Прочь от России. Как десять лет назад делали выбор украинцы, оказавшиеся на разломе
Десять лет назад каждому украинцу нужно было выбирать одну из сторон большого конфликта. Журналист Павел Казарин, тогда — житель Крыма, вспоминает собственный опыт, который научил его видеть будущее, которого он не хочет. Больше паковать вещи он не собирается — одного раза хватило
Десять лет назад я бросил вещи в багажник и уехал в Киев.
Оккупированный Крым тогда напоминал центр циклона. На материке уже произошли "Боинг" MH17, Иловайск и первые минские. А на полуострове воцарился штиль.
Я писал о Крыме с февраля по октябрь 2014-го. Тридцатилетний опыт жизни в "глухой провинции у моря" неожиданно перестал быть балластом. В начале 2014-го полуостров превратился в видное место планеты, которым внезапно заинтересовались все. Хорошо известный мне заповедник постсоветских настроений превратился в публицистический чернозем. Воткни палку — и она зацветет.
К октябрю первый шок от смены флагов уже прошел. Первые трагедии уже произошли. Первая волна эмиграции уже обустраивалась на материке. Но мобильная связь еще оставалась общей, а поезда все еще исправно пересекали границу с материком.
Даже чисто визуальных изменений было немного. Монополию украинских товаров понемногу разбавляли российские. Цены по инерции пересчитывали в гривнах. Те, кто остался, разделились на три группы. Первая — готовилась к отъезду. Вторая готовилась к внутренней эмиграции. А третья — наконец отбросила лицемерие.
Последние отчаянно размахивали новыми флагами. Сыпали проклятиями в соцсетях. Вскоре их голоса станут единственными, которые будут доноситься с полуострова. Все остальные или переедут, или сменят аккаунты на анонимные. Они до сих пор изредка лайкают, еще реже комментируют, но зато все читают.
Предчувствие глобальной войны постепенно исчезало. Россия прекращала говорить о "русской весне", сменив ее на "крымскую". Солдаты НАТО так и не появились. Коридор в Крым по суше — тоже. Иностранных журналистов на полуострове становилось все меньше. Русского акцента — все больше.
Друзья с материка звонили каждый день. Но вопрос: "Как там у вас?" я слышал все реже и реже. Зато сам задавал их все чаще. Главным источником информации стали соцсети — и именно там были слышны отголоски тех боев, которые еженедельно меняли линию фронта на Донбассе.
Смешно вспоминать. До войны топовым блогером считали человека, исчерпавшего пятитысячный лимит друзей на фейсбуке. Но после ее начала в Украине внезапно появилась блогосфера. Традиционные СМИ не могли удовлетворить информационный спрос, и детище Цукерберга внезапно стало отечественным CNN.
Я собирал вещи и размышлял о том, что не имею никакого представления о своей стране. География материка ограничивалась для меня Майданом, немного Киевом и совсем немного — Львовом. В свои тридцать я плохо знал Украину. Сказывалось традиционное крымское отшельничество. Островной менталитет. Крымская идентичность.
И с февраля 2014-го она ежедневно таяла. Аннексия заставляла каждого определяться относительно собственной гражданской идентичности. Решать, какой флаг ты считаешь своим. Под звуки какого гимна ты будешь вставать.
Беседы с земляками все чаще напоминали минное поле. Любой опрометчивый шаг приводил к взрыву. Становилось все больше тем, которые нас разделяли, а тех, которые объединяли, — все меньше. Постепенно это минное поле превратится в настоящую линию фронта.
Надо было уезжать.
Я понятия не имел, что меня ждет. В тот год не приходилось что-то планировать. Единственное, что было понятно: мне и моим сверстникам выпало жить внутри истории. Той истории, которой мы были лишены на протяжении всех предыдущих лет. И не было никакого смысла разменивать эти дублоны на медяки.
Я вернусь в Крым еще дважды. Сначала — в конце 2014-го. Второй раз — летом 2015-го. А потом ФСБ арестует моего коллегу, который остался в Крыму и писал о том, что полуостров принадлежит Украине. Его осудят за призывы к нарушению терцелостности РФ. После этого я видел Крым только со стороны Арабатской стрелки.
Я не кичусь своей пропиской. Полуостров не снится мне по ночам, и я не люблю, когда мне сочувствуют. Я воспринимаю все, что со мной произошло, как опыт, а не как травму.
И именно он помог мне определиться в отношении желаний. В октябре 2014-го я садился за руль с четким осознанием, какого именно будущего не хочу. И я вполне уверен, что больше не собираюсь паковать вещи.
Мне хватило одного раза.
Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции. Ответственность за опубликованные данные в рубрике "Мнения" несет автор.