РЭБ, дроны и математика войны: как Украина должна ускорить развитие технологий на поле боя

Более года назад Фокус брал интервью у авиационного эксперта и заместителя директора производителя средств РЭБ Анатолия Храпчинского, в котором мы обсудили российскую стратегическую авиацию. 22 мая 2024 года мы встретились еще раз, чтобы проанализировать экономику войны, развитие беспилотников, комплексов РЭБ, и как Украине стать эффективнее.

Главная задача — акцентировать внимание на собственных возможностях

Полномасштабная фаза войны продолжается уже третий год, глобально война началась еще в 2014 году. Поэтому очевидно, что надо искать пути, как за меньшие средства можно наносить больше вреда. По вашему мнению, куда сейчас надо смотреть в первую очередь?

Давайте начнем с того, что не надо путать математику с экономикой. Если мы говорим о математике, то расчет уничтожения вражеской техники должен происходить не из эквивалента, что, например, "Орлан" стоит условно 120 тысяч долларов и надо искать решение, которое будет стоить дешевле 120 тысяч долларов. Мы говорим об эффективном применении автоматических решений, которое бы с одной стороны позволило нам уменьшить количество привлеченного личного состава, а с другой стороны — увеличить технологичность.

Нам надо смотреть в сторону технологичности. Например, FPV-дроны стали неотъемлемым ударным решением, которое помогает существенно влиять на поле боя. Так же мы видим, что средства радиоэлектронной борьбы стали существенным средством защиты для наших военных. Поэтому мы и говорим о технологичности войны, и о необходимости в том, чтобы мы дальше развивались в этом направлении. У нас сейчас есть все возможности, чтобы предложить очень действенные и хорошие решения. Мы это видим на примере беспилотных систем, некоторых средствах радиоэлектронной борьбы. В некоторых образцах заинтересованы даже наши западные партнеры, потому что видят эффективность как на поле боя, так и глубоко в тылу Российской Федерации. Наша главная задача — акцентировать внимание на собственных возможностях.

В дальнейшем мы, безусловно, будем продавать такие средства по всему миру, потому что они могут выполнять не только военные миссии, но и гражданские. Например, для защиты обычного стадиона от несанкционированной записи тем самым "Мавиком" где-то в Донецке, когда снова будет Beyonce выступать. И это можно будет пресекать средствами РЭБ. Так же можно говорить о наших разведывательных дронах, которые могут летать на большие расстояния. Они смогут исследовать океаны. Они смогут и океанское дно исследовать, благодаря оборудованию, которое у нас сейчас есть и сейчас используется на линии фронта. Есть большие перспективы, их надо увеличивать, финансировать. Искать финансирование, потому что есть большое количество компаний-разработчиков, но, к сожалению, к R&D у нас относятся очень осторожно, потому что нам нужны уже готовые решения. То, что уже работает.

Мы неоднократно сталкивались с тем, что у нас есть разработка, а нам говорят: "показывайте, как оно работает". Понятно, что когда мы говорим о таких площадках как Минцифры или Brave1, то конечно они помогают. В основном они финансируются на средства самих компаний и мы стараемся искать правильное решение, которое бы помогло нашим военным.

Здесь мы сталкиваемся со следующим фактором: что мы можем предложить на линии фронта, и что мы предлагаем. Мы предлагаем наши собственные разработки. Это обусловлено тем, что мы общаемся с военными. Они говорят, как они это видят. Мы — со своим опытом, хорошо, что у нас есть сотрудники с военным опытом, я — бывший военный. Мы понимаем специфику ведения боевых действий, и мы понимаем, что надо предлагать военным.

Но, на мой взгляд, если бы Украина могла бы создать институт, который бы помог сформировать мировоззрение на 10 шагов вперед, то мы могли бы сейчас иметь ответ. Я шучу, что когда в 2014 году я летал на стареньком DJI с "гоупрошкой", и тогда уже мы видели и применение на линии фронта с нашей стороны. И тогда уже надо было говорить о создании этих систем, которые бы нам позволили это делать. Если у нас была бы институция, которая могла бы сформировать потребность и формировать задачи для наших инженеров, то так это было бы гораздо эффективнее.

Это бы работало в режиме, как работают заказы в Соединенных Штатах. Когда военные приходят и говорят, что нам нужен вот такой самолет. Тогда появляется F-16, F-35, появляются компании по типу RTX. Поэтому мы и говорим, что есть потребность в институции, которая бы выбирала из предложений какие-то хорошие и говорила: "Вот вам деньги, работайте".

Так работает оборонка в Европе или США. И тогда с имеющимся количеством частных компаний, которые у нас в этом секторе работают, было бы очень быстрое насыщение линии фронта качественным оружием. Мы бы гораздо быстрее прошли этап насыщения передка окопным РЭБом, потому что это последний рубеж. А мы начали сначала заполнять последний рубеж, а потом уже начали говорить, что надо большие системы. Но они должны быть более мобильными, чем у россиян.

Можно сравнить с тем, что мы делали сначала пушку, а потом радиолокационную систему, которая бы обнаруживала цели. Поэтому есть два ключевых и важных момента: математика войны, когда мы не рассчитываем стоимость "Орлана", чтобы его сбить более дешевыми средствами. Потому что надо понимать, что этот дрон может навести ракеты на более важные объекты, в результате чего могут погибнуть местные. Тогда стоимость "Орлана" будет гораздо больше. И второй момент, когда будем иметь высокотехнологичный действенный инструмент, который может быть создан благодаря инициативе со стороны государства. Эта организация может быть независимой, которая бы создавала и работала бы системно.

По типу американской DARPA?

Что-то вроде этого.

Ведутся ли работы в Украине над созданием институции, о которой вы говорите?

Сейчас мы, и сами производители, объединяемся и находимся на постоянном контакте. Мы самостоятельно идем к созданию хорошего продукта, который бы качественно работал. Но все равно в условиях оперативной потребности насыщения средствами линии фронта мы сталкиваемся с тем, что нам надо предложить решение быстро, чтобы оно уже защищало.

А здесь надо два трека: мы можем предлагать краткосрочную перспективу — и более длинную перспективу, которая на 5-10 лет вперед предусмотрит возможности по защите определенных объектов. Угроза по всему миру от беспилотных систем будет актуальной. Следующий шаг по безопасности любого государства, по безопасности важных стратегических объектов — он под угрозой. Поэтому надо что делать? Защиту.

Здесь мы сталкиваемся с большим количеством работы — это и законодательно-правовая, и предоставление возможностей определенным структурам. В свое время у нас нельзя было решить вопрос предоставления оружия гражданскому населению, мы говорим о чем-то более важном. Потому что сейчас обычный FPV-дрон для гонок стал оружием, а, например, пульт от игрушки может стать средством подрыва какой-то взрывчатки. Есть вопрос о переходе на новый уровень. На линии фронта происходит война между дронами, когда наземная система попадает в воздушную систему, и так далее. Я уверен, что к институту мы все равно дойдем, потому что это будет гораздо эффективнее с точки зрения экономики и математики.

Я бы хотел поднять тему российских дронов. Известно, что в последнее время они залетают в наши тылы. Могли бы вы объяснить, как это происходит и каким образом мы можем защититься от этого?

Начнем с того, что российские дроны и до того залетали. Увеличение активности произошло за счет того, что Россия лишена некоторых элементов дальнего радиолокационного обнаружения — это и два уничтоженных, и два поврежденных самолета ДРЛО. Это и поврежденные станции дальнего радиолокационного обнаружения, которые не могут выполнять определенные задачи.

Россия пошла по пути поиска потенциальных целей для поражения за счет насыщения именно беспилотными разведывательными системами. Поэтому мы так часто стали видеть их в прифронтовой зоне. Их и до этого было видно, но сейчас увеличилось количество.

Противодействие может быть только в двух вариантах: бесконтактная ПВО и контактная. Бесконтактное — это системы и средства радиоэлектронной борьбы, которые могут работать на большом расстоянии, потому что они выдают излучение и заметны для врага. И кроме этого они должны быть мобильными, чтобы можно было передислоцироваться.

При появлении разведывательных систем надо включать средства РЭБ, которые противостояли бы угрозе. Безусловно, лучшим решением является уничтожение средства, и как именно мы будем его уничтожать: автоматическими пушками, малыми ракетами или дронами-камикадзе или даже лазерным или энергетическим оружием — это мы возвращаемся к тому, что нам надо четкое ТЗ. В этом направлении сузиться и развиваться.

У нас есть большое количество инженеров, которые предлагают хорошие решения, но им нужно сформировать четкую задачу, чтобы не было изобретения нового велосипеда. Есть большое количество разработок, на которые смотришь — и вроде ок, но с учетом тех возможностей и "мышечной памяти" мы могли бы создать гораздо более эффективную приблуду.

Поэтому само противодействие должно быть либо подавлением РЭБ, либо уничтожением. Второй вариант, на мой взгляд, является самым эффективным способом. Это лишает, если средство разведки получило определенную информацию, и не передавало ее онлайн, возможности передачи сигнала благодаря уничтожению. Это ослепляет врага. И это важная задача, потому что вражеских разведывательных дронов очень много.

Анатолий Храпчинский о демилитаризации Крыма и дронах

Есть ли в Украине возможность для наведения и поражения в российском тылу, так же как у россиян? Очевидно, что условный HIMARS + Аист не сработает, потому что нельзя западным оружием бить по территории РФ.

Что касается ответа россиянам, то у нас есть разработки систем, которые позволят уничтожать, давайте так, в радиусе 300-500 км вглубь российской территории, но это направление надо масштабировать. Относительно наведения, то у нас есть большое количество средств беспилотных систем, которые позволяют наводиться на российской территории на расстоянии до 1000 км. Более того, дрон потом вернется в Украину, и он не будет поражен ни средствами РЭБ, ни ПВО за счет способности быть малозаметным и быть устойчивым к помехам. В Украине есть производители, которые разрабатывают и изготавливают такие беспилотные системы. Они уже наводят HIMARS на временно оккупированных территориях, а здесь мы говорим, что есть некоторые средства, которые сможем наводить на российской территории.

Возвращаясь к проблематике использования западных средств поражения, я бы отметил, что Украина показала самый эффективный и комплексный подход по поражению вражеской техники на территории временно оккупированного Крыма. Мы видим поражение и "Бельбека", и на Ай-Петри некоторых средств радиоэлектронной и радиолокационной разведки, а также Джанкоя. Удары по портам Севастополя. Выбиты все носители "Калибров". Понятно, что они еще есть у россиян, но находятся на территории российских портов.

Происходит демилитаризация Крыма и невозможность его использования для ударов даже с авиации. Мы выбили наземные комплексы ПВО, лишили возможности использовать воздушные системы обороны — это мы говорим о самолетах, которые не могут постоянно дислоцироваться в том же "Бельбеке". Там система обеспечения топливом уничтожена. Обычное ТЗ? Хорошо, но самолеты не смогут активно использовать аэродром для подскока. Это при том, что раньше они там вообще стояли.

"Бельбек" был модернизирован в 2018 году, он был мощной авиационной базой. Была увеличена полоса на 500 метров, что позволило принимать такие самолеты как Ту-160, Ту-95, Ту-22М3. Вообще у "Бельбека" очень интересная такая судьба. В августе 1991 года оттуда вылетел правительственный самолет Ту-134 Советского Союза, на котором был чемоданчик с красной кнопкой. Тогда генсек ЦК КПСС фактически был лишен возможности держать возле себя чемодан с ядерной кнопкой.

Мы видим комплексный подход с использованием как наших, так и западных средств поражения. Эффект заключается в том, что некоторые системы становится невозможно эксплуатировать. Крым становится непригодным, потому что он перестает быть такой мощной военной базой, какой он был. Понятно, что это не возвращает нам полуостров, но это значительно усложняет оккупантам логистику. Учитывая то, как мы отработали по Крыму, мы можем говорить, что так же мы можем работать по Брянску, Курску и другим областям РФ, которые граничат с Украиной.

Мы сможем говорить о создании серой зоны, которая сделает невозможным полеты российской авиации и их войск, потому что мы будем постоянно выбивать их. Тогда, с учетом ударов, россияне будут вынуждены выходить с временно оккупированных украинских территорий, потому что у них будут разорваны логистические пути. Мы это видели по Харьковской области, по освобождению Херсона, когда невозможно снабжение войск. Логистика — это одна из составляющих войны.

За счет именно ударов мы можем говорить, что мы разорвем логистику, но для этого нам надо разрешение на использование западного оружия по территории РФ. Здесь есть определенный позитив. [Дата записи интервью 22 мая — Ред.] Об этом уже заявила Великобритания, Франция, а сейчас в США идут разговоры, чтобы предоставить разрешение бить Украине по российской территории. Пока западные партнеры не понимают, как выглядит побежденная Россия, поэтому я думаю, что мы можем оставаться на уровне использования собственных средств.

Таким образом мы снова будем возвращаться к первому вопросу о том, что нам надо масштабирование и развитие высокотехнологичных направлений. Наши БПЛА бьют по НПЗ, заводам, на которых ремонтируют А-50 и Ту-95, заводу по ремонту авиаракет для армейской авиации. Есть возможности, но надо получить еще большие.

Если взять перспективу следующих 3-5 лет, то на чем надо сосредоточиться?

Нам надо существенно насытить способности по защите нашего воздушного пространства, потому что главная задача — исключить или сделать неэффективным использование РФ стратегического или баллистического вооружения. Чтобы они понимали, что за счет усиления противовоздушной обороны наземными и воздушными системами эффективность от ударов крылатыми и баллистическими ракетами будет равна нулю.

Параллельный трек — наращивание средств ударного действия с дальностью до 1000 км. Мы говорим о баллистических и крылатых ракетах. Наземного базирования или воздушного. Это позволит нам существенно повлиять на приграничье РФ, что заставит их отходить и подтягивать свои системы ПВО ближе к границе. Тогда они самостоятельно поймут, что им надо построить 100-километровую зону. Надо разговаривать с западными партнерами, чтобы им предлагать то, как будет выглядеть побежденная Россия.

Уничтожение российской авиации и производство самолетов в РФ

Вы начали о Крыме говорить. Спутниковые снимки показали поражение четырех самолетов в "Бельбеке". Два из них были МиГ-31, которые потенциально могли быть носителями "Кинжалов". Насколько это необратимые потери, и влияют ли они на ситуацию на юге Украины?

Я скажу так. Во-первых, если мы говорим о поражении самолетов, то МиГ-31 — это необратимые потери, потому что они были уничтожены до основания. Непонятно, какой индекс они имели, и были ли они носителями "Кинжалов". Я бы обратил внимание тех, кто видел снимки, что это прицельное поражение самолета, не рядом, а именно в него, что опровергает любые российские нарративы о способности российского РЭБ вредить GPS-навигации для точных ударов.

Если мы говорим о ATACMS или Storm Shadow, то они имеют систему наведения GPS, но кроме нее еще и другие технологии.

Россия своим GPS может пугать только гражданские самолеты в Балтийском море. Гражданские самолеты имеют немного упрощенную систему, и они не такие защищенные, как на военном вооружении. Поэтому очень важно, что поражение было, что называется, "в яблочко". Далее была выбита система противовоздушной обороны, поэтому самолет, который приземлится и будет стоять дольше нескольких часов, рискует быть пораженным. Выполнять задачи в духе — приземлиться, заправиться и полететь дальше обстреливать Одессу или Николаев становятся невозможными. Потому что полностью уничтожена система заправки, что вынуждает россиян делать логистику с топливно-заправочными машинами.

Ситуация для россиян существенно усложняется. Конечно, мы не увидим перекопанный "Томагавками" аэродром, как в "Топ Гане", но у нас подход к войне немного другой. Мы выбиваем стратегически важные объекты и показываем врагу, куда мы достаем. Пребывание в этом месте будет сложным для врага. Давайте вспомним, как их стратегические самолеты убегали после первых ударов по ним. Сейчас они снова в Оленьей находятся, потому что понимают, что Энгельс — это зона поражения ракет JASSM, когда мы получим самолеты F-16. Одно дело — дипломатия, а другое дело, что нам действительно позволяют делать. Мы видели применение ATACMS, когда их вроде бы не было, и помощи от Соединенных Штатов не было.

О базе Оленья, куда россияне перебросили свою стратегическую авиацию. Сейчас там находится 12 Ту-95МС, 13 Ту-22М3 и 1 Ту-160. К чему готовятся россияне и о чем свидетельствует такое количество самолетов на одном аэродроме?

Россияне очень любят играть в "пятнашки", и перекладывать из одного кармана в другой. Так было после удара по Энгельсу, когда перетащили из музея Ил-62 и поставили его на рулевую дорожку, чтобы имитировать появление нового самолета. Если мы говорим о тех самолетах, которые находятся на Оленьей, то здесь неизвестно, какое количество из них — это списанные и уже небоеспособные борта. Возможности этих самолетов на самом деле ограничены ресурсом.

За эти два с половиной года полномасштабной войны, я не уверен, что у них достаточно ресурса осталось. Например, они уже вылетают из Оленьи в два самолета. Приземляются на Энгельс, с него больше бортов уже взлетает. И стреляют они не из акватории Каспийского моря, а над Энгельсом, где есть полигон стратегической авиации "Волгодонск", или из Воронежской области.

Они выходят на более близкие рубежи, чтобы тратить меньше времени на перемещение этих самолетов. Это связано с тем, что Россия больше не строит эти самолеты, как и МиГ-31. Поэтому враг вынужден их беречь, потому что противопоставить что-то на замену они не могут. Они показали 4 отстроенных Ту-160, но они достроены и частично модернизированы. Например, у них появились ЖК-дисплеи в кабинах, что уменьшает многообразие кнопок, которые были раньше, но определенно следует знать, что при нажатии кнопки на дисплее запускается все тот же механизм, который был сделан в 1980-х годах. Они пытаются угнаться за временем, но новых решений нет.

Если тактическую авиацию они строят, то стратегическую не могут. Не способны разработать и построить новые двигатели, чтобы заменить уже изношенные. С двигателями у России вообще глубокая проблема, потому что они неспособны разработать силовую установку даже для гражданской авиации. Двигатели, которые используются на Су-35 и Су-34 — это советские разработки 1980-х годов. Элементы подвиса этих всех самолетов разрабатывались в одинаковых местах, потому что неспособны предложить принципиально новый двигатель, даже для Су-57 — это глубокая модернизация советского двигателя, которая не соответствует требованиям самолета Су-57 по незаметности для РЛС. Единственная проблема — наличие у врага большого количества старого железа и большое количество людей. Противопоставить можно высокие технологии, когда один пилот будет управлять сразу 12 FPV-дронами, а лучше использовать БПЛА-матку, которая сбрасывает другие дроны.

Способна ли РФ производить новые авиационные двигатели?

Первые 40 реактивных двигателей Советский Союз получил от Великобритании. Первый двигатель на российском самолете был с немецкого "Мессершмидта". То есть они могут копировать. Я постоянно привожу пример Кубика Рубика. Они могут его покрасить иначе, но другую головоломку придумать россияне не способны. Да, им сложно получать определенное вооружение, двигатели. Они не могут их скопировать и производить.

К примеру, двигатель для SuperJet 100 планировался из расчета, что там будет американская компания вместе с российской. На долю россиян приходилась бы только конечная сборка. Они тоже мечтали, что когда начнут получать двигатели, то смогут их копировать. Но Пермский моторный завод сорвал планы. Их изделие было хуже и по тяге, и по грузоподъемности, и не соответствовало требованиям. Сделали, но оно не работало как надо.

SuperJet — это должен был быть гражданский самолет?

Да. Была программа по импортозамещению самолетов: МС-21, SuperJet и Ту-204, но последний — это разработка 1980-х годов. Он должен был заменить некоторые типы советских самолетов. Россия их даже строила, она может их строить, но из обещанных 100 самолетов Путиным они смогли за 4 года, если я не ошибаюсь, построить только четыре единицы. И то с определенными проблемами.

Красноречиво.

Да, и как мы видим, они не могут заменить двигатели. У них действительно есть проблемы, и они тянутся еще со времен СССР. Даже если взглянуть на любой советский самолет, то они повторяют западные. Смотрим на Як — Harrier, Ту-134 — это McDonell Douglas, Ту-144 — это чистая копия Concord. Ту-160 — B1 Lancer. Ил-62 — британский аналог. Большое количество всего было просто своровано.

Следует понимать, что Россия не может создавать. Она даже берет у Ирана "Шахед", который они украли где-то у немцев. Берут то, что Корея когда-то получила от Советского Союза. Учитывая технологическую составляющую Российской Федерации у нас есть возможность противопоставить качественное высокотехнологичное вооружение, которое позволит выбить важные объекты врага. Однако для этого нам надо масштабироваться и "засучить рукава". Большое количество производителей сейчас этим занимается. Украина в очередной раз за 30 лет получила очередной шанс, главное его снова не упустить.

Производство F-35 имеет сотни подрядчиков, а у этих подрядчиков есть свои подрядчики. В России все более-менее выглядит, но можем ли мы выделить какое-то узкое горло, поразив которое мы сможем существенно нарушить цепочку поставок?

Здесь вопрос в том, что поражать надо не только завод с самолетами, но еще и нужно поражать оружие, которое производит Россия. Например, "Радуга" производит большое количество крылатых ракет, "Авангард", который делает все, что связано с противовоздушной обороной. [Их поражение] сделает невозможным поставки на фронт средств поражения. Должен быть комплексный подход. Должны быть уничтожены самолеты, средства поражения. На границе или за линией — уничтожение пусковых установок, тех же С-300 или что-то еще баллистическое.

Это военный подход, но еще одна "ахиллесова пята" Путина — это то, что все военные концерны принадлежат одной семье. Вы упомянули F-35, там зарабатывают все подрядчики, а у россиян — Путин и его семья. "Ахиллесова пята" у них есть.

Могли бы вы оценить состояние производства тактической авиации в РФ? Они уже в этом году отрапортовали о поставках Су-34, Су-35. Насколько им удается наращивать производство?

Безусловно, Россия их производит. Они отмечают, что отправили несколько партий, но не озвучивают количество. Если говорить об общей картине, то Россия активно развивалась в производстве тактической авиации до 2016-17-18 годов. Тогда они производили по 10-15 Су-34, Су-35, Су-35 модернизированные, потом пошла разработка Су-57. Понятно, что их выпустили 11 штук, два из которых погибли: один необратимо, а другой отремонтировали. Существенно уменьшились возможности, но Россия и в дальнейшем выпускает эти самолеты. Мы говорим о количестве не более четырех самолетов или Су-34, или Су-35. Су-57 — вообще отдельный вопрос, потому что видео, что нам показали, приводит к большим вопросам. Хочется отметить, что в 2018 году было большое интервью с руководителем цеха, если я не ошибаюсь, 45 — завод на предприятии на Амуре. Там происходит конечная сборка.

Они очень хвастались, что они восстановили возможность конвейерной сборки самолетов. Мы говорим о самолете Су-35, который является глубокой модернизацией Су-27, который выпускался в СССР, и на который остались все рабочие карты, конструкторские работы, документация. Все, что нужно для конвейерной сборки самолета. А они говорят, что модернизирован, окей, но основные узловые механизмы самолета не изменились.

Модернизация касалась авионики, другой двигатель. Ключевые элементы не изменились, а они подавали в 2018 году восстановление как достижение. Было определенное время, когда Россия потеряла большое количество интеллектуальной собственности, которая бы позволяла им, например, активнее масштабироваться. Другой фактор, что "Сухой" выполняет задачи по поставке самолетов по контрактам, которые были подписаны в 16-18 годах. О каких военных рельсах может идти речь?

Напоследок я бы захотел затронуть морскую компоненту. Мы увидели Magura с ракетами Р-73, сегодня — SeaBaby с "Градом". Можем ли мы на этом примере так же экспериментировать с воздушными разработками? Потому что там есть несколько производителей, которые между собой конкурируют и производят несколько моделей. Есть ли смысл 200 компаниям дронов производить 6-7 моделей, но конвейерно, а не каждый свою и в меньших объемах?

Если мы уже имели бы институцию, то производство БПЛА было бы унифицировано. Пилоты в войсках получили бы ту "птичку", которая им нужна под их стратегические и тактические задачи. По количеству производителей то конвейерное и унифицированное производство, это в принципе идет как следующий шаг в кампании. И это надо делать в любом случае. Масштабирование производства — это технологические карты, более качественные графики для сотрудников, понятные планы. Правильно организованные процессы — это отсутствие усталости. Это очень важно, потому что усталость очень влияет на качество производства. А мы делаем оружие, и поэтому нужно качество.

На самом деле унификация систем уже начинает происходить. В этом году мы увидели регулярные удары по НПЗ различными типами БПЛА — это возможно благодаря разработке нескольких типов, которые могут выполнять различные задачи.

Мы к этому (институции) придем, но здесь вопрос, каким путем: проб и ошибок, или создание инстиуции или инженерной ставки, о которой говорит Мария Берлинская.

Все эти составляющие дают нам понимание, что за счет правильного подхода мы сможем быть гораздо более эффективными, потому что война уже идет 11-й год. Россия не сдается и пытается еще больше масштабироваться. Именно при наличии института, который будет изучать и анализировать театр боевых действий и качественного подхода выпуска продукции и возможностей производств, мы сможем победить врага.