Армейское одиночество. Заметки мобилизованного

Одиночество – это когда тебя не замечают. Иногда мне кажется, что в армии сложнее всего тем, кто остается невидимым, неслышимым, отрешенным. Есть коллектив, группы по интересам, сформировавшиеся отделения, где ты не только боевая единица, но и незаменимый элемент, без которого группа обречена на развал. А есть одиночки. Они всегда в стороне. К ним редко обращаются, с ними не делятся личным, да и сами они не особо дают повод раскрыться. Мне кажется, им чертовски сложно. Они одиноки и от этого несчастны.

Армия – это, прежде всего, коллектив. Вне коллектива ты расплываешься, сливаешься с ландшафтом, превращаешься в сплошное недоразумение и одиночество. И чаще всего всем безразлично, какие внутренние переживания испытывает боец, оторвавшийся от коллектива (или не интегрировавшийся в него). Он не свой. Безусловно, он боец твоего взвода/роты, но у него гораздо меньше шансов разделить с другими солдатами последнюю банку тушенки, раскурить последнюю сигарету или поучаствовать в братском застолье.

Казалось бы, подобные правила игры действуют и "на гражданке". Но в отличие от мирной жизни, армейская не подразумевает семью или друзей, готовых поддержать солдата вне рамок коллектива. Все взаимодействия – внутри армии. Вся жизнь (хоть сутками виси на телефоне со своими близкими) – тоже внутри армии.

Кто-то из наших бойцов сказал: солдат вне коллектива – мертвый солдат. Он не сможет положиться на товарищей. Товарищи не смогут положиться на одиночку. И в этом есть доля правды. Чтобы иметь безоговорочное доверие, ты должен не просто хорошо знать в лицо своего напарника, прикрывающего тебе спину, но и чувствовать его настроение, знать его слабые и сильные стороны, улавливать его мысли с полувздоха. А хорошо узнать бойца можно лишь в коллективе – жестком, и порой беспощадном к слабостям.

Я уже несколько раз замечал, когда начинаешь разговаривать с вечно печальным и покинутым бойцом, который держится особняком, предлагаешь ему помощь, даешь ему шанс почувствовать себя нужным или хотя бы замеченным, он тут же расцветает, его настроение меняется: он становится разговорчив, иногда надоедлив, даже нагловат.

Современная украинская армия – многолика. Это не восемнадцатилетние срочники, одинаковы с лица, чью индивидуальность можно подгонять под любые лекала. Это и сформировавшиеся, бывалые и нередко уставшие жить еще в девяностых-двухтысячных люди. Это и молодые (25-30 лет) ребята, которые твердо знают, зачем они здесь. Это и неуверенные в себе, не состоявшиеся личности, для которых один черт: тюрьма, завод или армия… Поэтому, чтобы сошлись все шестеренки и сформировался крепкий коллектив, нужно много усилий, уступок, иногда – подавление амбиций, внимательность, терпимость. Не каждый может. Не все умеют. Но коллектив – жесток, и принимает лишь тех, кто готов, кто вписывается, кто умеет жертвовать.

Алкоголь, девиантная форма поведения, слабые лидерские качества, неуравновешенная психика – все это может стать преградой для вливания в коллектив. От этого одиночество и нередко банальное неуважение других бойцов.

Как-то ночью к нам в палатку заглянул один из таких "невлившихся" бойцов. За время службы он был не раз наказан за пьянство, сидел в ямах, его привязывали, несколько раз был били. Той ночью он тоже выпил, но вроде немного, пару бутылочек "мицного". Он стоял в тамбуре темной палатки, и был слышен лишь его голос:

- Вы можете меня отпиз…ить, но я вам вот что скажу. Ребята (он так и сказал – "ребята"), послушайте, так нельзя. Мы же все одна банда, мы же завтра будем прикрывать друг другу спины, мы должны уважать друг друга. Мне кажется, что-то пошло не так. Мы разделились, а это неправильно. Теперь можете меня пиз…ть.

Его сразу отослали куда подальше, насмеялись, каждый второй проявил свое остроумие, но в итоге задумались над словами подвыпившего бойца. Кому-то наверняка стало его жаль, кого-то тронула его смелость. На следующий день к нему начали обращаться не по фамилии, а по имени. Иногда для солдата это важнее всего остального.