Мнение: Когда уходит наркоз

Как написали бы классики – промозглым ноябрьским утром я стал отцом. Жена позвонила мне прямо из операционной, не выходя из страшно прогрессивного наркоза. Пока ее зашивали, она успела обзвонить маму, брата, жену брата и поздравить сумрачного анестезиолога с Новым годом – оказалось, волшебный наркоз легко превращает свет тоскливых ламп в разноцветные огоньки елочных гирлянд. Истошные крики "Мама!", на которых когда-то попалилась радистка Кэт из сериала "17 мгновений весны", теперь ушли в прошлое. Кто станет зазря рвать глотку, если маме можно запросто позвонить из родзала.

К мысли, что сегодня рожать в муках – удел мазохистов, я пришел довольно быстро. Точнее, как только мы отказались от услуг женской консультации по месту прописки, где на втором месяце беременности супругу упорно пытались лечить от бесплодия. Правда, даже после этого конфуза мы не оставляли попыток сэкономить на родах в очень частной и сильно платной клинике. Но в конце концов все-таки сдались – когда рекомендованная нам докторша заявила, что по причине болезненности не обещает приехать на роды в нерабочее время, а главврач одной из больниц часа три мучительно силился вспомнить, кто же эта Алена Ивановна, от имени которой мы свалились на его номенклатурную голову. После этого, собственно, все пошло как по маслу, и уже через несколько месяцев я с легким удивлением наблюдал, как супруга пакует в роддом любимые девайсы – ноутбук и восьмимегапиксельную камеру. Увы, этими предметами первой необходимости воспользоваться ей не пришлось – чувствительная техника подвела. По странному стечению обстоятельств в ноуте приказала долго жить матрица, а проверенный цифровик отказался видеть свою карточку.

В течение нескольких дней, проведенных женой в роддоме, мне так и не удалось совершить ни одного из обязательных действий, которые и превращают человека в отца семейства. А именно: вломиться в роддом – через черный ход, по водосточной трубе, переодевшись санитаркой. Исполнить ритуальный танец под окнами. Разрисовать асфальт нежностями. Или от переполняющего счастья нажраться с дружками. Вместо всего этого я отправился на встречу с возлюбленной в холл клиники, единственной преградой для общения были марлевые повязки по причине карантина.

Дальше – больше. Оказалось, с тех пор как 20 лет назад я интересовался этой темой (как раз тогда рождались первенцы моих ровесников), многое изменилось. На смену переходящим по наследству громоздким "Мальвинам" пришли коляски, по форме и цене больше напоминающие болиды "Формулы-1". Лучший друг советских младенцев – детское питание "Малыш", из которого умельцы мастерили самодельные конфеты "Трюфель", отступил под натиском навороченных брендов. Явно потерялись во времени и молочные кухни, где пахнувшие ацидофильным молоком дородные тетушки строго по рецептам раздавали перепуганным насмерть отцам пакетики и бутылочки.

Впрочем, вся эта парфеновщина не повлияла на главное. Когда улетучивается наркоз, унимается дрожь и проходит тремор, дом немедленно наполняется тысячами мелких еще вчера бесполезных предметов, день перепутывается с ночью, а главным дефицитом (не считая времени и денег) становится тишина. Весь этот отвратительный хаос и ужасный беспредел проходит под аккомпанемент неумолкающих советов и щелчков затвора фотоаппарата. За последние две недели я сделал около семи тысяч кадров внезапно ожившей камерой и выслушал несколько сотен полезных советов. Из дома ушел покой, зато поселилось счастье. Первым делом оно убрало сквозняки, которые появляются, когда родителей уже нет, а дети еще не родились. Оно теплое, щекастое, мало спит, громко кричит и пахнет свежим хлебом. Оптимисты утверждают, что когда-нибудь на старости моих лет оно подаст этот треклятый стакан воды, который испортил жизнь не одному поколению родителей и детей. Хотя, по правде говоря, сейчас меня это мало занимает. Я в ожидании: как недавно рассказали опытные отцы, минута наивысшего наслаждения посетит меня не раньше, чем оно накакает мне в ладонь.

Михаил Кригель, редактор отдела Общество журнала Фокус