Романтик Перестройки

Романтизация истории — очень неблагодарное дело. Не говоря уже об истории, в контекст которой вписан близкий и родной человек. Это о нем поэт-диссидент Игорь Калынец сказал в свое время: "Ростислав Братунь представлял собой романтиков в политике", а Вячеслав Чорновил на вопрос, чем он так напоминает мне отца, сказал просто: "Наверное, тем, что мы со Славой навсегда остались романтиками".

Моего отца всегда называли национал-демократом. Увы, в политику ныне пришла новая генерация, для которой абсолютно бессмысленна возможность соединения понятий морали и политики; другая — все чаще в многочисленных публикациях нам навязывается мысль, что национал-демократ — это национально ограниченный, плаксивый, даже вредный для общества элемент, замкнутый исключительно в "просвитянские" рамки.

Ростислав Братунь родился в городе Любомле, что на Волыни. Мой дед — Андрий, сельский учитель, в 20-х был депутатом польского Сейма. Крестным отцом Ростислава был будущий глава УАПЦ Мстислав (тогда еще просто друг молодости отца), а крестной матерью была родная тетка, великая актриса Наталья Ужвий.

Учеба во Львовском университете. Именно тогда в его биографии появляется слово "впервые", которое сопровождает всю его жизнь. Впервые, когда в пятидесятые годы вышли его сборники стихов, он становится самым молодым членом Союза писателей СССР. Тогда к нему приходят слава, популярность. Шестидесятые годы поставили его перед выбором гражданской позиции. Он, главный редактор журнала "Жовтень", впервые знакомит читателей с произведениями таких запрещенных, "нежелательных", авторов: Богдана-Игоря Антоныча, Владимира Гжицкого, "шестидесятников". Как ответ, в 1966 г. появляется первое журнальное постановление ЦК КПУ о неблагонадежном журнале, и слишком "независимой" позиции главного редактора Братуня. В докладной записке Львовского обкома партии в ЦК КПУ читаем: "Товарищ Братунь Р.А. все больше стремится выйти из-под влияния обкома партии, игнорирует критику, концентрируясь исключительно на явлениях литературы и искусства".

А дальше — годы безработицы в связи с негласным запретом печататься, разочарования в некоторых "друзьях", которые перестали вдруг тебя узнавать.

В 1971 г. Ростислав Братунь вместе с Вячеславом Чорновилом, супругами Калынцами становится на защиту мемориала Сечевых Стрельцов на львовском Янивском кладбище. Спустя годы, 1 ноября 1988-го — там же на Янове — проводит митинг и первым прилюдно выступает в защиту героев Западно-Украинской Народной Республики и Украинской Галицкой армии.

"Он растил в себе независимого Человека, но был живым человеком, со всеми слабостями своего нелегкого времени, а не крикливым героем… Общество выдавливало из себя страх вместе с такими, как он", - напишет о нем позже Игорь Калынец.

Первым политическим митингом, где львовская "громада" избавлялась от страха, явились похороны известного украинского композитора Владимира Ивасюка (22 мая, 1979 г.).

Ростислав Братунь, тогда председатель Союза писателей Львовщины, прекрасно понимал, чем чревато для него, единственного представителя от властей, присутствие на похоронах друга, с которым было создано около тридцати песен. Именно он не разрешил Володю Ивасюка — "студента-самоубийцу" (цитирую тогдашние газеты) — похоронить за оградой кладбища. Именно он был тем, кто произнес над могилой свое знаменитое "слово непокори", заставив собравшихся задуматься над вопросом: "Кому ты, Володя, перешел дорогу, кому мешала твоя песня?".

Такой поступок не стал неожиданным для тех, кто знал отца. Инстинкт самосохранения и компромисс с совестью ему присущи не были. Об этом свидетельствовали и его отказы быть "закрытым цензором" произведений диссидентов (напомним читателю, что выводы "цензора" означали прямое обвинение в антигосударственных действиях, что влекло за собой отправку в места, не столь отдаленные…).

И то, что он прилюдно приветствовал политзаключенных после возвращения из тюрем и поселений — Чорновила, братьев Михайла и Богдана Горыней, Игоря и Ирину Калынцов — в то время, когда большинство уклонялось от встреч с ними. И опять — годы безработицы, изоляции, лишение возможностей печататься. И это творческому человеку, полному планов и сил! Но именно тогда он создает сатирическую пьесу "Мистерия-буфф" — пародию на действительность, создает чистейшей воды лирику, эссеистику.

Сегодня легко дописывать и переписывать страницы прошлого, ненароком посылая в забытье тех, кто может затмить чью-то значимость в далеком и близком прошлом страны. Сегодня бессмысленно искать во Львове, который всегда считался примером хранителя славного прошлого, улицу имени Братуня, хотя прошло уже одиннадцать лет, как поэт отошел в вечность. Кажется, что и сегодня кто-то боится энергетики "вечного борца".

Безусловно, именно энергетика и уверенность в том, что он не предаст, подтолкнули молодого комсомольца Игоря Грынива, члена Товарищества Лева, предложить ему:

— Мы хотим выдвинуть вас в народные депутаты СССР.
— Я далеко не святой, — улыбнулся Братунь.
— Но именно такому мы вам и доверяем.

Позиция поэта была хорошо известна тогдашней власти. Именно он зимой 1988 г., заручившись поддержкой председателя Фонда культуры Бориса Олийныка, провозгласил со сцены дворца "Украина": "Пусть вертепы пойдут улицами наших городов, сел, заглянут в дом каждого из нас. Колядуй, щедруй, Украина!".

Была кропотливая работа по созданию "Просвіти", "Мемориала", Народного Руха, обществ национальных меньшинств, легализации Украинской греко-католической церкви.

Выборы 1989 г. стали для украинского народа революцией политического самосознания. "Люди, отбросьте свой страх!" — призывал Братунь многотысячную толпу и — наверное, сегодня новое поколение этого, слава Богу, не поймет — люди плакали.

Впервые в истории советского Львова народ отказался голосовать за кандидата в депутаты, выдвиженца власти. И в мае 1989 г., вопреки ожесточенному давлению коммунистического аппарата, Братуня избрали народным депутатом СССР. Впервые в Украине, агитационные плакаты были написаны на украинском, русском, польском, армянском, еврейском языках, что символи­зировало львовян всех национальностей. Впервые группа рабочих объявила политическую голодовку с требованием зарегистрировать кандидатом в депутаты Ростислава Братуня. Впервые музыканты появились среди людей с песенной агитацией. Школой политики явились те выборы для будущих депутатов Игоря Грынива, Тараса Стецькива, Михайла Косива, Михайла Батога, которые были доверенными лицами Братуня.

В день регистрации депутата и получения им депутатской неприкосновенности — над домом, где жил Братунь, Александр Кривенко (ныне покойный, легенда украинской журналистики) и политолог Игорь Марков впервые установили сине-желтый флаг.

В Кремле, во Дворце съездов Ростислав Братунь впервые "на официальном уровне" заявил: "Это — национальная святыня, и сине-желтому флагу еще реять над свободной Украиной". "Тогда я впервые услышал голос новой Украины", — скажет Андрей Сахаров.

На первом заседании Верховного Совета СССР, состоявшемся после августовского путча 1991 г., Братунь возразит разглагольствованиям Михаила Горбачева об "обновленном Союзном договоре": "Это мы, бандеровцы, экстремисты, националисты… первыми поддержали Россию, Ельцина Бориса Николаевича… И что же мы получили?.. Антиукраинскую истерию по пересмотру границ. Есть же двусторонние договора о незыблемости границ. Где националисты? У нас или, возможно, здесь, в Москве? Мы стоим и стояли на позициях государственности, на позициях своего суверенитета, и мы не отступим. Говорить о каком-то модифицированном союзном договоре — это вчерашний день. Империи не быть!".

Неудивительны и те четыре инфаркта, последний из которых случился в Москве и был перенесен на ногах. "Ростик, я не возьмусь тебя оперировать, условий необходимых нет, — честно признался другу академик Николай Амосов. — Попробуй в Литве". Операция в кардиоцентре Вильнюса стоила $2 тыс. Прочитав фамилию больного, руководство больницы молниеносно приняло решение: "Он столько сделал для независимости Литвы, что мы все расходы полностью берем на себя".

После этого судьба отмерила ему не так много времени — всего-то почти пять лет, до краев наполненных творческой и общественной работой. И когда он 8 марта 1995 г. отошел в вечность, впервые в истории нашей державы представители всех конфессий собрались на заупокойный молебен.

В одном из выступлений отец как бы спроецировал сегодняшний день: "…Кое-кто из новорожденных и уже освященных власть предержащих, так погрузился в непривычное для себя чувство вседозволенности, дарованное должностью, что и не заметил, как стал походить на тех, с кем боролся… То здесь, то там случайные полупрофессионалы и полуинтеллигенты заняли должности, на которых чувствуют себя временщиками и изо всех сил кто как может, стремятся урвать все… Мне бы очень не хотелось повторения характерных ошибок истории, когда авторитет власти в народе был подорван плохим подбором кадров… Мне горько, что я не замечал рядом политических циников; их четкий расчет, аналитическое мышление, возможно, и не лишни для политика. Но потеря моральных ограничений — это уже опасно".