Носи воду, руби дрова. Об украх, языке Харькова и троллинге России в себе

Юрий Цаплин пишет медленно и потому публикуется реже, чем мог бы. Мне никогда не встречался человек, столь требовательный к себе, к тому, что он делает: ни слова лишнего, ни жеста, все на своем месте. И еще у него невероятное чувство литературного вкуса, позволяющее до мелочи увидеть фальшь, натяжки, глупость. Причем не только в литературе.

Кто он

Поэт и прозаик, один из ярких авторов русской украинской литературы, соредактор выходящего в Харькове литературного журнала "©оюз Писателей". Печатался в журналах "Воздух", "Новый мир", "Наш", "Черновик", в переводе на украинский — в сборниках "Готелі Харкова: Антологія нової харківської літератури" и "Харківська Барикада №2: Антологія сучасної літератури". Переводил на русский современную украинскую поэзию. Живет в Харькове.

Почему он

Цаплин — писатель, чей взвешенный взгляд помогает понять происходящее в самом, может быть, мультикультурном городе Украины и стране в целом.

Укры в Суперкластере Девы

Ты укр?

— Ох, Андрей Петрович. Если "укр" — это тот, кто считает, что украинская армия не зря стоит на линии разграничения и что Крым и часть Донецкой и Луганской областей, как сказано в законе, "временно оккупированы вследствие вооруженной агрессии Российской Федерации", то укр, в тютельку.

Но ты только вообрази: в Суперкластере Девы, нерегулярном сверхскоплении размером около 200 миллионов световых лет, есть так называемая Местная группа галактик, в ней — гигантская спиральная галактика Млечный путь, а в той, по самой низкой оценке, порядка 200 миллиардов звезд, одна из них — желтый карлик Солнце. Вокруг карлика крутится планетка, на которой три с половиной миллиарда лет назад зародилась так называемая жизнь, потом появились животные, вышли на сушу, потом млекопитающие, потом человекообразные обезьяны — люди разных склонностей и нравов — разум — орудия труда — речь — расселение Homo sapiens — Великая хартия вольностей — ядерное оружие — расшифровка генома — смерти миллионов видов и несчетных миллиардов особей — покемоны... — и вот на гребне этой чудовищной волны одна особь спрашивает другую: "Ты — укр?" Есть в этом что-то, что говорит об особях и их человечестве не только хорошее, но и плохое, да?

"ХНР" — "Харьковская народная республика" — звучная аббревиатура: обхаэнэрить, захаэнэрить, нахаэнэрить. Как считаешь, звучит ли она еще в сердцах и умах?

— В считаных, — потому что, как известно, "нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего читателя", с политическими идеями то же самое.

Пожалуй, я только с одним таким харьковчанином знаком, кто и год назад утверждал, что да, пусть в "народных республиках" лишения и невзгоды (читай — самоуправство самоназначенных властей, вымогательства, террор и преследование инакомыслящих), зато против мировой закулисы и фашизма, за истину и Святую Русь. Правда, переехал он не в Луганск и не в Снежное, а в Белгород, да и не факт, что думает то же самое до сих пор.

Людей, которые скажут, что идея "ЛНР/ДНР" была хорошая, вот только реализация подкачала (Путин предал, вожаки не те подобрались), найдется больше. А крымский сценарий, боюсь, и сейчас жив в сердцах некоторой пророссийской части харьковских жителей: видел я и инженера, говорившего, что хочет вместе с Харьковом оказаться в России, если бы это было возможно без кровопролития, и таксиста, рассказывающего всю дорогу, как "Крыму-то подвезло". Вез, кстати, плохо.

Смешно, что Путин и Харьков причислил к Новороссии. Откуда ж ему, историку, знать, что даже Екатерина, учреждая в 1765 году новую губернию, назвала ее Слободско-Украинской (тогда в нее вошли и части нынешних Белгородской и Воронежской — так сказать, "белгороднаш" и "воронежнаш"). Или не смешно — страшно?

— Не помню. Вот когда пытали и утопили Юрия Поправко и Владимира Рыбака, когда у Новоборовиц расстреляли автомобили с семьей из Антрацита, когда сбили самолет с десантниками, было и осталось страшно, да. И, понятно, конечно, что все это и то, что потом, — прямые последствия то глуповатой, то придурочной, то высокопарной и слащавой риторики "русского мира", безумной гордыни (пользуясь их же терминологией) его адептов и сторонников и чудовищного неизжитого шовинизма.

Если бы все-таки Харьков, типун мне на язык, захватили, как Донецк и Луганск, что бы ты делал?

— Собирался уезжать, но, Андрей, я по натуре сколько-то Плюшкин и с трудом расстаюсь с артефактами, поэтому с тоской глядел на папки-коробки бумажной дребедени, которые, скорей всего, пришлось бы оставить. Так что не поручусь, что решился бы. (Правильный ответ — перешел бы на подпольное положение и с оружием в руках боролся с захватчиком, я знаю; но увы.) Подумывал о Полтаве: она более-менее рядом, а про "ПНР" никто, вроде, не заикался.

Я все пытаюсь понять, откуда берутся представления о бандеровщине, ненависть к Украине, не, не у россиян — у харьковчан. Это что-то такое не вполне объяснимое, совсем подкожное — типа антисемитизма? Или просто обиды и обидки, ущемленность?

— Ты так пренебрежительно говоришь: "обидки", но люди, которые их в себе носят, как правило, не склонны смотреть на них отстраняющим автоироничным взглядом. А изнутри ущемленность настоящая, и вся биохимия эмоций тоже настоящая, чем хочешь ее измерь.

Конфликт в обществе существует, он в огромной степени раздут пропагандистским ветром с той стороны границы, но не на пустом месте: проблема в том, что общество своими политическими институтами и процедурами с гармоничным согласованием разных своих страт пока справляется не очень. Это правда; правда и то, что когда в том же духе рассуждает агрессор, это уже попытка переложить вину на жертву: наши внутренние дела его не касаются.

За год до событий, в 2013-м, мы были в Донецке — показался ли он тебе внеукраинским? Или таким же, в принципе, как Харьков?

— Ни то, ни другое: Украина же не обязана состоять из Харьковов. Ну да, ехал с нами в троллейбусе тучный человек весь в медалях, вроде бы шахтер-ветеран, — за водкой в другой район города, потому что вокруг Донбасс-Арены в день матча ее не продавали, — и почему-то рассказывал нам, какой особенный город Донецк, но не думаю, что это так уж показательно. Или вот мужики металлолом тянули по мосту, — так его и у нас по дворам тягают, вчера шел за такими. Умная приблудная собака гуляла с нами по городу, — вполне украинская, по-моему, в Харькове она бы никому не показалась иностранкой. А русскоязычные донецкие литераторы пели ближе к ночи в несколько голосов народные песни, в том числе потрясающую "Пливе кача...", которая тогда еще не ассоциировалась с Майданом.

К тому же мои бабушки, двоюродная и родная, спаслись от Голодомора в Донбассе, вернулись в родной Великий Бобрик через годы, — с чего вдруг Донбассу быть мне чужим?

А вообще, я родился в Украинской ССР, живу в Украине, и нигде никогда у меня не возникало ощущения: ой, а вот это вот уже совсем не мы: ни в Крыму, ни в Закарпатье. Может быть, потому что большие "мы" состоят из "мы" поменьше, а те из еще меньших, и так далее: до влюбленных и забивальщиков козла на лавочках.

Язык города Х

Ты милеешь сердечной лаской к слову и понятию "Слобожанщина": "мягкий слобожанский байронизм", "слобожанский юмор". Что значит для тебя "слобожанский"?

— Откуда цитатки? Выглядят стремно, неужели я писал такое?

Знаешь, любовь к родине, местам детства, юности, молодости — это, скорее всего, очень несложно устроенная штука, и ничего в ней великого нет. Наши личности складываются, как стихи, из многого, что подвернется, и сколько-то корректируют и полуосознаю́т этот процесс уже когда дело наполовину сделано. Да, живем в Слободской Украине, и всех, кто здесь живет: арабских студентов с их халяльными лавками, китайских студентов без лавок, вьетнамских предпринимателей, тебя и себя называем слобожанами, почему нет?

Мне нравится его, Харькова, мультикультурность; нравятся дикие газоны-луга окраин с сорными травами по пояс, перископы погребов времен картофельного бума; тонкость, но несомненность этнографических различий между слобожанами Алексеевской и Холодногорско-Заводской линий метро; заброшенный парк "Зустріч" в конце переименованного бульвара Жасминового (там есть шелковица) и местами не менее заброшенный парк Победы у Салтовского шоссе (там есть груши)... Прости, увлекся.

А чем слобожанская литература по характеру отличается от остальной украинской и от российской?

— Это сложновато для меня: не хватит ни знаний, ни воли к обобщению. Могу только сказать, что по какой-то причине существенная часть харьковских русскоязычных литераторов — скорее одиночки, чем коллективисты, интро-, а не экстраверты, и меньше, чем следует, обеспокоены презентацией своего творчества и встраиванием себя в какие-то проекты и контексты. Не всех касается, разумеется.

Вот недавно приезжал в составе киевского десанта замечательный поэт Дмитрий Аверьянов и в частной беседе говорил, что ему не хватает какого-то межгородского (междугороднего?) и межпоколенческого общения, — для меня это прозвучало свежо, среди нас так почти не принято. Зря, конечно: и те, кто пытаются эту атомарность не то чтобы преодолеть, но надстроить коммуникациями и... и... ивентами! — делают важное дело.

У тебя есть текст "Украинская литература: город Х" — эссе, написанное год назад для нью-йоркской конференции по харьковской культуре. Можно привести его здесь как ответ на вопрос о русско-украинскости харьковской литературы?

— Можно, но стоит ли? В сущности, мысль эссе очень проста: можно считать украинской культурой культуру на украинском языке и вокруг украинских национальных мифов и смыслов, а можно — все-все-все, что создается в стране. Оба подхода, каждый по-своему, плодотворны, но важно не забывать про второй. Инклюзивность полезней огораживания, — с тем примечанием, что между утверждениями "Это — наше" и "Это — хорошее наше" есть значимая разница, и то, что мы смотрим правде в лицо, не гарантирует того, что эта правда нам понравится.

И все же, фирменное двуязычие Харькова — то, что его разделяет или объединяет?

— В моем мире, к сожалению или нет, никакого "фирменного" харьковского двуязычия не существует: Харьков по-преимуществу говорит по-русски ("шокая", "гэкая", обильно заимствуя украинские лексику и синтаксис) и, по сообщениям наших друзей, способен порой повернуться к говорящему по-украински человеку очень неприятной стороной. Постколониальная оптика, кажется, позволяет все это рассматривать довольно точно. По-моему, всамделишно двуязычен весьма узкий слой, — например, не побоимся этого слова, молодой интеллигенции, или тех, кто может ею стать. Это радует, и они замечательны, но электорально это незначительная прослойка.

Вот если брать Харьковскую область в целом, ситуация, думаю, будет другой.

Или под двуязычием ты понимаешь не билингвизм, а то, что в одних и тех же складках времени и местности живут люди, говорящие на разных языках? Да, живем. Я могу, конечно, выдумать, что объединяет это людей открытых и интересующихся, а разъединяет — закрытых, страшащихся того, что мир таков, каким ему случилось стать, а не таков, каким им хотелось бы, чтобы он был. Но все ведь сложнее, и у всех, кого разъединяет, с обеих сторон, есть свои кусочки правды...

И, если отъехать камерой от Харькова, один из главных нерешенных вопросов, стоящих перед украинским обществом, — это как согласовать либеральные права и свободы с, як то кажуть, преференциями украинскому языку и украиноязычному культурному продукту. Понятно, что любое политическое решение — компромисс, но он должен устраивать существенное большинство, иначе все слишком шатко, как мы, увы, успели увидеть.

Может быть, суржик способен стать тем, во что вольется-выльется харьковская литература? Если к нему непренебрежительно относиться. Ты вообще — как литератор — как к нему относишься?

— Это скорее для лингвистов тема: я не понимаю, как литературное явление может вливаться в языковое. На уровне приема в ряду прочих суржиком эпизодически пользуются многие харьковские литераторы, а если считать им и всякую межъязыковую вылазку в поисках слова или звука, — то чуть ли не все.

О том, чтобы кто-то здесь занимался этим, э-э, "системно": в духе Подервянского или, скажем, "Шахмат для дебилів" Брыниха — мне, честно говоря, ничего не известно. Причем это подходы, условно говоря, с украинской стороны, а и с русской подойти бы не мешало, — так что слова о непренебрежительном отношении к суржику я возвращаю как прозаику тебе и с нетерпением жду романа или повести. Можно будет обсудить потом проблематику культурной апроприации.

Роскошь сомневаться

Гибридные войны почти стерли в нашей памяти недавние газовые. У тебя есть эссе, опубликованное десять лет назад, — "Групповой портрет на фоне газового перемирия". Оно художественное, не публицистика, но там "общая температура по палате" и "толстомясая уверенность в завтрашнем дне", в которой позавчера перемигивается с послезавтра. Какие подмиги мы тогда проглядели, что нам сигнализировало о будущей русско-украинской войне?

— Вот газовые и сигнализировали, например; Тузла; так называемые "маячные конфликты", в том числе не только в Крыму, но и в Геническе. Постоянные лужковские и прочих подобных деятелей крымские демарши. Не будем говорить о Жириновском в Государственной думе ("А у вас "Свобода" была!" — закричат в ответ), о Прохановых-Дугиных... Одна русско-грузинская война 2008 года чего стоила.

Прозорливые люди (к которым себя относить не приходится) видели все это еще в 90-е, до всякого Путина: "...общее отношение к Украине в России не внушает оптимизма. Буду откровенен. Это пока чисто имперское отношение к потерянной ценной колонии, резервуару промышленного и интеллектуального потенциала, дешевой рабочей силы и <...> качественного пушечного мяса. Колонии, которую надо вернуть любой ценой, хоть сразу, а хоть по частям; хоть правдами, а хоть и неправдами" (Александр Боргардт).

А уверенность в завтрашнем дне — да, очень смешная штука, но финансисты учат: инвестиционные стратегии, основанные на предположении, что завтра — конец света, все-таки по большей части проигрышны и счастья никому не приносят.

И насчет температуры по палате. Россияне уверены, что мы все в палате № 6, мы — что они. А нормальному человеку свойственны сомнения. Можно ли разрешать себе сомневаться в правоте своей страны во время войны?

— Да, можно разрешить и не стоит запрещать. Что такое "правота страны", например, уместна ли эта генерализация?

Если речь о государстве, этой, в идеале, нанятой нами и нами построенной (на самом деле — и да, и нет) машине, то у каждого решения есть авторы, подписи, исполнители. Людям свойственно ошибаться и исправлять свои ошибки... Другое дело, что тут часто как у буддистов: "До просветления — носи воду, руби дрова; после просветления — носи воду, руби дрова", — то есть условный "ты" можешь (условный "я" — нет) все осознать и разложить по полочкам, а потом все равно будешь выбирать между плохим и очень плохим, а кто в армии — тот просто, не видя всей карты, выполнять приказ, так уж это работает. Пока роскошь сомневаться тебе доступна — сомневайся, конечно.

И опять же — что делать русскоязычному писателю Украины с Россией в себе и когда она вне себя?

— А это пусть каждый сам решает, если ему надо. Я не чувствую в себе России как эдакой плотной и легко локализуемой опухоли, не чувствую и как пронизывающей прям всего или половину меня паутинки. Детские каникулы у дедушки и бабушки в Белгороде, кусочки Москвы и Питера, Мурманска и Хибин, метров двести побережья Белого моря, полуслучайная неделя в вахтовом поселке близ Обской губы — в сущности, не многим больше, чем других стран и городов, в которых гостил. Вот развитого социализма во мне — да, много, все детство: и очереди за маслом всей семьей, и операции "Мальва" на школьном дворе (я вот сейчас сам себе не поверил, что эти пионерские сборы денег, чтоб цветочки посадить, могли по-кагэбистски называться операциями, но глянул в интернете — все так!), и радости, и бо́льные и небо́льные боли — как положено.

• Читайте также: Украина — кровавые земли на стыке цивилизаций, — Алексей Никитин

Делать то же, что и с другими частями себя, — пользоваться: думать, помнить, писать, пока жив. Троллить ее, внутреннюю Россию, что истоки русского языка — по эту стороны украинско-российской границы, а не по ту; спорить с ней. Или, наоборот, забыть в пользу более важного, современного и будущего: ведь жить в пространстве по преимуществу русских (равно как и украинских) образов и тем — не самый продуктивный в мире удел.

Ты со многими российскими писателями рассорился или расфрендился с начала войны? Или с такими, с кем мог бы рассориться, и не дружил?

— Не ссорился ни с кем, но я человек малообщительный.

Кто совсем по ту сторону — с теми просто не говорил. Кто амбивалентен: мол, и Россия не права, но и русских Украина в Крыму и Донбассе угнетала, с теми случалось, но без особых сдвигов позиций. С ужасом заходил на фейсбук-страничку одного замечательного нашего автора, который не уберег голову и стал гонять "украинских фашистов" в комментариях под какой-то третьестепенной публицистикой...

• Читайте также: Путин не навсегда, все люди смертны, — Людмила Улицкая

К счастью, большая часть моих российских литературных знакомых наследует неподцензурной русской литературе — и советско-имперскому ресентименту не подвержена. У нас, впрочем, в Украине свои ресентименты.

Фото: из личного архива