Осеннее обострение. Как живут люди с биполярным расстройством

Что это такое. 60-летняя женщина в короткой юбке, с красными от румян щеками, искусственным цветком в волосах, вечной улыбкой и постоянным желанием купить все в магазинах одежды, даже если для этого придется одалживать деньги. Так или почти так, по мнению психиатра Геннадия Зильберблата, может выглядеть человек в состоянии гипомании, одного из полюсов биполярного аффективного расстройства (БАР).

А еще такой человек способен работать по 12 часов в сутки, спать — по три, ходить в театры и на выставки, заниматься спортом и сыпать идеями. Думать, что это счастье, а потом узнать, что на самом деле это симптом болезни. Гипомания сменяется отчаянием и безнадежностью, нежеланием вставать утром с постели и жить.

По данным Всемирной организации здравоохранения, сейчас на планете 60 млн человек страдают от БАР.

Мнение психиатра. Психиатр, генеральный директор Киевского областного психиатрическо-наркологического медицинского объединения Геннадий Зильберблат:

— При биполярном расстройстве у человека чередуются депрессивные и маниакальные фазы. В маниакальной стадии пациент гиперактивен, у него повышенная работоспособность, быстрая речь, оживленная мимика и яркий внешний вид. В депрессии человек просыпается утром, и ему не мил внешний мир. Светит солнце, но человек этого не замечет, он идет на работу и думает, что окружающие чем-то недовольны. На работе все раздражает, и он не успевает делать то, что делал обычно, быстро утомляется. В худшем варианте депрессии пациент может покончить с собой.

Осенью биполярники чаще впадают в депрессию, весной — в манию. Но степень обоих состояний может быть разной. Случается, человек чуть-чуть оживлен и приближается к гипомании. Пушкин, например, во время болдинской осени написал "Евгения Онегина" и много других произведений. Да, он страдал эмоциональными колебаниями, но у него не было попыток самоубийства. А вот у Есенина были. Осенью он писал мрачные стихи, проявлялся алкоголизм.

Когда вы много работаете и все успеваете, это еще не мания, это счастье. Мания — когда ваша активность мешает жить окружающим. Вы начинаете их раздражать, предлагать массу идей, в том числе нелепых, задавать много вопросов.

Так и с депрессией. Человек, который пытается покончить с собой при зрителях или, зная, что они появятся, просто ищет выгоды и хочет, чтобы окружающие пошли ему навстречу и выполнили его желания. Здесь можно говорить о ложной депрессии человека, страдающего психопатией или истерией. В депрессии при биполярном расстройстве пациент погружен в себя, сидит тихо, не спит до утра, а под утро испытывает отчаяние. Как раз в это время обычно и совершаются попытки суицида.

Евгений Мори, 24 года, писатель

-Я совершенно не помню своего детства, но знаю, что до шести лет не разговаривал. А потом случился стресс. На меня упал шкаф, и после этого я начал говорить. Сначала было очень сложно, я заикался и шепелявил, меня трудно было понять. Дефекты речи не уходили, и стало ясно, что со мной что-то не так.

Школьное время я большей частью провел на домашнем обучении. Приходил в школу редко, в основном только на контрольные, диктанты и экзамены.

У меня случались приступы неконтролируемой агрессии. Я ничего не помнил после таких вспышек, но мог очнуться в куче битого стекла или рядом с выбитой дверью. Дети кричали: "Псих! Псих! Психованный!" Это было моей кличкой в школьные годы.

Лечили меня довольно редко и мало. Моя мать пыталась делать вид, что ничего не происходит, что я абсолютно здоров. Тем не менее я помню, что когда мне было семь лет и меня привели к врачу, он надел мне на голову кожаный шлем и пускал разряды, чтобы проверить активность мозга. Потом поставил диагноз. Сначала "синдром Аспергера", потом "биполярное аффективное расстройство" и прописал гидазепам. По моему мнению, это не лечение, а попытка заглушить симптоматику. Под гидазепамом ты абсолютно спокоен, но помимо того, что это лекарство плохо действует на печень, оно еще делает из тебя эмоционального овоща и вызывает сильное привыкание.

В детстве я общался только с сыном подруги моей матери. Я не особо тогда переживал социальную ограниченность и одиночество, потому что не с чем было сравнить. Наедине с собой и тогда, и сейчас мне абсолютно комфортно и хорошо. Но я хочу, чтобы мне было спокойно в окружении людей, а не только наедине с собой.

Когда я окончил в школу и поступил в университет, решил наладить коммуникацию с людьми. Для этого отправлялся на встречи по интересам людей, которые, как и я, увлекались музыкой и кино. Мне повезло, потому что тогда в стране был расцвет субкультур и на отклонения в поведении не обращали внимания. Все были со странностями, и это мне помогло.

Все это время во мне жил страх остаться в болезненном состоянии, стать изгоем, сидящим дома и собирающим книги и мусор. Я не желал так жить. Хотел чего-то добиться и поэтому постоянно заставлял себя выходить из зоны комфорта и что-то делать.

Мое состояние ухудшилось в 19 лет. Тогда у меня умер отец, и я стал винить себя в его смерти — что не отговорил бросить курить, не мог сказать, что люблю его. У нас в семье это вообще было не принято. Я начал пить и курить, пил каждый день, и много.

После университета начал ездить по разным странам, выступая на сцене с поэзией и музыкой. Выступления — это мучительно для всех людей, которые не любят быть в центре внимания, а для людей с психическим расстройством вдвойне тяжело. Каждый выход на сцену был попыткой переступить через себя, и это дало результаты. Сейчас меня уже практически не отличить от нормального человека. Правда, некоторые странности остались. Мне сложно обнять кого-то. Если иду с кем-то рядом, нужно находиться по левую руку от него. Я не разговариваю по телефону и скайпу. Такие странности все еще есть, но я не понимаю, почему они появились.

В Одессе был заключительный концерт моего последнего тура. После выступления мы с компанией гуляли по городу, и в какой-то момент я почувствовал опустошенность. Отправился на пляж, посидел там, а потом зашел в море. Я слабо осознавал, что делаю. Опомнился, только когда вода подходила к носу. Тогда я развернулся и пошел обратно. Мне было очень страшно, ведь еще минута — и я уже не смог бы контролировать ситуацию. Я не рассказал об этом друзьям, они думали, что я просто ходил купаться.

В последний раз я был у психиатра лет в 14. С тех пор не хожу, потому что это стыдно и не принято. Вернее, я хотел бы сходить, но пока не готов к этому.

Сейчас у меня все еще бывают вспышки агрессии, но намного реже, чем раньше. Я быстро загораюсь и стихаю. Могу ударить себя, стену или дверь. Я уже смирился с этим и вижу, что по сравнению с тем, что было в 15 лет, разница огромная. Думаю, со временем и это уйдет, если я буду продолжать работать над собой.

Очень боюсь снова замолчать. Если испытываю сильный стресс, то или теряю дар речи, или начинаю сильно заикаться и шепелявить. Боюсь не справиться с эмоциями, опасаюсь, что не смогу остановиться, как смог в прошлый раз, когда вошел в воду.

Я хочу идти на контакт с людьми, но для меня почти невозможно сделать первый шаг при знакомстве с кем-то. Я чувствую себя очень мелким и недостойным, чтобы тревожить людей. Правда иногда, находясь в состоянии гипермании, когда чувствую себя королем мира, могу написать десяти людям и договориться о встречах. Потом состояние проходит, но встречи уже неизбежны.

Я часто бываю доволен, у меня может быть хорошее настроение. Но не помню, чтобы я испытывал счастье. Редко чувствую что-то сильное и выражаю эмоции. Я довольно неэмоционален.

Алиса Черникова, 38 лет, филолог

-Около десяти лет назад начала понимать, что сильно отличаюсь от других людей в душевном устройстве. Я осознавала, что у меня бывают очень плохие периоды, когда идет внутренний джихад, я обвиняю себя во всем и мне с собой очень плохо. Думала, что это результат детских травм, и училась с этим жить. Но когда в прошлом году врач сказал, что у меня биполярное расстройство, совсем не удивилась. Это все объясняло. Я даже почувствовала облегчение. Ведь пока ты не знаешь, какая у тебя проблема, ничего не меняется. Я узнала ее название и поняла, что существует психотерапия, медикаменты и состояние можно улучшить.

Моя первая депрессия случилась в 14 лет. Она длилась примерно до 20, но о том, что это депрессия, узнала постфактум. Это было тяжелое время, я трижды пыталась покончить с собой.

Из-за депрессии я три раза училась на первом курсе. Или не ходила в университет, или ходила редко, ничего не понимала и перед сессией просто забирала документы. Родственники считали, что это подростковая блажь, нужно взять себя в руки и начать учиться.

Впоследствии тоже бывали периоды, когда долго длилось плохое настроение и падала работоспособность. Раньше моим средством борьбы с депрессией были переезды. Я переезжала семь раз. До кризиса 2008 года какое-то время жила в Питере и работала в книжном издательстве. Тогда у меня был период подъема, и я делала карьеру. Работала по 12 часов, но оставались силы на то, чтобы тусить и ходить на вечеринки. За полтора года я из последнего человека в отделе стала вторым. Но затем у меня наступила депрессия, и я начала работать вполсилы. Раз в неделю понимала, что не могу прийти в офис, звонила и говорила, что болею. Потом меня сократили. Хорошие периоды бывают, но их меньше, чем депрессий.

Я поменяла еще несколько городов, ушла работать на фриланс и сейчас живу в Днепре. Переезд требует мобилизации всех внутренних сил, и это вытаскивает из депрессии. Первое время в новом городе тебе хорошо, у тебя эйфория, и кажется, что ты наконец делаешь то, что надо. Но потом снова наступает апатия. Переезды ведь, по сути, ничего не меняют. Одна моя знакомая с биполярным расстройством не лечится и собирает деньги, чтобы поехать на год в Таиланд. Она считает, что это ее вылечит. Но ни черта это не поможет.

В 2016 году случилась моя самая сильная депрессия. Я тогда как раз переехала в Днепр и после семи лет фриланса пошла работать в офис. Это был совсем другой график, другие люди и новая для меня работа. Очень сильный стресс, и я с ним не справилась.

Мне ничего не хотелось, ничего не радовало, я с трудом выходила из дома. За день до того, как пойти к врачу, я проснулась и, пока завтракала, разбила заварочный чайник. Начала плакать. Я собиралась и плакала, пришла на работу и плакала. Я плакала весь день и перестала только вечером, когда вернулась домой. На работе я ни с кем близко не общалась, и люди делали вид, что все нормально, они вроде не замечали, что я плачу. Меня не ранила их реакция. В депрессии кажется, что ты никому не нужен и все зря. Чужое безразличие вполне укладывалось в эту картину.

Когда у меня депрессия, я редко выхожу из дома. Только если очень надо. Например, на психотерапию. Просыпаюсь и, если могу, работаю. Когда не могу, читаю, смотрю кино. Аппетит становится слабым, спишь или очень много, или очень мало. В эти моменты я думаю, что жизнь не удалась, я ничтожество, все ужасно, у меня нет того и этого, все вокруг такие успешные, а со мной что-то не так. Кажется, что это будет длиться вечно, и я не помню, когда мне было хорошо. Сейчас я уже осознаю, что во время депрессии — это не мои мысли, а мысли болезни. Но раньше этого не понимала.

Уже год принимаю медикаменты, поэтому таких резких перемен с подъема на депрессию и обратно у меня нет. Если настроение начинает колебаться в плюс или минус, врач просто корректирует мне лекарства. Как я себя сейчас чувствую? Нормально.

Самое лучшее, чему я научилась со временем, — ничего от себя не требовать. Если нет сил, то не надо ничего делать и пытаться себя перебороть. Все равно не получится. Работу стараюсь не задерживать и планировать ее так, чтобы был временной люфт. Большей частью мне это удается.

Помогает общение с близкими людьми и психотерапия. По сути, это ведь тоже откровенное общение. Здесь, в Днепре, я создала группу поддержки для людей с биполярным расстройством. Мы можем говорить обо всем, и это тоже помогает.

Мне повезло, потому что меня принимают все близкие люди. Когда мне тяжело, просто их присутствие рядом — это уже очень многое. Главное — быть рядом и не предлагать никаких способов решения. Плохо, когда начинают говорить: может быть, попробуешь то или это, может, будешь делать зарядку по утрам? Какая зарядка, когда нет сил, чтобы встать с кровати?

У меня не было предубеждения против лекарственного лечения. Когда тебе так плохо, что ты каждое утро просыпаешься и думаешь, как бы себя убить, все остальное не страшно. Казалось бы, депрессия — не какая-то реальная вещь, в отличие от потери работы или разрыва отношений. Но это худшее, что со мной случалось в жизни.

У психотропных лекарств есть побочные действия. Прошлой зимой я поправилась на 15 кг. Но лучше быть толстенькой и без депрессии, чем стройной в депрессии. К счастью, проблем с принятием своего тела у меня нет, просто оно не такое, как раньше. Гардероб пришлось менять, но с этим можно жить.

Когда кто-то совершает самоубийство, люди иногда говорят, что он не подумал о своей семье и других людях. Лично у меня в таком состоянии были мысли, что я никому не нужна и люди, которые мне близки, на самом деле общаются со мной из жалости. Ты не чувствуешь, что близкие тебя по-настоящему любят.

То, что я долго считала счастьем, оказалось периодами, обусловленными болезнью, гипоманией. Сейчас, когда я чувствую счастье, мне нужно понимать, действительно ли это оно и есть. Я читаю книги по нейробиологии, чтобы понять, как работает наш мозг и что не так у биполярников. Но медицина толком не знает ответа на этот вопрос. Есть предположение, что это генетическая предрасположенность, согласно другой теории развитию болезни способствуют психологические триггеры. У меня есть свое интуитивное предположение. Думаю, что моя болезнь появилась из-за травматического детства. Но точно я не знаю.

В хорошие периоды я даже рада, что у меня биполярное расстройство. В это время понимаю, что мир прекрасен, все взаимосвязано и восхитительно, я все могу. Но когда такой период проходит, думаю, что лучше бы жила без подъемов. Они всегда заканчиваются депрессией, потому что психика перегружается, устает и наступает откат.

Ирина Василенко, 33 года, пиар-консультант

-Биполярное расстройство у разных людей начинается по-разному. У некоторых с эпизода мании, у других — с депрессии. У меня началось с депрессивного эпизода два года назад, весной.

Внешне это выглядело так, будто я недовольна своей работой. Работала тогда в пиар-агентстве и вела финансовые компании, а хотелось писать на социальную и культурную тематику. На тот момент моей профессиональной карьере было десять лет, но в ней ничего не менялось. Я думала, что причина в этом.

В какой-то момент мне стало очень страшно, я перестала спать. Не спала неделю или две, и начался тремор. Ты не можешь сидеть и стоять, постоянно ходишь. Появились мысли о том, что я никто, мне начало казаться, что я умираю. Если удавалось заснуть на час-полтора, снились кошмары.

Перестала общаться с друзьями, и у меня началась паника перед звонками и разговорами с клиентами. Не отвечала на нерабочие звонки и сообщения. Обычно я много читаю, но мне больше не хотелось этого делать. В свободное время я просто сидела и втыкала в пустой монитор компьютера.

Так получилось, что в мае на работе остались только я и моя начальница Марина. Мне предстояло организовать мероприятие на 100 с лишним человек. Марина видела, что мне тяжело, и стала помогать. Но однажды она уехала, а я сидела и заполняла таблицу Excel со списком участников мероприятия. И тут накатили мысли о том, что я никто и не способна даже заполнить таблицу. Потом, после мероприятия, ко мне подошла Марина и сказала: "Ируся, все так хорошо прошло. Спасибо тебе". А я расплакалась. Она спросила, почему я плачу, и я ответила: "Потому что я все провалила".

Тогда я уже понимала, что со мной что-то не так, и рассказала об этом своей подруге-психоаналитику. Она предложила поехать к психиатру в Павловку. Когда мы приехали в больницу, психиатр сказала, что мне нужно срочно ложиться в стационар.

В стационаре у тебя забирают ножницы, лезвия, ручки и все, чем можно себя убить. Там два отделения — женское и мужское, по девять палат в каждом. Девятая палата называется "наблюдательная". Туда поселяют тех, кто только поступил в больницу. Там вы увидите смирительные сорочки и то, как за людьми реально гоняются демоны.

Рядом с моей кроватью была кровать девушки Кристины. На нее сразу надели смирительную рубашку и привязали кожаными ремнями к перилам. Кричала, что она Иисус Христос, что спустилась на землю, чтобы нас спасти. Когда не кричала, издавала странные звуки, а потом снова начинала кричать. Еще там была бабушка, у которой давно умер муж, но она до сих пор с ним общалась. А еще была молодая доброжелательная женщина, которая считала себя целительницей. Когда ей подобрали антидепрессанты, стала совсем адекватной. Была девушка-архитектор, вся в татуировках, очень красивая. Она ходила, постоянно смеялась и говорила, что у нее роман с главным врачом.

Отдельный вид людей — санитарки. Они все одинаковые, поэтому мне сложно было запомнить их имена. Все полненькие, крикливые, грубые. Как-то мы приходим в туалет, а они стоят там и курят. Одна другой говорит: "Чего не докуриваешь сигарету? Ты что, не знаешь, что если не докуришь, будешь недо**ханная?".

Сначала у меня была паника. Я увидела решетки на окнах и то, что на дверях нет ручек, и мне стало казаться, что я здесь навсегда. Я подбежала к санитаркам и говорю: "Выпустите меня! Мне здесь не место!" А они начали хохотать и сказали: "Вам всем тут не место! Все вы так говорите!".

В среднем люди лежат в больнице три недели. Я лежала полтора месяца, потому что мне не могли подобрать препараты. Я уходила либо в манию, либо в депрессию.

Когда вышла из больницы, вернулась на ту же нелюбимую работу, то есть в травматическую ситуацию. Еще десять месяцев ходила туда, как зомби.

Все это время дни были одинаковыми. Я просыпалась, еле-еле заставляла себя пойти в душ, надевала то же, что и вчера, и позавчера, шла на работу и работала там вполсилы. Вечером приходила домой, ужинала и смотрела сериал. От антидепрессантов я поправилась на 10 кг, но это было последнее, о чем я переживала. Таблетки никак не влияли на мое настроение, но они вернули сон и аппетит.

Я уволилась 30 марта 2016 года, а уже 1 апреля мне стало лучше. Я поняла, что выхожу из депрессии. Бросила пить антидепрессанты. Это было ошибкой, в июне началась мания.

Мания — интересный период. Ты очень круто себя чувствуешь и находишься в постоянной эйфории. Это офигенное ощущение, и я до сих пор иногда вспоминаю его с ностальгией. Но очень много минусов, и во второй эпизод депрессии я вошла, когда начала понимать, что натворила в мании.

В нормальном состоянии я пишу в Facebook три-четыре поста в неделю, а в мании — по пять-шесть в день. Ко мне начали добавляться в друзья турки и арабы, я переписывалась с ними. Меня ничего не смущало, и энергии хватало на всех.

Потом я начала говорить людям, что зарабатываю 50 тыс. в месяц. В то время я вообще не работала и брала деньги у родителей. Без денег я хотела снять квартиру в центре Киева. Как-то пришла в магазин техники и попросила, чтобы мне посчитали, сколько будет стоить айфон, айпад и макбук. Мне сказали: 45 тыс., и я попросила отложить их до завтра.

Во время мании у меня появилось много друзей и ухажеров. Они не считали, что со мной что-то не так. Думали, что я суперинтересная, активная, и таким человеком как раз стоит быть. Когда потом я стала нормальной, некоторые писали мне в Facebook: "Ира, что с вами случилось? Вы были такой интересной, а теперь кажется, что постоянно сидите на успокоительных".

Родители заметили, что со мной что-то не так, но я все отрицала. Сказала им, что поеду в Карпаты к подруге. Я ехала туда через Львов, и за ночь в поезде у меня появилось трое друзей. Потом я вышла на платформу, а там стоят мой отец, брат и его друг-пауэрлифтер. Они схватили меня и занесли в папину машину. Я пищала, визжала и пыталась вырваться. Они везли меня в больницу в Луцк, а я всю дорогу кричала, что после того, что они со мной сделали, я теперь сирота. Это было похоже на сцену из триллера.

Пролежала в больнице три недели, и там меня заставляли пить таблетки. Постепенно я стала сама собой, но мне начало казаться, что после того бреда, который я писала в Facebook, никто уже не будет воспринимать меня всерьез и не возьмет на работу. Впала в депрессию.

Она длилась три или четыре месяца, а потом мне написала директор одного пиар-агентства и предложила сотрудничество. Через какое-то время с таким же предложением обратилась бывшая начальница Марина. Сейчас я независимый пиар-консультант. Занимаюсь только интересными для себя проектами — социальными, культурными, лайфстайл.

В начале 2017 года я начала ходить на психотерапию и продолжаю до сих пор. Мы с терапевтом докопались до истинной причины моего расстройства, и это детские травмы.

В моем детстве не было ничего ужасного. Просто иногда родители говорили: сегодня ты хорошая девочка, потому что получила пятерку, а завтра — плохая, потому что заняла на олимпиаде по английскому не первое, а третье место. Папа всегда повторял, что я должна стать президентом Украины и что если где-то работать, то только в ООН. Ничего плохого в этом нет, но я сделала из этого неправильные выводы.

Я не боюсь, что мания или депрессия вернутся. Теперь я знаю настоящую причину и работаю с психологом. Мое спокойствие подтверждается снами. Когда я в первый раз вышла из депрессии, вроде как все было хорошо, но мне постоянно снилось, что я снова в психушке. Теперь мне снятся хорошие сны.

На днях мне позвонил брат и сказал, что жена его знакомого покончила с собой из-за послеродовой депрессии. Когда я слышу такие истории, то понимаю, что не могу молчать о своей. Жизнь очень длинная, и даже успешные люди не застрахованы от депрессии. Но человеку в таком состоянии нельзя говорить: "Соберись, тряпка" или "Иди работай" или "Иди погуляй в парке". Надо просто быть рядом.

Когда я была в депрессии и не отвечала на звонки, самая близкая подруга иногда писала мне в Viber: "Ирочка, я очень по тебе скучаю. Пожалуйста, возвращайся". Я не отвечала ей, но мне было легче от этого.

Самое интересное, что некоторые из тех вещей, о которых я говорила в мании, теперь реализовываются. Я работаю на себя, у меня есть доверительные и прочные отношения. Я наконец счастлива.

Дмитрий, 55 лет, театровед

-В 1996 году я потерпел крушение в любовных отношениях. Мне было тогда уже за 30, я получал именную стипендию в институте, где учился, меня регулярно публиковали в разных изданиях: вполне успешный взрослый человек. Но почему-то то, как закончился этот совершенно тривиальный роман, меня подкосило.

Начались приступы чрезвычайно подавленного состояния и безнадежности, были сильные боли в области солнечного сплетения. В пиковые моменты этих состояний думал, что ничего хорошего меня не ждет, что вся моя жизнь — сплошная руина, что у меня нет сил и перспектив.

Максимум через полчаса это сменялось приступом абсолютной эйфории. Мне казалось, что все плохое позади, а впереди только сияющие вершины и светлые пути. Таких скачков настроения было по 20–30 в день. Ближе к вечеру все немного утихомиривалось, и я спал более-менее нормально. Но часто мог проснуться среди ночи с липким ощущением ужаса.

В таком изматывающем режиме это длилось около четырех месяцев. Потом меня свалил высокотемпературный грипп, с которым я пролежал почти неделю. После гриппа депрессия несколько отступила. Но и дальше случались дни угнетенного тревожного настроения, чередовавшегося с раздражением. Иногда это проходило за несколько дней, а потом снова накатывала волна безнадежности и меланхолии.

При этом я становился все более социально успешным. Карьера складывалась, я неплохо зарабатывал, начал ездить по миру, купил квартиру. Но внешние факторы никак не влияли на улучшение моего состояния. Когда впервые поехал за границу, половину поездки ходил с хмурым лицом и только в последние дни ощутил эйфорический подъем, что тоже симптом моего расстройства. Вернулся домой, и снова начались приступы меланхолии.

Я ходил к двум психологам, но они никак мне не помогли. Один пытался проводить сеансы групповой медитации, которые были как мертвому припарка, вторая — грубая и не очень компетентная дама — прописывала какие-то полунаркотические средства, тоже не помогавшие.

Посещал ролевой психологический тренинг. На некоторое время это выровняло мое настроение, но довольно быстро приступы вернулись. В итоге решил, что ходить по врачам — пустая трата времени. Может быть, здесь еще сработало мое советское воспитание. Раньше ведь считалось, что если ты идешь к психиатру за помощью, значит, ты кто? Придурок. Советского Союза давно не было, но он еще сидел в головах, в том числе и в моей.

Даже в депрессии я оставался деятельным человеком. Вставал с кровати, завтракал, писал тексты, ходил на работу, на премьеры и презентации, ездил в командировки, встречался с людьми. Но изнутри меня съедали страх, подавленность и меланхолия. Даже в кругу самых близких друзей, которые меня любили и говорили мне приятные вещи, я сидел с кислой физиономией. Все время было не по себе. Этот страх — как паразит. Он отравляет любые мысли — о погоде, об искусстве, о друзьях, семье, воспоминания о детстве или любимой книге. Он портит все, к чему прикасается.

Так продолжалось 15 лет. А потом началась диспепсия. Я почти перестал есть. Пошел к гастроэнтерологу, и она сказала, что с желудком у меня все в порядке, но проблема в голове и нужно пойти к психиатру. Врач выслушал меня, прописал курс антидепрессантов и назначил изменения в режиме дня. Сказал, что нужно вставать рано, до 9 утра, чтобы застать как можно больше светового дня, научиться себя чем-то занимать без остатка. Я последовал этим рекомендациям, пропил полугодичный курс антидепрессантов, и все закончилось. Пять лет я жил абсолютно беззаботно.

В прошлом году из-за незначительного бытового инцидента у меня случился рецидив. Это было не так сильно, как в первый раз, но угнетенность и меланхолия вернулись. Я уже знал, куда идти и что делать. Новый курс антидепрессантов помог.

Эту осень я живу без препаратов, хотя прошлой осенью и весной их принимал. Психиатр наконец поставил мне диагноз: биполярное расстройство второго типа. Его невозможно идентифицировать, пока с человеком не произойдет хотя бы один депрессивный эпизод. В целом с этим можно жить, но от тех адских лет у меня осталась повышенная тревожность и страхи на ровном месте.

Сейчас мое плохое настроение может длиться с утра, когда я просыпаюсь и у меня душа не на месте, и до 6–7 вечера. После этого времени я абсолютно нормально функционирую, да и такие омраченные дни случаются нерегулярно.

Для меня жизнь делится на периоды до 1996-го и после. До того года случалось всякое, в том числе такое, о чем я даже не хотел бы вспоминать, но мое внутреннее ядро оставалось незатронутым, в моей крепости не было предательства. После 1996 года расстройство себя проявило, и теперь я не могу сказать ничего определенного о своих эмоциях.

В любом случае из этого опыта я вывел нечто вроде собственной философии: не имеет значения, в какой жизненной ситуации вы находитесь. Важно, как вы к ней относитесь, как себя в ней чувствуете.

Было время, когда я гулял по улицам потрясающего западного города с полным карманом денег. Я знал, что меня любят и ждут дома, что почти все мои мечты сбылись. Но не мог этим насладиться. Бывали и ужасные моменты — например, в армии один мой сослуживец полез в петлю, а я, хотя мне тоже приходилось несладко, выжил, и меня это не сломало. Воспоминания о тех годах не окрашены ни ужасом, ни гневом. Отношение к ситуации — вот что главное.

• Читайте также: Пятьдесят оттенков черного. Как выжить в психиатрической больнице и не сойти с ума

Есть такое романтическое представление о неврологических расстройствах — что они придают человеку величие боли и страдания, делают мудрее. На самом деле они просто мешают жить. Если бы не расстройство, я мог бы делать больше интересных и приятных вещей, меньше бы ссорился с людьми, был бы более легким. Я не изменился к лучшему от болезни, но и не думаю, что она существенно повлияла на то, какой я человек.