Большой Брат

13 августа 1961 г. началось возведение Берлинской стены — символа многолетнего разделения немецкой нации. Но сквозь кирпичный занавес на Западный Берлин в течение десятилетий смотрело недремлющее око министерства государственной безопасности ГДР — «Штази». Фокус побеседовал с Петером Айхлером, подполковником МГБ, который отдал «Штази» почти 30 лет, с 1962-го и до последнего дня существования спецслужбы

Related video

У Петера Айхлера нет старых фотографий, на которые очень бы хотелось посмотреть. Он до сих пор абсолютно уверен, что служил достойной цели, и, если бы представилась возможность, повторил бы свою судьбу, не задумываясь. Притом что, в отличие от коллег и патронов из КГБ в бывшем СССР, в объединенной Германии сотрудникам "Штази" живется несладко.

— Принято думать, что министер­ство государственной безопасности ГДР было филиалом КГБ.
— ГДР была страной Восточного блока, то есть Варшавского договора. Это изначально определяло как внеш­нюю, так и внутреннюю политику. Естественно, политика госбезопасности, особенно в начале, контролировалась КГБ. Поэтому на всех территориальных уровнях были советники. К концу 50-х годов мы перестали ощущать это мощное влияние, хотя, конечно, на уровне обмена информацией контакты были очень тесными. Вся политика в сфере безопасности в ГДР так же, как и в других странах Восточного блока, определялась совместно с Москвой. Например, одна американская организация, которую направляла секретная служба, напечатала Библию для распространения в советских местах заключения. Книги должны были конспиративно поступить в Советский Союз через ГДР. Они были упакованы в консервные банки. Мы, конечно же, не могли этого допустить и перекрыли конспиративный канал.

— В июне 1953 г. по ГДР прокатилась волна забастовок строительных рабочих против ускоренной социализации экономики и нереально завышенных норм производства. Волнения были подавлены советскими войсками при поддержке полиции ГДР. Было ли это спонтанной реакцией народа на плохую экономическую ситуацию в стране или все спланировали и направляли из-за рубежа?

— Недовольство тяжелой экономической ситуацией в стране было. К тому же, правительство решило увеличить рабочую неделю. В тогдашней ФРГ лелеяли надежду покончить с восточной зоной, то есть ГДР. Через границу были заброшены люди, которые в недовольство экономическими вопросами привносили политическую окраску. Это документировано, в том числе западными исследователями. Но в Германии информация замалчивается, принято говорить только о советских танках. И ни слова о пострадавших, избитых, убитых не только коммунистах, но и, например, бургомистрах, полицейских, солдат от рук так называемых повстанцев. Это стало причиной отказа в проведении научной конференции в Берлине 17 июня нынешнего года, посвященной "Штази". На встрече планировалось обнародовать эти факты.

— Являлась ли в таком случае "Штази", что называется, вездесущей, если восстание произошло неожиданно?
— Госбезопасность обвинили в том, что она была не готова. Но во-первых, МГБ тогда было только 3 года. А, во-вторых, задачей госбезопасности ни тогда, ни потом вплоть до 90-го года не было тотальное наблюдение. Не мы осуществляли политику страны. Монополия на насилие принадлежит государству. Другое дело, что это за государство и в какой форме осуществляет насилие. Госбезопасность ГДР была организована в 1950 г., потому что против страны действовали враждебные секретные службы, в частности внешняя разведка ФРГ, образованная первоначально из бывших членов гитлеровских спецслужб. Было известно, что готовятся теракты, взрывы мостов, например, с целью прервать сообщение между Берлином и Москвой. Но мы отслеживали правонарушения в сфере подпольной политической деятельности. Данные передавали в соответствующие партийные органы, а уже потом в суд. Я лучше приведу пример. Некоего ученого в университете Карл-Маркс-Штадта мы подозревали в принадлежности к группе, выступавшей против государственного строя ГДР. Мы передали информацию в партком. Они там решили: человека надо арестовать и уволить. Мы ответили, что для этого нет достаточных улик. Тем не менее, парт­ком университета и потом партком министерства все равно поступили по-своему. На самом деле не мы его уволили. Мы сообщили, что есть проблемный человек, несогласный с положением вещей в ГДР. Остальное — их дело. Или другой случай: уже под конец существования ГДР население массово стремилось покинуть страну. Тогда партийное руководство обвинило нас, — не было ли случаев вмешательства извне с целью уговорить жителей ГДР так поступать. А суметь понять почему это происходило они не смогли.

— Как вы прокомментируете неонацистские проявления на востоке страны сразу же после объединения — поджоги общежитий иностранцев в Ростоке в 1992-93 годах? Не значит ли это, что неонацизм и антисемитизм уже существовали в ГДР?

— Такие утверждения — попытки задним числом дискредитировать ГДР, Социалистическую единую партию Германии (СЕПГ) и госбезопасность. Выбить из голов и опозорить все, что называлось социализмом или попыткой социализма. Я почти 30 лет прослужил в госбезопасности и могу об этом судить. У нас в округе Карл-Маркс-Штадт были группы скинхедов западного образца. Они не были изобретением Москвы или ГДР. Они называли себя правыми. Весной 90-го во время ликвидации государственных органов ГДР, мы передали в полицию досье на этих людей. Но квалифицировать наличие таких групп как целое нацистское движение нельзя. Если посмотреть статистику приговоров по экстремистской деятельности в последние годы ГДР, то это мизерный процент. Тенденция возникла позже. Известно, что руководители нынешнего неонацистского движения пришли с Запада. Я имею в виду не тех, кто бросал зажженное тряпье и участвовал в беспорядках, а идеологических, духовных лидеров.

— Если они пришли из других земель, то кадровый потенциал все-таки был?
— Были и у нас участники войны, которые не хотели признать, что они войну проиграли. Я зашел как-то в кафе и застал там двух стариков-инвалидов. И о чем они говорили за бутылкой вина? О том, как им хорошо было в оккупированной Украине! Речь шла не о том, что стреляли и убивали, а о том, какие там были хорошие женщины. Эти люди в какой-то мере влияли на молодежь даже во времена ГДР. Да, я сам сын солдата вермахта. Он был в плену в Сибири и умер сразу после возвращения в 49-м году. Я не сталинист, но понимаю, чего стоила оккупация Советскому Союзу. Но данных о том, что в ГДР были многочисленные неонацистские группы нет. Во всем виновата безработица маленьких городков. Плюс коверканье истории ГДР. Это делают люди, которые здесь никогда не жили. Все представляется так, будто власть держалась на русских штыках, госбезопасность — это гестапо, СЕПГ — то же самое, что партия Гитлера.

— Как живется сегодня экс-офицеру "Штази" в сравнении с бывшими партийными функционерами?

— То, что вокруг нас происходит, — идеологическая и пропагандистская бойня. Началось это в 90-м году с подачи тогдашнего руководства ГДР. Сразу же были сочинены мифы о госбезопасности: вездесущая, всемогущая и т.д. Все, чтобы отвлечь внимание. Партия сама это поддерживала и перекладывала вину на МГБ. Фактически стал действовать запрет на профессию. В 90-м году я, юрист, окончивший берлин­ский университет, работал сторожем в магазине в Хемнице, бывшем Карл-Маркс-Штадте, но меня очень быстро уволили. Я получаю так называемую штрафную пенсию на уровне базового обеспечения (в ФРГ дифференцированная система пенсионного обеспечения, базовая пенсия выплачивается по достижении пенсионного возраста или по болезни — Фокус). Это же касается только высшего руководства СЕПГ, первых секретарей, секретарей ЦК, начальников полиции, и высших армейских начальников. В то же время все служащие МГБ попадают под категорию лишенцев.

— Было ли в последние месяцы существования ГДР соглашение на дипломатическом уровне с федеральными властями о том, что партийные руководители не пострадают в результате поглощения ГДР?

— Я не могу утверждать, но, возможно. Ведь были же дипломатические контакты между ФРГ и ГДР. Были диппредставительства и визиты. Обсуждались ли некие персональные условия на период после объединения, не знаю. На эту тему можно только спекулировать. Правда, с другой стороны, после объединения проводилось расследование по поводу так называемых преступлений правительства. Но кроме золотого крана в ванной председателя профсоюзов так ничего и не нашли.

— Но это нелогично. Наказаны только исполнители. Как реагировало руководство ГДР на ухудшение ситуации?

— Действительно, МГБ была щитом и мечом партии. А руководство партии реагировало неадекватно. Когда Хонекеру докладывали, он, по его словам уже после объединения, полагал, что эти доклады представляли собой сборники публикаций западной прессы о ГДР. Он просто не придавал значения такой информации.