Личный враг Путина. Олег Сенцов о правителе России, Зеленском и возвращении Донбасса

"Мне недавно подарили журнал Фокус, который вышел сразу же после моего освобождения. На его обложке — мои тюремные ботинки", — так начинает наш разговор Олег Сенцов. Фото пары обуви на асфальте и надпись "Какой шаг следующий?" редакция журнала опубликовала сразу после освобождения политзаключенных 7 сентября 2019 года. В тот день обрели свободу Олег Сенцов и еще 34 украинца.

Спустя два с половиной месяца мы встретились с Сенцовым в центре Киева. Для беседы он выбрал ресторан крымскотатарской кухни. Заказал лагман — блюдо из мяса и овощей, чебуреки с сыром и бараниной и компот. Говорит, в этом заведении так же вкусно, как когда-то было в Бахчисарае. На встречу Сенцов приехал прямиком из аэропорта, куда прилетел из Страсбурга. Накануне в Европарламенте кинорежиссер, осужденный Россией за терроризм, получил премию Сахарова "За свободу мысли".

Ныне его график расписан по часам. Большую часть времени он уделяет общению с европейскими политиками и прессой. При этом старается ограничить контакты с украинскими журналистами. Дескать, свое мнение уже высказал, новое сформировать еще не успел.

Недавно вы получили премию Сахарова. Выступая перед евродепутатами, просили их не доверять Путину и помнить о 13 тыс. погибших украинцев. Что вам ответили европейцы?

— Я же не со всеми ими общаюсь. С нашими тайными врагами, ультраправыми, финансируемыми Путиным, контактов не ищу. Разговариваю с теми, кто понимает ситуацию. Но большинство видит ее издалека — чужая война несильно волнует. Европейцы спрашивают, чем нам помочь. А еще о стране, новом президенте, правительстве. Хотят посмотреть на происходящее со стороны, услышать мнение не госчиновников, а других людей, которым они доверяют.

Насколько тонко европейцы чувствуют происходящее в Украине?

— Думаю, они более романтичны и оторваны от жизни. Прибалты и поляки очень вовлечены — они наши настоящие друзья, понимают, что такое Советский Союз и современная Россия. Чем западнее граница, тем это понимание более абстрактное. У европейцев все давно хорошо. Говорят, мол, у вас так тоже будет, только помиритесь как-то с Россией. Но я объясняю, что при Путине сделать это невозможно. Он не мира хочет, а покорить нас. Военным путем не получилось, теперь действует с помощью политического давления, а Донбасс использует как узду, чтобы с ее помощью держать всю Украину. Он доминирует в регионе, в том числе в Европе. В ответ приходилось слышать от европейцев: освобождение пленных — это уже какой-то аванс для мира. Но по их логике кусочек сыра в мышеловке — это аванс целой головки сыра!

Читайте также: Математика мира. Мустафа Джемилев: "Формула Штайнмайера" унизительная и неприемлемая для Украины"

Как вы думаете, почему люди, которые вчера вам аплодировали в Европарламенте, уже завтра могут протянуть руку Путину?

— Кто конкретно?

Те, кто возвращает Россию в ПАСЕ, видит "Европу от Лиссабона до Владивостока", разрешает строить "Северный поток — 2".

— Еврокомиссия приняла закон, который запрещает строительство "Северного потока — 2". Но инициатор этого инфраструктурного проекта — Германия, Меркель печется об экономике своей страны. Европа — не одно целое, там 28 стран, каждая со своими интересами. В ЕС нельзя сказать, мол, делаем так — и все страны выполняют это решение. Там демократия со всеми плюсами и минусами: неповоротливая, толерантная, миролюбивая.

Сейчас часто приходится слышать, что Европа устала от Украины, поэтому старается навязать нам мир, но на условиях, выгодных России.

— Конечно.

Как, на ваш взгляд, должна отвечать Украина?

— У нас есть президент, правительство, которые занимаются этими вопросами.

Но в Страсбурге вы не боялись говорить о "формуле Штайнмайера". Должна ли Украина на нее соглашаться?

— Это угол, в который нас загнала Россия. Началось все с первой нормандской встречи летом 2014 года, на которой решали, как урегулировать конфликт в Украине. Петр Порошенко вынужден был согласиться, чтобы погасить горячую фазу войны, иначе нас ждал разгром. С тех пор мы в этом углу и находимся, пытаемся найти выход. А в Страсбурге я хотел сказать, что надо отмотать все назад и вспомнить, с чего это началось: с подписания Будапештского меморандума [согласно данному документу, в обмен на отказ от ядерного оружия Украина получала гарантии безопасности, в том числе от России]. Почему мы сейчас говорим о документах, которые Россия даже не подписывала, но забываем о том, который подписала? Почему мы никакую другую дискуссию об этом не ведем, а говорим только о "формуле Штайнмайера"?

Почему?

— Это вы у меня спрашиваете? Я пять лет сидел в тюрьме, не занимался аналитикой. У меня сейчас нет других инструментов, кроме моего голоса.

Вернуть всех

Вашего возвращения ждали не только многие украинцы, но и родственники политзаключенных, чтобы вы встали с ними рядом в борьбе за свободу других. Как, по-вашему, освободить остальных?

— Это главный вопрос, которым я занимаюсь. Приезжая в Европу, я разговариваю с людьми, которые могут оказать давление на Путина — единственного человека, от которого это зависит. Когда он решит — тогда и освободит. Наша задача — только надавить на него.

Для вашего освобождения давили пять лет. За это время приходилось слышать, что Сенцова Путин никогда не отдаст, потому что считает своим личным врагом.

— Меня?! Я вообще не на его уровне. Есть всего несколько человек в мире, кого он может воспринимать [как равных]: Трамп, Меркель, Си Цзиньпин. Все остальные для него — это далеко и низко. В его мироощущении я таракашка. Это я считаю его врагом для себя и своей страны.

На каких условиях, по-вашему, мы сможем вернуть Донбасс?

— Я не делаю прогнозов. За два месяца, которые нахожусь на свободе, впитываю информацию как губка, пытаюсь обработать ее. Почему кто-то думает, что могу об этом знать? Вы здесь пять лет всей страной не можете ответить на этот вопрос.

Тем не менее люди ждут ответов именно от вас.

— Наша проблема в том, что мы думаем: вдруг появится кто-то и решит за нас все проблемы. Так было с Надеждой [Савченко]. Почему мы не считаем, что каждый на своем уровне должен делать что-то? С нами метод давления сработал. Пять лет простые граждане, деятели искусства, политики и все мировое сообщество постоянно давили на Россию. Вот и сейчас любой разговор с представителем России на всех уровнях надо начинать с вопроса об освобождении пленных. Эта тема всегда должна быть горячей. И пока проблема не решится, дальнейшие разговоры вести не о чем. Если замолчим, то политзаключенные будут сидеть всю жизнь.

Больше не узник. Возвращение домой стало новой вехой в становлении Сенцова. Возможно, как политика

То есть подогревать данную тему — это все, что может сделать Украина?

— От Украины, к сожалению, в этом процессе зависит мало, потому что Путин нас за государство не считает. Мы для него взбунтовавшаяся провинция, которую империя должна призвать к порядку. Порошенко он ненавидел, а к Зеленскому относится пренебрежительно. Процесс нашего освобождения начался с телефонных разговоров между Меркель и Макроном. Они решили, что будут возвращать Россию в ПАСЕ, а в ответ попросят освободить украинских моряков и самых известных медийных политзаключенных, чтобы тему заложников меньше поднимали. После начали говорить об имплементации минских соглашений. Таков большой план.

Как считаете, кто больший враг Украины — современная Россия или коррупция?

— Их некорректно сравнивать. Мы должны бороться с двумя одновременно. Но убить Путина мы не в состоянии. Мы можем только выстоять против него, строить экономически привлекательную страну и ждать, когда режим Путина рухнет. Тогда и Донбасс сам захочет к нам вернуться, чтобы жить в цивилизованной стране, а не в беспределе, в котором украинцы живут сейчас. Люди с востока должны присоединиться к успешному проекту: тянутся всегда к сильным. Но пока что мы им не очень интересны.

Политический пасьянс

Два месяца назад вы сказали, что не собираетесь идти в политику, но возможность такую не исключаете. Не передумали?

— Я сказал, что этот вопрос для меня открыт. С тех пор позиция не изменилась. Это не входит в мои планы.

Каким украинским политикам прошлого или настоящего вы симпатизируете?

— Степану Бандере. Если поновее, то Вячеславу Черновилу.

Читайте также: Олег Сенцов: "У россиян мания величия страны и всего народа"

Кто-то из современных уже пытался привлечь вас в политику?

— Политический пасьянс уже разложен, карты розданы. Играют. Когда ты нужен, на тебя все набрасываются, не нужен — не трогают. Сейчас я не нужен, так что хорошо, что не трогают.

Разве вам не интересна политика?

— Если бы мне было интересно, я бы ею занимался. Мне было интересно кино — я занимался кино. Но случилась революция — я не остался равнодушным. Во время оккупации Крыма помогал военным, но вскоре меня посадили в тюрьму. Сопротивлялся как мог. За свою страну. Сейчас вышел. Продолжаю сопротивляться.

В одном из интервью вы вспомнили, что не жалеете, что пять лет провели за решеткой, что это опыт.

— А толку жалеть? Я не копаюсь в своем прошлом, не живу им. Есть такая пословица, немного грубая, но хорошая: если вы стоите лицом к своему прошлому, то задницей — к настоящему. Вот я стою наоборот. Что было, то было. Ничего не изменить.

Чем будет заниматься общественная организация, которую собираетесь создать?

— Правозащитной деятельностью и культурной. А еще деятельностью, направленной на самые горячие, ключевые моменты, важные для страны.

В Facebook вы иногда комментируете отдельные события, происходящие в стране. Можете назвать ключевые, по которым судите, как развивается Украина?

— Если все комментировать, то буду занят только постами. Важны для меня дела Майдана. Я лично знаю Евгению Закревскую [адвоката семей героев Небесной сотни], доверяю ей, она мне о них рассказывала. Идет борьба бульдогов под ковром, а дела страдают. И важно не только, что дело тормозится, что для государства они не приоритетные, а что мы стали к ним равнодушны.

Еще вы прокомментировали поездку президента Зеленского в Золотое, его встречу с добровольцами.

— Президент также может ошибаться. И чтобы он адекватно воспринимал общественное мнение, мы не должны молчать о его ошибках. Вижу, что президент — человек искренний, открытый, хочет что-то изменить. Но он не должен ждать только аплодисментов. Аплодисменты были в день инаугурации, сейчас он должен быть готов к тому, что рейтинг станет падать, ведь ему придется делать непопулярные вещи.

Крымское сопротивление

Вы все чаще пишете посты в Facebook на украинском языке. Изучаете его?

— Да. Однако мне очень трудно даются языки. Хорошо понимаю по-украински, но разговариваю так себе. Сейчас читаю книги, пытаюсь писать. С ошибками. Друзья постоянно указывают на них. Я понимаю, что язык — это наше оружие, он нас объединяет. Но его изучение должно быть не насильственное, а плавное. Когда заставляют, то происходит отторжение. Так было в Крыму. Навязывалась украинизация. Официальная, сухая. Ничего не было душевного. Вот мы и получили отторжение населения. Сейчас, надеюсь, будем действовать более мягко. И я тоже в этом плане меняюсь. Возможно, для кого-то буду примером.

Часто приходится слышать, что Крым в 2014-м сдался без боя, что не было сопротивления. Как это выглядело изнутри?

— В Крыму были силы, готовые сопротивляться. Но не было никакой внятной позиции государства по этому поводу. Не только простые граждане, активисты, но и военные не понимали, что делать. Никто не хотел брать на себя ответственность. Эта пассивность и привела к таким результатам. После Майдана силовики не склонялись на сторону новой власти. Военные держали нейтралитет. При этом были материально истощены. Когда я приехал эвакуировать первую часть в Бельбек [аэропорт вблизи Севастополя], там увидел не армию, а сборище гастарбайтеров, при всем уважении. Так что если даже в 2014-м были бы правильные приказы, нам нечем было бы воевать. Я очень рад, что наша армия теперь модернизировалась.

Но сопротивление все-таки должно было быть сильнее, тогда весомее была бы поддержка Запада. Поддерживают тех, кто борется. Нельзя ждать поддержки, ничего не делая. Если бы действовали активнее, то, возможно, Крым и не удержали бы, но Путин точно задумался бы, стоит ли начинать действия на Донбассе. А поскольку Крым сдался слишком легко, вот он и подумал: откушу половину Украины. Не получилось у него. История не знает сослагательного наклонения. Можно долго упражняться: а если бы так или не так. Легко говорить сейчас и очень трудно было принимать решение тогда.