Украина — кровавые земли на стыке цивилизаций, — Алексей Никитин

Кто он

Прозаик, журналист, лауреат премии имени Владимира Короленко. Член Союза писателей Украины, Украинского центра Международного ПЕН-клуба. Автор пяти романов, лауреат второй премии "Русская книга" за 2013 год, присужденной ему за роман Victory Park. По образованию физик. Работал инженером Центра радиационной медицины, разрабатывал аварийную систему пылеподавления объекта "Укрытие" Чернобыльской АЭС

Почему он

Алексей Никитин — киевлянин, соразмерный своему городу и своему времени. В некотором смысле он соразмерен той эпохе, в которой все мы невольно проживаем свою жизнь. Недавно вышла книга "Санитар с Институтской" — первая книга Никитина, увидевшая свет в украинском издательстве, до этого его романы публиковал российский Аd Marginem

Дороги, которые мы выбираем

Как ты стал физиком и зачем?

— Я когда-то был маленький, учился в киевской физико-математической школе. Там меня научили работать. После я никогда так не пахал, как там. Некоторые мои соученики поступали в киевские вузы, кто-то в МГУ и МФТИ. В сущности стандартная дорога для детей — выходцев из семей киевской технической интеллигенции. И только спустя годы я засомневался, ту ли стезю выбрал.

Какой проект ты делал для Чернобыльской атомной электростанции?

— Отчим моей жены имел небольшой кооператив, а в 1986 году они занимались пылеподавлением сразу после аварии именно на площадке 4-го энергоблока Чернобыльской АЭС. Положили на это и здоровье, и жизни. В какой-то момент ко мне обратился главный специалист Института "Атомэнергостройпроект". Они создавали аварийную систему пылеподавления. Дело в том, что конструкция так называемого саркофага делалась наскоро и была высокая вероятность обрушения. Они готовили решения на случай внезапного обрушения стен и кровли, при котором неизбежным был бы выброс радиоактивной пыли. Разрабатывались форсунки для распыления специальных составов, которые обязаны были "связать" эту пыль. Эта система должна была сработать мгновенно. Думали, каким должен быть состав этой жидкости. Ведь она должна была работать и при 50-градусной жаре и при 40-градусном морозе. А я был руководителем предприятия, которое разработало этот состав.

Как успешный технарь стал писателем?

— Писать я начал еще в университете. Первый рассказ был опубликован в 1991 году. Я написал несколько книг, работая директором предприятия. Но в какой-то момент понял, что не смогу совмещать бизнес и литературу и нужно выбирать. В 2002 году продал предприятие и ушел в журналистику.

Почему вдруг появилась потребность говорения?

— У меня возникло ощущение, которое живет во мне и поныне, что я знаю истории, которые, во-первых, рассказать надо. А, во-вторых, без меня их никто не расскажет так, как они живут во мне. Если это ощущение когда-то пропадет, я перестану писать.

Киев в пространстве и времени

В твоих книгах много Киева, что значит для тебя этот город?

— Все мои книги о Киеве, за исключением, может быть, двух-трех рассказов. Этот город мне соразмерен. Я его чувствую и в пространстве, и во времени. Я вообще пешеходный человек и город меряю шагами. Знаю, что исторический центр поперек можно пройти минут за сорок. А вдоль — за час. Тут же рядом находится школа, в которой я учился. Для меня естественно быть киевским писателем.

Действие твоих романов, как правило, разворачивается где-то на киевских окраинах?

— По-всякому бывает. Если говорить о Victory Park, то да. Речь шла о районе, где проходило мое детство. Но в "Маджонге" ключевое место действия — Старо-Киевская гора. "Истемия" — это улица Владимирская, Замковая гора.

В последние десятилетия город менялся, что тебя в этом радует, что вызывает досаду?

— У меня к этому философское отношение. Киевляне всегда были недовольны городом. Я как-то собирал материалы для романа о начале прошлого века и читал газеты того времени. Тогда как раз шла активная застройка старого города. Ругали ее страшно. Никому ничего не нравилось. Обывателю все казалось вторичным, не имевшим отношения к "настоящей архитектуре". И в этом смысле с тех пор мало что изменилось. Так что, с одной стороны, современная застройка Киева, надо признать, ужасающа. С другой — я гляжу на нее, как на развивающуюся во времени историю. И знаю, что это все в свое время будет принято или исчезнет. Архитектура на самом деле очень честное искусство. Оно просто отражает время. Так что можем быть недовольны нашим временем, самими собой и свойственным нам образом жизни, но на архитектуру пенять нечего.

Ладно, архитектура, а что испортило киевлян за последние сто лет?

— Честно скажу: я никогда не идеализировал киевлян. По-моему, что в XIX веке, что во времена Булгакова они всегда были такими — торговатыми, хитроватыми, жлобковатыми. Они такие, и с этим ничего не сделаешь. Не думаю, чтобы здесь что-то радикально изменилось.

И все-таки, почему именно Киев?

— Я мало бывал в других регионах. Скажем, никогда не бывал в Харькове или в Донецке. В Берлин ездил чаще, чем в Одессу. Но Киев я-то знаю хорошо.

Удивительное чудо жизни

Каков главный месседж твоей прозы?

— Самое важное для меня — как здесь, именно в этом городе, в этих людях преломляется удивительное чудо жизни. Вот это очень интересно и вот что в моих книгах главное.

Чем был для тебя Майдан и участие в нем?

— Чудо жизни вызывает во мне неизменный восторг и восхищение. При этом я очень осторожно (причем моя осторожность граничит с крайней нелюбовью) отношусь ко всем формам ограничения этой жизни. По этой причине я не очень люблю чиновников и чиновничий подход к жизни. А он состоит в том, чтобы регламентировать все, ограничить, привести в рамки, которые, как правило, искажают и уродуют жизнь. В какой-то момент власти предержащие ставят знак равенства между собой и законом, забывая, что даже при жестком авторитаризме источником власти является народ. А потому недопустимо насилие над волей народа. Майдан для меня — это народ, сначала напомнивший о том, что именно он источник власти, а потом и потребовавший, чтобы власть исполняла его волю.

Возможно ли повторение Майдана?

— Сейчас я не вижу для этого предпосылок. Я вижу власть, которая находится в сложной ситуации и, тем не менее, пытается искать компромисс, в котором мнение украинцев учитывается. Я, конечно, не знаю, какие именно компромиссы идут в ход, но есть ощущение, что власть пытается делать все что может.

КБ русского языка

В украинском и русском культурном пространстве ты чувствуешь себя своим?

— Киев мне нравится потому, что я люблю смешение разных культур, языков, идей. Это всегда порождает новые смыслы. Украинская современная культура, особенно литература, мне очень нравится. Мне очень симпатично то, что в ней происходит, как происходит, почти все, что здесь пишется. И безумно жаль, что ничего этого, как правило, за пределами Украины не знают.

Все, что я пишу, это, безусловно, украинские темы, украинская топонимика, топография, это те идеи, которые здесь рождаются. От русской культуры взял определенную традицию письма. Потому что здесь жили и Бунин, и Чехов, и Паустовский. И я не готов отказываться от русской культуры и от русского языка. И я знаю, что русский язык сконструировали здесь. Как, скажем, самолет Ан-148. Его выпускают и в России, но КБ находится здесь.

Вот так и КБ русского языка все равно осталось в Украине. Здесь был написана "Грамматика" Мелетия Смотрицкого, по которой учился Ломоносов. Отсюда ехали в метрополию сотни панычей. Кто-то из них выписался в Гоголя, а кто-то нет, но треть писателей — современников Чехова были выходцами из Украины. Они становились тем подлеском, который создавал питательный слой для настоящих мастеров. Украина в русский язык и литературу вложила столько, что у нас нет права отказываться от этого наследия.

Твои книги издавали в России, в Украине, в Италии, в США, считаешь ли ты себя успешным писателем? И надо ли стремиться к приобретению такого статуса?

— Переводы и публикации — вещь техническая. И, как мне кажется, не в первую очередь связанная с качеством текстов. В моем случае это результат работы издательства Ad Marginem Press. Кроме того, я слишком долго существовал в состоянии "никакого-не-писателя". Первый рассказ вышел в 1991 году, а первую книжку за свой счет я издал через 10 лет. А еще через 10 лет вышла моя первая книга в Москве. Причем это была не моя заслуга, а литагента. Молоденькая девочка сумела сделать за две недели то, чего я не мог добиться в течение двух десятков лет. Но прошло еще 5 лет, прежде чем вышла первая книга в Киеве. Итак, 25 лет от первой публикации до первой книги в Киеве — я успешный писатель? Какими критериями это мерять? За эти четверть века я категорию успешности вообще перестал соотносить с тем, чем непосредственно занимаюсь. Да и понятие "успешный писатель" предполагает существенные поступления от продажи собственных книг, но вот этого как раз как не было, так и нет.

Эпоха перемен

Страшно ли жить в эпоху перемен?

— Жутковато вообще-то, надо признать. Мы не представляем себе толком, что произойдет завтра, что может произойти еще сегодня в любую минуту. Это напряжение всех нас держит, остается постоянным фоном, определяет наши поступки. Но бояться не стоит, нужно реагировать, видеть тенденции, принимать решения. И не загадывать наперед. Вуди Ален сказал: "Хотите рассмешить Бога — расскажите ему о ваших планах".

В нашу эпоху, кроме усилий лавирования, важны усилия по сохранению чего-то самого главного в себе. Что для тебя самое главное?

— Важно понимание, что все это уже здесь происходило. И революции, и войны. Важно видеть происходящее, пусть в небольшом, но историческом масштабе. Затем для меня всегда была актуальна некоторая космополитичность взглядов и для меня важно сохранять ее. Строго говоря, я никогда не ощущал себя принадлежащим исключительно к украинской или к русской культуре. На формирование моей личности оказал влияние очень широкий круг философов, литераторов, культурных и исторических деятелей. И есть ощущение, что они меня научили правильным вещам. Скажем, идеи либерализма как были для меня значимыми, так и остались. И приоритет общечеловеческих ценностей тоже никуда не делся. Осталась принципиальная локализация — Киев как место для жизни. И русский язык как инструмент мышления.Именно он — ключевая характеристика моего восприятия мира, описания мира и отношения к нему.

Что является источником твоей совести?

— У меня есть одно ощущение. Оно то появляется, то пропадает. Иногда я чувствую: то, что я делаю, интересно. Но вот в какое-то время это ощущение уходит. Вдруг приходит чувство оставленности, сиротства. Тут я понимаю, что куда-то не туда пошел. Просто в какой-то момент чувствую, что перестал быть интересным. И это ужасно.

Кому интересен?

— Руке, которая держит меня. И когда случается вдруг, что я перестаю ее чувствовать, тут же возникает мучительный вопрос: неужели это навсегда? И это все? Это конец, да? Но в какой-то момент ощущение оставленности пропадет. И жизнь продолжается.

Предчувствия и надежды

Как мастер историй скажи, как и когда закончится война в Украине?

— Хочется сказать, что все будет хорошо, но это земля, где воевали всегда. Это кровавые земли в масштабе тысячелетия. Стык разных цивилизаций и культур. Здесь война утихала только на короткое время. Какие-то варианты глобальных решений есть, но мне кажется, что для окончания этой войны необходимо чудо. Только оно может все решить, а люди уже не могут. Сейчас есть ощущение, что мы стоим накануне очередного 14 года.

• Читайте также: История — не рок. Страны способны меняться, — американский экономист Дарон Аджемоглу

Предвидишь большую европейскую войну?

— Большая европейская военная кампания при наличии у обеих сторон атомного оружия — это очень ненадолго. Но какое-то противостояние, отличное от холодной войны, более горячее, вполне возможно. У меня был эпизод, журналист какой-то из итальянских газет на пресс-конференции задал вопрос: будет ли большая европейская война? И в тот самый момент, когда меня об этом спросили, я вдруг почувствовал: будет.

• Читайте также: Путин не навсегда, все люди смертны, — Людмила Улицкая

В чем же тогда наша надежда?

— Важно, интересны ли мы. Как только мы станем неинтересны, нас сотрут, как рисунок на песке. Моя главная надежда на то, что мы, то есть вообще люди, еще интересны и способны находить, создавать что-то такое, чего до нас и без нас не было бы. Согласно Бердяеву основная характеристика Создателя в том, что он Творец. И библейские слова о том, что человек создан по образу и подобию, имеют в виду не внешний образ, а нашу способность к творчеству. И именно этим человек интересен Творцу. Человек способен создать нечто такое, чего не создал Он. И до тех пор, пока люди будут способны создавать нечто новое, они интересны и у них есть шанс продолжать.