Жутко громко и запредельно близко

Она говорит: "Все эти танки. Как же? Как же они из Луганска доехали уже почти. Только что пронеслись по моей улице. С флагами и бойцами. Жутко громко и запредельно близко". Страшно". Через 40 минут она убедит родителей перенести в подвал дома воду, стулья и лом. По дороге от одного компьютера к другому она миновала пять блокпостов "ополченцев" - чтобы вовремя прислать статью.

Он говорит: под окнами стреляют. И страницами цитирует Пратчетта. Эту цитату - чаще других, от раза к разу она звучит все более убедительно: "Глупо надеяться совершить что-то глобальное, например, установить мир во всем мире, устроить счастье для всех, но каждый может сделать какое-нибудь маленькое дело, благодаря которому мир станет хоть чуточку лучше. К примеру, застрелить кого-нибудь". На предложение приехать в Киев отвечает вежливым отказом: не может оставить родню, которой хватит на три футбольные команды. Пока не отключили интернет, спасается ночными просмотрами "Крепких орешков". Любовь к голливудскому кино парадоксально сочетается в нем с уважением к "русскому миру".

Она говорит: "Мы вчера с другом обсуждали - что же так плохо, куда же всех негодяев отправить. И пришли к выводу, что мы - планета, на которую кто-то уже отправил всех негодяев. И это шанс, что где-то, возможно, существует райское местечко. Схожу на улицу, может даже за пивом - и сяду смотреть новости, надо немного напугаться, а то страшно тихо сегодня".

Он теперь разговаривает исключительно монологами – до часа каждый. О том, что все врут. О безумцах, возомнивших, что могут делить Черное море, которому миллионы лет, а сами из праха явились и в прах уйдут. И о том, что в Крым он больше ни ногой, потому что ему всегда было там хорошо, а теперь будет плохо.

Она говорит: "Мы в бомбоубежище вчера отмечали день рождения незнакомого человека по имени Мики. Он с семьей как раз сел есть тортик, а тут сирена. Решили - побежим с тортиком, заодно всех угостим. И угостили".

Они живут в Киеве, Донецке, Макеевке, Тель-Авиве, Ашдоде. Они говорят, иногда кричат, изредка плачут. Я слушаю. И молчу. И молюсь. Лучшее, что я могу сделать для них и для себя в этом взбесившемся, вставшем на дыбы времени.