Бегство из Гостомеля: город, который изменился до неузнаваемости

"Моя история, может быть, не самая страшная. Но я выжил", – говорит Вячеслав Боднар, киевский дизайнер. Мы встретились в одном из хостелов Львова.

В комнате из четырех коек занято три. На одной уже несколько дней спит Вячеслав, на другой – его жена Инна, на третьей – 83-летняя мама мужчины.

"1938 года рождения. Дитя войны. Бежит уже от второй оккупации. Пока была в сознании, рассказывала о немцах. Сейчас молчит. Она – лежачая", – говорит он. Именно из-за больной матери в первые дни войны Вячеслав не покинул свою недавно приобретенную квартиру в поселке Гостомель под Киевом. Хотя накануне полномасштабного вторжения РФ и приобрел продукты и вещи первой необходимости, собрал все документы.

В ожидании войны

"Человек надеется всегда на лучшее, что худшее с ним не произойдет. Но где-то в глубине души я понимал, что именно так и будет", – вспоминает Вячеслав. Он пытается говорить исключительно по-украински, медленно – заметно, что переводит с русского.

В ночь на 24 февраля он почти не спал, а в 5 утра в социальных сетях прочитал, что началась война: "Вышел на балкон – все дымило, слышны были звуки взрывов. Одно окно моей квартиры (Бучанское шоссе, ЖК "Ягода") выходило на развилку Буча-Ирпень-Ворзель, другое – на Гостомельский аэропорт. Взрывы только усиливались. С балкона увидел, как 12-15 русских вертолетов кружат над одной точкой, бьют, идет дым. Один вертолет сбили – он пошел вниз. Подумал, наверное, из стингера. Можно было бы и всех! Но нет. От каждого выстрела, каждого удара все переворачивалось внутри. До тошноты. Не от страха, а от мысли, что каждый раз кто-нибудь может погибнуть. Понимание этого убивало".

Так Вячеслав Боднар описывает момент высадки российского десанта в аэропорту государственного предприятия "Антонов" в Гостомеле 24 февраля 2022 года.

"Взрывы, стрельба продолжалась весь день. Мы даже привыкли. Хотя было очень громко – дом подпрыгивал. Первую ночь мы еще ночевали в квартире в кроватях. Вернее – я на кровати, жена – хотела на полу. Я понимал: дом из пеноблоков, которые прошиваются автоматной очередью, поэтому сказал идти в ванную. Вторую ночь мы провели там вдвоем", – продолжает он.

После двух ночей Вячеслав начал искать бомбоубежище. В первую очередь – из-за лежачей мамы. Нашел подвал в соседнем доме. Это было не стандартное бетонное помещение, а несколько комнат, в которых еще недавно находилась спортивная секция. В подвале прятались преимущественно женщины с детьми, а также пожилые люди, которые сразу решили, что выезжать не будут – мол, кто будет их трогать. К тому времени уже половина жителей ЖК выехали. Автостоянка опустела.

"Я понимал, если переместить туда маму, то назад уже на девятый этаж не потяну – лифтами уже не пользовались из-за перебоев с электричеством. Последние годы она лежала, я за ней ухаживал, но таких специальных средств, как инвалидная коляска, у нас не было. В конце концов посадил ее в компьютерное кресло и снес по лестнице", – рассказывает дизайнер.

В то время российских военных в Гостомеле еще не было. Но 90% оставшихся в поселке жителей прятались в подвалах. Казалось, город хотят уничтожить. Велась постоянная стрельба. Мосты через Ирпень уже были взорваны.

Приход россиян

"Первыми вошла "королевская гвардия" – кадыровцы. О них говорили, как о тех, кто должны были уничтожить президента Зеленского. Они – звери. Сначала стреляют, а затем разбираются. Зашли громко. Был взрыв. Что-то тяжелое упало между детской площадкой и моей машиной. Но от нашего дома они быстро ушли. Оставили только в лесу снайперов. Я видел их из окна своей квартиры. Думал, это последнее, что я вижу из него", – продолжает Вячеслав.

Он уверен, россияне устраивали откровенную охоту: "Мы как-то стояли у входа в бомбоубежище, и вдруг появился беспилотник, быстро спрятались, а через две минуты услышали звук истребителя, и несколько сильных ударов. В это время я лежал на полу – мое тело оторвалось от земли. Один из ударов был точно по дому. Те, кто это сделал, выискивали, где люди. Часть дома была разрушена, припаркованные машины пылали, моя машина была похожа на решето".

Вячеслав показывает несколько фотографий. Говорит, это последние, которые ему удалось сделать на телефон. Датированы 28 февраля. Дальше все даты и дни смешались.

"В этот день в Гостомель вошли "вежливые люди", – говорит дизайнер. – Чистенькие, аккуратные, как елочные украшения, с георгиевскими лампасами. Многим из них – до 30 лет. Мы закрылись в нашем импровизированном бомбоубежище. Те сразу выстрелили в замок, чтобы открыть дверь, но его заклинило. Мы начали кричать: не стреляйте, мы сами выломаем дверь. Понимали, что следующий возможный шаг – бросить гранату. От нее вынесло бы стену вместе с нами. Наши мужчины выбили. Те ждали.

Слышу: "Все выходите. С телефонами". Смотрю – впереди люди с автоматами, тоже в георгиевских лентах. Один – впереди, за его спиной два круга с автоматами. Буряты, рязанские и калужские лица. Я даже не понял его звания – столько каких-то на нем было побрякушек. "Выходите, мы стрелять не будем. Телефоны складываем на досмотр", – сказал он. Их сбросили в кучу. Я положил старый кнопочный, новый спрятал в дырку матраса "Мы в гражданских не стреляем", – добавил россиянин. И пошла политинформация как на "Россия-24".

Все телефоны пробили штыками. Кнопочный Вячеслава старший положил себе в карман.

"Что было в телефонах – не смотрели. Как и не искали другие. Хотя я этого боялся. Потому что интернета уже не было, а я не мог снести все социальные сети", – уточняет Вячеслав.

Пытались не провоцировать россиян. "Психологически сначала все очень боялись, а потом, когда с людьми начинали разговаривать, почувствовали свободу – развязывались языки. Один парень осмелился не соглашаться. Его связали сразу – где он, неизвестно", – добавляет дизайнер.

Потом "вежливые люди" пошли по квартирам – искать представителей территориальной обороны. Ночевать остались на нижних этажах.

Вскоре зашли регулярные войска РФ – показательно: БТРы, танки, грузовики эффектно заехали прямо в наш двор. Они не искали никого в подвалах, а сразу пошли по пустым квартирам.

"Я забыл закрыть дверь в квартиру – пришлось возвращаться. На лестнице и в коридорах дома увидел груды лежащего на полу оружия орков. Они уже лазили везде. Подошли к моей двери. Предложил открыть, чтобы не выбивали. Услышал в ответ: "Нам ломать тоже неприятно". Один вошел внутрь. На украинские флаги внимание не обращал. Посмотрел под ванну, кровать. Ничего не нашел: "Я скажу, чтобы вашу квартиру не трогали".

Потом люди говорили, что в Гостомеле стояла какая-то омская десантная дивизия. "Смотришь на них – они хотят тебя расстрелять, но не могут, потому что ты для них живой щит, их охрана. Если бы не люди, которые в подвале, можно было бы взять первый попавшийся автомат, расстрелять всех в коридоре. Потому что все были с магазинами", – вспоминает дизайнер. И пока он размышлял, не расстрелять ли россиян, те грабили квартиры жителей его ЖК – вещи выносили мешками.

В ожидании "зеленых коридоров"

"Как раз в это время – ни дня недели, ни даты не вспомню, появилась информация, что организован первый "зеленый коридор", – вспоминает Вячеслав Боднар. – До того об эвакуации говорили разную ахинею, мол, автобусы вывезут в Беларусь (на самом деле, жителей Гостомеля действительно автобусами вывозили в соседнюю страну, – Ред.). Многим среди нас было все равно, куда ехать – лишь бы выйти из этого ада. И тогда какая-то часть нашего подвала ушла. Вечером я услышал, что эвакуация из Гостомеля сорвалась. Об их судьбе ничего не известно и сейчас".

Впоследствии появилась официальная информация об эвакуации. О ней Вячеслав уже услышал из радиоприемника – он был единственным источником связи с внешним миром – телефонная связь и интернет не работала, электричества давно не было: "Понимаю, надо ехать. А тут еще и ребята говорят: орки нашли целый этаж фашистов. Собрал несколько вещей, в последний момент схватил компьютер с наработками за двадцать лет. Нашел садовую тачку, чтобы можно было транспортировать маму".

Место сбора колонны не было известно до последнего. Из-за постоянных обстрелов. "Еще накануне была стрельба. Смотрел в щель – только ноги бегали. Потом вышел – увидел аптечки жгуты, бинты. Возможно, наши диверсионно-разведывательные группы заходили", – добавляет он.

Наконец Вячеслав услышал: собираемся у исправительной колонии – это в 15 километрах от его дома.

"Хочу вспомнить о чуде, которое нас спасло, – меняет тон дизайнер. – За несколько дней до эвакуации в наш подвал пришел парень. Вроде бы ниоткуда. У него было две сумки с продуктами. И это в то время, когда у нас уже почти не осталось еды. А кормить было нужно где-то пятьдесят человек, в том числе детей, пожилых женщин. Затем он пришел и сообщил об эвакуации. А потом появился именно тогда, когда я думал, как же преодолеть 15 километров с неподвижной мамой на руках".

Накануне эвакуации выпал снег, ударил мороз и дул сильный ветер.

"Я вытащил тачку, посадил туда мать, которую одели максимально тепло. Понимал, ей все равно будет холодно. Сообщил всем, откуда можно эвакуироваться. Сказал, что можно идти вместе. Но в то время люди воспринимали любую информацию с недоверием. Вскоре мы ушли".

"Посадил маму в садовую тачку. Но быстро понял, что далеко не протяну. Люди пошли быстрее. Мы медленно: я, мама в садовой коляске и жена с сумками позади. Так два километра. Вдруг появляется тот незнакомый парень: "Я ведь говорил, что вас не брошу". Из его машины торчит белый флаг.

Мы уехали, – рассказывает дизайнер. – Навстречу все – кадыровцы, орки на БТРах. Водитель каждый раз выезжал на обочину, пропуская их. Я представляю себе, как бы я с той тачкой шел. По дороге видели и другие машины, и людей, которые шли пешком. И взрослые, и дети – все с белыми лентами. Приехали. Люди стоят, не двигаются, ждут автобусов. Нас уже около двухста. В повязках, в белых простынях. Бегает какой-то координатор в желтой кепке, который якобы поддерживает связь с автобусами.

Я положил маму на кусок шифера, кто-то дал нам одеяло. Ждем. Напротив – мост на Бучу. Там стоит БТР рашистов. Час, два прошло. Вдруг грохот, шум. На площадку, где стояли люди, залетело многие русской брони. На ней орки – кричат: "Все за дом!". Люди срываются и бегут прятаться. Мы с женой тоже бежим. Маму оставили…

Десять минут прошло. Оказывается, автобусы сюда не придут. Координатор говорит: "Это вас украинская власть обманула".

Я возвращаюсь к маме. Она лежит одна среди этих танков. Никого вокруг уже нет. Только эти уроды. Тяну ее волоком. И снова откуда-то появился незнакомый парень. С покрышкой. Усадили маму, зафиксировали. Затем парень привез холодильник на колесах для мороженого. Мы переместили маму в него. Толпа идет дальше. Оказывается, следующая точка сбора – у стеклозавода. То есть возле моего дома, надо возвращаться. А я стою с этим холодильником. И хоть плачь. Рядом монумент какой-то. Возле него несколько женщин с костылями сидят. Говорят, уже никуда не уйдут. Но нам повезло. За нами вернулся этот парень. На бусе. Сели, взяли еще женщин. Едем. Нам в окна стучат те, кто идет пешком – просят забрать".

"Нас привезли к стеклозаводу. Но я вообще не узнал местность, где ранее бывал ежедневно, где в начале войны заряжал свой мобильный. Все было разбито – магазины, бутики. На дороге валялись куски мебели, брони, остатки тел с камуфляжами, куски касок с георгиевскими лентами… Все черное, обгоревшее. Воняет", – говорит Боднар.

Окончательная точка сбора для эвакуации – возле ЖК "Ягода".

"Думаю, как это возможно – там на каждом этаже орки. Волоку маму по пепелищу. Рядом уже не двести человек, а пятьсот. Каждый идет сам за себя. Никто не помогает. Вижу впереди – машины с мигалками. Рядом стоят орки на БТРах – наблюдают.

Автобусы уже переполнены. Мне удалось занести маму. Но не все желающие смогли сесть в автобусы. Многие остались. Автобусы ехали медленно. А люди шли рядом. Это было ужасно".

"Мы двигались, а я смотрел, что произошло с Бучей, современным городом – все разбито, ни одного уцелевшего дома, окон, дверей не было. Машины расстреляны. С телами. Убитые люди лежали на дороге. Ехали долго. Когда вышел в контролируемой нашими Ясногородке – обнял чувака с автоматом, который документы проверял…".

Ныне дом Вячеслава разрушен – возвращаться ему и маме некуда.

"Но мама со мной. Вы бы знали, сколько людей уехали, и вынуждены были родителей оставить. Не представляю, как потом жить с этим".