Дорога от дома. Годовщина Чернобыля

Бабушкин дом пах сушеными яблоками, грушами и грибами. В детстве мы с сестрой и двоюродными братьями часто лежали на печи, пока она не разогревалась так, что гореть начинали даже уши. В доме были высокие кровати с простынями, вышитыми большими яркими цветами, и огромные подушки, накрытые ажурными накидками. Чтобы залезть в кровать, приходилось подтягиваться на руках. На стенах висели иконы и вышитые картины в обрамлении рушныков.

Я помню это место по необыкновенной тишине, ярко-зеленой траве и черной маслянистой земле, которая становилась еще чернее после дождя, по аисту, шагающему опустевшей улицей, по барвинку, который густо заплетал дворы. А еще помню чужие хаты. Детьми мы забирались в брошенные дома. Там на стенах висели выцветшие фотографии. Почему-то запомнились книги, валявшиеся на полу. Это было место приключений. Когда сердце стучит громко, а в животе щекочет страх, смешанный с любопытством. Мало ли кто мог быть в хатах-призраках. А еще в селе был вкусный воздух. Такой сочный, что казалось его можно съесть. Правда, родители очень переживали, что мы им дышим. Ильинцы – в чернобыльской зоне. Всего 19 км от ЧАЭС.

Когда-то в Ильинцах жили несколько тысяч человек. Была школа и даже два книжных магазина. Сейчас там только Федор. Он – ровесник моего отца и говорит, будто они вместе учились в школе. Папа смеется. Но обнимаются они при встрече так, вроде, и правда, друзья-одноклассники. А встреча один раз в год – на гробки. Люди стараются не отдавать могилы природе. Федор хвастает, что у него есть электричество и даже холодильник. А радио ему починил мой дядя. Федор, радио и почти осиротевшее село.

После аварии бабушку переселили. В новой хате она перезимовала, только вот хата зиму не пережила – раскололась. А бабушка, несмотря на протесты детей, вернулась домой. Таких как она в 1987 году в Ильинцах было около двух сотен. Еще семь лет мы ездили туда. Пока не начались сильные пожары. Самоселам приходилось дежурить по ночам, чтобы огонь не подобрался к хатам. Люди не выдерживали. Уезжали. Сторожей становилось все меньше. Бабушка тоже уехала. Радиации она не боялась. Она боялась пожара. Однажды она уже пережила огонь. Хата бабушки в Ильинцах стояла на пепелище хаты ее мамы.

Новым домом бабушке назначили Веселиновку. Это в 70 км от Киева. Там чернобыльцам отвели место на краю села и построили одинаково скучные дома из рыжего кирпича. Строили наспех. И те, что стояли незаселенными, пускали трещины. Мне казалось, что унылее места нет. Но ведь остались высокие кровати с простынями, вышитыми большими яркими цветами, и огромные подушки, накрытые ажурными накидками, иконы и картины в обрамлении рушныков. Они переехали вместе с бабушкой. И были Ильинцами в эмиграции.

В этом году в бабушкином доме закончили ремонт. Бабушка не сопротивлялась переделкам – лишь бы детям было хорошо. Теперь там модные обои и современная мебель. И больше нет высоких кроватей и рушныков. Нетронутым остался только чердак, где лежат половицы из старого дома. Чердак – как тот одинокий Федор в почти осиротевшем селе, которое исчезает.