. Свести их позиции к единому мнению для принятия того или иного решения было невероятно сложно. Особенно непросто было с подготовкой закона о Службе безопасности. Кстати, он действует до сих пор. Многие положения проекта трудно воспринимались не только сотрудниками спецслужб, но и политиками. Тем не менее нам все же удалось ввести в документ ряд норм, которые соответствуют европейским стандартам. Лично для меня очень тяжелыми были два момента, связанные с принятием этого закона. В проект волевым порядком была внесена норма о том, что пенсионное обеспечение распространяется только на сотрудников, которые приняты на работу в Службу безопасности Украины, а все, кто пришел в органы до образования СБУ, переводятся на общегражданскую пенсию. Процесс формирования СБУ тогда еще не завершился. И подобное положение в законе было лакмусовой бумажкой для большого количества представителей так называемой старой гвардии, которые не были в числе симпатиков новой власти, но и не пытались сопротивляться ее приходу и становлению. А ведь была еще и часть активных, умных, хорошо обученных сотрудников. И если бы мы пошли на введение этой нормы, переведя их всех на гражданскую пенсию (а она в то время была просто мизерной), в Украине возникла бы мощная "пятая колонна". Как она себя проявила бы — сейчас можно только предполагать. Однако то, что она жестко противостояла бы процессу "державотворення", сомневаться не приходится. Но мне удалось настоять на том, чтобы в окончательный текст закона эта норма не вошла.

Второй случай был связан с ­­ 35-й статьей закона, которую я внес перед самым его представлением в парламенте. Речь в ней идет о том, что любой оперативный сотрудник имеет право не подчиняться указаниям вышестоящего начальника, если эти указания противоречат законам и Конституции Украины. "Лет через 5-10 вы оцените важность этого положения", — сказал я тогда депутатам. В итоге статья была включена в текст закона.

— Много ли затем у вас было поводов порадоваться тому, что эту статью таки удалось сохранить?
— Мне известны неединичные случаи, когда сотрудникам службы доводилось ссылаться на нее. И это не раз уберегало прежде всего самих сотрудников, а в какой-то степени и всю Службу безопасности от негативных последствий. Хотя, конечно, я не могу сказать, что это сработало стопроцентно.

— Вы были категорически против обнародования агентурных архивов КГБ. Однако даже сегодня многие считают, что Украине это было необходимо. Ваша позиция не изменилась?
— Нет. В этом вопросе я руководствовался следующими соображениями. Мне досконально известно о том, что значительная часть людей, сотрудничавших с КГБ, делали это не по своей воле, а в результате давления, сложившихся обстоятельств, коварства системы, заманивавшей людей в ловушки. Кроме того, часть людей сотрудничали с КГБ по вопросам, не имевшим никакого отношения к репрессиям: охрана секретов, защита границ и т.д. Часть людей не были агентами, но на них периодически по инициативе самого КГБ выходили, о чем-то спрашивали. Люди по-разному отвечали или не отвечали вообще, но они уже вносились в картотеку. А граждане, выезжавшие за границу? С ними также устанавливались контакты, и независимо от результативности, оперуполномоченный отправлял отчет о проведенной работе, и люди попадали в соответствующие реестры как источники. Человек, возможно, уже и забыл о подобном контакте, а его фамилия значится в соответствующих списках. Зная внутреннюю кухню системы, я могу сказать: агенты как таковые составляли процентов пятнадцать от всего того, что называлось источниками информации, в числе которых были священники, выезжавшие за границу ученые, туристы, члены творческих коллективов и т.д. Эти люди не были агентами КГБ и гадости никому не сделали. Но при люстрации все они и их родственники незаслуженно пострадали бы.

Представим себе, что напечатали какие-то списки. Я абсолютно уверен, что к ним из другого места концентрации информации — из Москвы — неофициально добавились бы еще какие-то списки, а к ним еще неизвестно откуда взявшиеся. Причем в этих списках обязательно были бы фамилии влиятельных политиков и авторитетных людей, которые никогда с КГБ не сотрудничали. Это очень удобный повод для дискредитации тех фигур, которые в советские времена и в силу возраста, и в силу тогдашнего положения могли быть в поле зрения КГБ как источники информации. А, кроме того, я уверен: сотрудничавшие с КГБ и наносившие вред людям, уже давно позаботились о том, чтобы их фамилий в архивных документах не значилось.

— Есть ли среди современных украинских политиков и просто известных людей те, кто были конфидентами спецслужб?
— Нет. Я вам скажу, что зловредные доносители по своей природе люди непубличные, они не приспособлены к открытой общественной деятельности. Но даже если среди наших политиков и есть те, кто когда-то контактировал с органами, то, во-первых, речь идет не о большой политике, а во-вторых, преднамеренного зла эти люди не сотворили — они просто были вынуждены терпеть разговоры с сотрудниками служб.

— Правда ли, что немало агентов КГБ было среди представителей национально-демократического движения? Для многих, например, до сих пор непонятна история с Виктором Бурлаковым, ушедшим в начале 90-х с поста главы секретариата Народного Руха Украины на генеральскую должность в СБУ.— Что касается Бурлакова — это полный миф. Ситуация была такова. На тот момент, когда формировалась Служба безопасности, я как руководитель ведомства столкнулся с одной проблемой. Бывшее Пятое управление КГБ, занимавшееся диссидентами, было распущено. А нужно было создать управление защиты государственного, которое есть в каждой стране. Оно совмещает в себе функции контрразведки и борьбы с терроризмом. В то время это был самый чувствительный момент. У меня были тысячи предложений, кого назначить на это место. В представлении многих это должен был быть начальник репрессивного органа. Однако моей задачей было снять все подозрения на тот счет, что это управление будет и дальше заниматься борьбой с инакомыслящими. Нужен был нестандартный ход. В разговоре с Михайлом Горынем, Иваном Зайцем, Александром Емцем и тогдашним главой парламентского комитета по нацбезопасности и обороне Василием Дурдинцом прозвучала фамилия Бурлакова. Не помню, кто из них предложил его кандидатуру, но я познакомился с ним. Вы знаете, я очень редко берусь утверждать, был тот или иной человек агентом спецслужб или нет. Но в случае с Бурлаковым могу сказать однозначно — он не имел к ним никакого отношения. Для него мое предложение было полной неожиданностью, но он согласился. Что касается так называемых оперативных источников информации в той среде, о которой вы сказали, то они были до прихода независимости. После ее утверждения необходимость в этом просто отпала.

— Как вы оцениваете нынешнее положение дел в СБУ?
— Первое, что я считаю неправильным сегодня, — это пауза, возникшая после увольнения прежнего председателя СБУ Игоря Дрижчаного. Прошло уже несколько дней, а новый глава службы так и не назначен. Возникает впечатление, что отставка объясняется лишь тем, что нужно было просто снять Дрижчаного. Потому что, если бы была другая кандидатура под другие задачи, Президент сразу же внес бы ее на утверждение в парламент.

Служба сегодня, пожалуй, единственный инструмент Президента, который может помогать главе государства в его внутригосударственной деятельности. Раз Президент принял решение об отставке Дрижчаного, а с назначением его преемника медлит, значит, что-то в деятельности руководителя Службы ему не нравилось. Что? Я не знаю. Но могу предположить. Пришла новая команда в президентский секретариат. Достаточно активно себя проявляет. Не знаю, что ее члены говорят Президенту, но, как известно, существуют намерения отвоевать позиции президентской власти там, где они уже потеряны или могут быть потеряны в скором времени. Гипотетически я могу предположить, что Дрижчаный, возможно, не устроил новую команду секретариата Президента, которая вознамерилась более твердо реализовывать позицию государства. Если это так, то это плохо.

В нынешней системе децентрализованной власти СБУ даже при всем желании не сможет долго и конспиративно действовать внутри страны в чьих-то политических интересах. Если, опять же гипотетически, представить себе, что кто-то намеревается использовать Службу для того, чтобы с ее помощью на кого-то "наехать" или с кем-то "разобраться", — это "детская болезнь левизны". Во-первых, что бы СБУ ни предприняла из того, что может иметь продолжение в правовом смысле, она не сможет обойти на этом пути прокуратуру (Служба практически ничего не может сегодня передавать в суд сама). А во-вторых, Генпрокуратура сегодня пока имеет функцию надзора за правомерностью деятельности, в том числе и силовых структур. Любое возбужденное дело, даже на стадии досудебного расследования, прокуратура может запросить для проверки на предмет законности. Но дело не только в этом. Зачем опять вовлекать Службу в политическую борьбу? Может быть, мои предположения и не верны. Но мне кажется, что они близки к истине.