На войне человек становится нужным, потому люди будут хотеть войны, — Маси Найем

"Давно хотел здесь пройтись, все не хватает времени", — говорит Маси, встречая меня на Бессарабской площади Киева. В конце октября он демобилизовался из зоны АТО. До мобилизации работал юристом, был руководящим партнером юридической компании. Оказался в армии во время шестой волны. Служил сначала в сухопутных войсках, потом перевелся в состав 81-й десантной бригады в 122-й батальон.

По дороге в кафе, где мы собираемся поговорить, Маси курит табак, закрученный в папироску. Привычка осталась с фронта. "Я не курил около года до армии. Когда после учебки приехал в Константиновку, бросил курить. А как выехали на боевые, снова начал". Кроме этой привычки, с войны он привез собаку — Бармалея. Пес сначала ходил за связистами. Потом их батальон переехал в авдеевскую промзону, куда забрали с собой и Бармалея. Собака сначала убегала при звуках стрельбы стрелкового орудия, но со временем привыкла. С минометами так и "не подружилась" — боялась до последнего.

Найем счастлив. По его лицу видно, что он рад оказаться дома, с близкими людьми. Рад гулять по мирному Киеву. "Война — сложная и опасная форма человеческого порока", — убежден он и надеется, что она больше не коснется никого из тех, кому повезло избежать опыта, который получил он. "Когда прилетало много мин, Бармалей пугался и убегал вглубь нашего жилья под землей. Ребята не очень любили, когда собака рядом и он боялся входить. Когда смотрел на его глаза, казалось ничто не может так сильно разжалобить. Странно, что такие чувства у меня были только к животным. Я пытался его незаметно пропускать, хотя думаю, что это, скорее всего, ребята делали вид, что не замечали — они тоже люди и в большинстве своем с большой буквы. В последний вечер был обстрел, он подошел ко мне и так смотрел, что я разрешил ему улечься под столом в комнате, где мы спим", — говорит Маси. И добавляет: Бармалей сейчас привыкает к жизни на гражданке и каждое утро смотрит, как хозяева просыпаются. "Просто стоит и смотрит, знает, что запрыгивать на кровать ему запрещено, но все равно это делает, как только мы уходим из дома".

"Самым сложным было подчиняться"

Я занимался аэроразведкой и был оперативным дежурным. Нам разрешалось принимать решения, из какого оружия можно, а из какого нельзя стрелять в ответ. По каким позициям можно или нельзя стрелять. Вызвать артиллерию или нет. Нужно ли вызывать медиков. Потом подключались старшие. Мы создали систему, благодаря которой максимально узнавали местность и действия террористов на местности. Мы распечатывали эти данные ребятам, которые были на позиции, они знали, куда стреляют.

Адаптация в армии довольно интересная. Самым сложным было подчиняться людям, которых ты не знаешь. Они могут что-то неправильно делать, но ты должен подчиняться. В первый месяц службы, когда мы еще были в Житомире, думал, что с ума сойду. Сырость, дожди, мы жили в палатках. Друг с другом еще были плохо знакомы и не очень общались.

На фронте появляется много времени для того, чтобы подумать о своей жизни. О том, чем ты займешься, когда вернешься. В городе не получается поговорить с собой. Придя домой, люди включают либо фильм, либо музыку, либо телевизор. Это все отвлекает. А там это было очень классно. Я получил опыт, который сейчас очень помогает. Просто иногда нужно отойти от картины, в которой варишься несколько лет кряду. Армия дает такую возможность и как бы говорит "смотри, как ты выглядишь со стороны, как много времени терял впустую".

Нас должны были демобилизовать 16 августа. Но поступили по-скотски, никто и слова не проронил до 26 сентября (дня рождения Порошенко). Все знали, что мы ждем демобилизации. Скажите хоть слово, что она будет с задержкой 2–3 месяца, ничего не планируйте, служите, но нет. С 16 августа мы места себе не находили.

У меня до сих пор нет ощущения, что я дома. Сегодня приснился сон, что нас снова вызвали. Я понимаю, что это стало для меня страхом. Не страшно пойти на войну, но есть страх снова оказаться в той системе. При всей любви к своим товарищам я больше ни за что не хочу оказаться там.

Благодаря войне я научился себя сдерживать. Раньше был вспыльчивым, сейчас могу отделить эмоции от дел. Я научился управлять коптером. Научился чертить карты, молчать, когда все очень плохо.

Однажды вечером обстрел усиливался. От пуль образовались красивые искорки. Я перебегал с одной позиции на другую и помню, что мне реально было весело. Когда погиб наш парень — его разорвало миной буквально на кусочки, — я ничего не почувствовал. Никакого драматизма. Просто вот человек был, а теперь его нет. Это очень сильно бьет по голове, когда ты понимаешь, что у тебя есть родители, а вот их нет, что не ответил на звонок друга, а его уже нет. Нужно расставить в жизни приоритеты, и война в этом очень помогает. Я не считаю себя бойцом, супергероем, на войне я себя не реализовал, но меня она очень поменяла. Поэтому говорю, что хочу заниматься собой, своей компанией, родственниками, близким человеком.

"Мы были как инопланетяне"

Коптер мне дали не в ВСУ, я понимал, что если его потеряю, это будет огромной проблемой. Один коптер помог приобрести Игорь Луценко, но его убили через полтора месяца. На второй мы с Мустафой (Мустафа Найем, народный депутат, брат Маси. — Фокус) собирали деньги, ребята помогли купить. В последний день я взял коптер полетать, и его расстреляли. Сейчас мы снова соберем деньги и поедем туда помогать ребятам.

Ранение солдата может стоить государству от 200 тыс. грн компенсации. Компенсация семье нашего погибшего товарища — 600 тыс. грн. Но ВСУ не потратит даже 1000 грн, чтобы купить монитор, который позволит человеку не торчать там с тепловизором. У нас нет их на вооружении, чтобы поставить, нужно вносить законодательные изменения. Те же коптеры. Разведка может проходить вслепую — парни идут непонятно куда. Смысл? Мы можем увидеть с помощью коптера, что туда нельзя. Коптер на высоте 100 м творит чудеса. Если поставить линзу и опустить до 50 м, он сможет увидеть растяжки. При желании можно это сделать и использовать. Он стоит 32 тыс. грн. Цена 20 коптеров — компенсация за жизнь одного убитого солдата. Цинично так говорить, но это факт. Государство даже не задумывается над тем, что смерть, помимо трагедии для семей, еще и экономически невыгодна.

У нас был принтер А3, который волонтерам обошелся в 5 тыс. грн. Стоимость одной цветной фотографии прекрасного качества составляла копеек пять. За все 4 месяца ни одной копейки от ВСУ не было потрачено на эти распечатки. Но благодаря этому мы смогли добиться отличных результатов. У нас было много вещей, которые в армии просто не используют. Мы для них были как инопланетяне.

"Люди будут хотеть этой войны"

В Донбассе воюют российские военные, очень умные, обученные, все знают. И тут мы. Ничего не знающие, не понимающие, но пришли и смогли им противостоять. Это возможно только благодаря огромной внешней поддержке. Там чувствуется эта сумасшедшая поддержка. Волонтеры присылают подушки, чтобы ночью было удобно спать, свою консервацию.

Каюсь, что до войны был слишком мало вовлечен в нее. Я понимал, что у меня есть 1000 грн, из них отдать 100 — окей, 500 — уже нет. Сейчас ты смотришь с точки зрения, что нужно. Если эти 500 грн нужны, ты знаешь, что на них можно купить. Если два человека скинутся по 500 грн, они смогут купить монитор, благодаря которому солдат будет видеть, что творится там, а не подставлять себя под пули.

Если у человека были проблемы в семье или он вообще был никем, то, попав на войну, он стал нужным. О нем начали писать, показали в каком-то сюжете, люди похвалили. Он начинает задумываться: а есть ли смысл возвращаться обратно? Мы закрутили такую машину, которую свернуть очень сложно. Люди будут хотеть этой войны. Хоть заварили все и не мы. Но не нужно, чтобы дети в школах изучали, как далеко стреляет АГС, какой разрыв от мины. Дети с этим вырастают, но как с этим жить?

"Мы иногда ссорились с комбатом из-за моих постов в Facebook"

В армии не учат солдат, как правильно пользоваться соцсетями. Все начинают делать, как только появляется проблема. Я следил, чтобы наши пацаны ничего не постили с геолокацией. Армия мало приспособилась к новым технологиям.

Иногда мы ссорились с комбатом из-за моих постов в Facebook. В основном приходили к согласию. Иногда я понимал, что где-то неправ и удалял, иногда оставлял. Я был в армии, мне говорили не писать о каких-то позициях, не лгать и не писать совсем драматические вещи. Я демобилизовался, и перед этим мне никто и слова не сказал, чтобы мы, став гражданскими, помнили об информационной безопасности. Я понимаю, что если бы у меня было бы желание привлечь к себе внимание, я бы написал много всего.

Когда я начал служить в ВДВ, сам понял, что не буду писать о негативе. Публика в Facebook с удовольствием лайкает, репостит такое. Ей это нравится, но она не любит действовать. Можно использовать Закон "О доступе к публичной информации" и написать какой-то запрос. Мне это сложно было сделать в зоне АТО с помощью телефона, но человек, который сидит дома за компьютером в Киеве, мог бы это сделать. Я мог позвонить кому нужно, попросить о помощи. Но я очень мало вопросов пытался решить через брата. Была ситуация, когда мы смогли привезти из Министерства обороны два тепловизора. То есть они там находились, но кто-то их не выдавал, когда заявка была, достаточно было одного звонка, и все выдали.

"Армия изменила отношение к личному времени"

Армия изменила отношение к личному времени. С 2006 года я работаю и ни разу не был в отпуске. С 1993 года ни разу не улетал из Украины. Я анализирую и понимаю, что это неправильный подход к жизни. Я пришел живой и здоровый, это нужно использовать. Сейчас я имею право заниматься собой, родными, придет время, когда нужно будет заниматься общественными делами. Я мог бы снова втянуться в какой-то скандал, но в итоге, кроме тысячи лайков в Facebook, это ничего мне не даст. Это трата времени. Родственники мне тоже стали ближе. Ведь это единственные люди, которые позвонили бы и предложили помощь, если бы я остался без руки или ноги. Сейчас понимаю, что недостаточно уделял им внимания.

"Только благодаря знаниям невозможно будет манипулировать людьми"

В Донбассе много людей не самых образованных, ими легко манипулировать. Тех, которые не будут анализировать и все услышанное делить на два. Если бы они умели это делать, мы бы давно вернули оккупированные территории.

Но они все-таки наш народ, нам с ними жить. Тем, кто говорит, что эти люди нам не нужны, — им достаточно картинки с похорон Моторолы. Никто не анализирует. Считаю, что нашим приоритетом должно стать образование. Знания не позволяют манипулировать людьми. Мы должны заниматься образованием и тогда вернем тех людей, изменим их. Не так, как случилось, например, с Краматорском. Государство просто забило на этих людей. Я считаю, что было бы офигенным шагом для всего мирового сообщества провести "Евровидение" в Краматорске. Страшно? Тогда не нужно говорить, что у вас нет войны и что нужно идти на договоренности с "ДНР" и "ЛНР". Если не страшно — тогда приехали, провели и показали, что там живут нормальные люди, которые выбрали Украину и любят ее. У нас Крым проблема? Вообще-то песня Джамалы была именно об этом. Давайте тогда проведем "Евровидение" на границе с Крымом. Давайте отдадим дань.

• Читайте также: Легенда о пианисте. Как боец батальона "Донбасс" сержант Игорь Мыхайлишин сумел выжить в сражениях и в плену, объединив музыку и войну

Ребята иногда говорили, что в Авдеевке много сепаратистов, но за все время службы там я этого ни разу не видел. Ко мне часто подходили и просто благодарили за службу. Это непередаваемый кайф. Похожие чувства были, когда мы уезжали и видели, как маленькие дети машут нам руками. Это наши. Свои.

"От количества счастливых людей меняется жизнь целой страны"

Я не понимаю людей, которые говорят, что в Киеве сейчас нельзя жить хорошо и веселиться. Они не смотрят на шаг вперед. Есть такие родители, которые постоянно говорят своим детям: "Вот мы в твои годы 5 километров ходили пешком". Я бы не хотел пожелать своим детям того плохого, что было со мной. То же самое и с армией. Если был там, то ты как здоровый человек не можешь сказать: "Ребята, вы должны в том говне побывать". Дай Бог, чтобы ни один человек, которого не коснулась война, туда не попал. Люди должны быть счастливыми, веселиться, им должно быть хорошо в городе, они должны жить в тепле. Мы за это платим деньги, выбираем политиков. Если человеку что-то не нравится, проблемы на работе или дома — он обязан уволиться, обязан наладить свой быт. Завтра будет жить лучше. От количества счастливых людей меняется жизнь целой страны.

"Романтика войны — это компенсация"

Сепаратисты плохо понимают русский язык. Когда говоришь "перемирие" — у них начинается наступление. У нас никогда не было столько потерь, как в день, когда сказали, что сегодня точно перемирие. С 1 сентября стало падать меньше мин, но когда мы уезжали, они уже ничем не брезговали. Мне не нравится отношение нашего военного руководства к этому. На нас падали мины, а нас ругали за то, что мы отстреливаемся АГС. Говорили, что не нужно стрелять в ответ. Однажды нам позвонили и спрашивают: "Вы стреляете по ним?", мы говорим, что нет. "Тогда почему стреляют по вам?" Ну вот что это за вопрос? Потому что они дебилы, вот и стреляют. Потому что у нас война.

• Читайте также: Когда закончится война

Романтика войны есть. Когда мы уезжали, наш ротный плакал. Я сдерживался, мне было страшно и сложно, я не понимал, что с ним будет. Ты вслух ничего не говоришь, но чувства внутри зарождаются, и в один момент понимаешь, что они есть. Романтика войны — это как компенсация. Когда ты там находишься, много чего уходит из твоей жизни. В этот момент рождается что-то другое — честное и настоящее. Ты чувствуешь больше настоящего, чем на гражданке.