В ожидании варваров. Почему Мендель и Аваков снова вспомнили о русскоязычных украинцах

Последние дни особо было не до новостей, но краем глаза все же следил за сюжетом с Юлией Мендель и Арсеном Аваковым, которые попытались в истеричном общественном дискурсе легализовать тезис о том, что русский язык не принадлежит Российской Федерации, и потому "украинский русский" вполне имеет право на существование. С этим тезисом я согласен на тысячу процентов.

Однако оба эти высказывания прозвучали на фоне вала сообщений и аналитики о возможном возобновлении активных боевых действий между Россией и Украиной. Логично предположить, что все это — сигналы для русскоязычных, русскокультурных и этнических русских граждан Украины, попытка повторить фокус с "единой страной/єдиною країною" в 2014 году. 

В этот раз, как мне кажется, если, не дай Бог, алармистские прогнозы сбудутся, уловка уже не сработает.

С 2019 года у нынешней власти были все козыри на руках, все рычаги управления для того, чтобы отменить противоречащие Конституции законы о государственном языке, об образовании и ряд других, принятых в каденцию президента Порошенко. 

Или хотя бы смягчить их. Или хотя бы выполнить рекомендации Венецианской Комиссии и Верховного комиссара ООН по правам человека. Или принять закон о национальных меньшинствах. Или уравнять парий, не принадлежащих к титульной этнолингвистической группе, в их позорном статусе унтерменшей, чтобы не было "третьего" и "четвертого" сорта, а хотя бы только "второй"*.

Но все соответствующие законопроекты нардепов Бужанского или Гетьманцева не прошли дальше комитетов ВР.

* Логика "сортировки" языков используется в указанных законах о языке и об образовании. Так, государственный украинский обладает наивысшим статусом, язык "коренного народа", то есть крымских татар, можно использовать с некоторыми ограничениями, для официальных языков ЕС установлены некоторые послабления, но русский язык, в свою очередь, по своему статусу приравнивается ко всем остальным языкам мира, например, урду или китайскому, и потому в "табели о рангах" находится на четвертом месте.

Прошерстил давеча сотни комментариев пользователей под статьями и постами, посвященных "украинскому русскому". Даже если отфильтровать "ольгинских" и "медведчуковских" ботов, в этих реакциях "простого русскоязычного народа" с беспокойного Юго-Востока мерцает коллективное сознательное и бессознательное, которое можно сформулировать следующим образом: "Два года назад мы проголосовали за Зеленского, в том числе, потому, что он обещал прекратить унижение нашего родного русского языка и нас, его носителей. А воз и ныне там". 

Некоторые комментаторы в своей фрустрации доходили до прямых угроз государству и его вождям, однако в массе своей раздавался жалобный шепот: "Мы не можем устроить ребенка в русскую школу и русскоязычный кружок", "Мы не можем купить ту или иную книгу на русском", "На нас накатали жалобу, потому что мы не на том языке обратились к клиенту", "Мы чувствуем себя на родине как в чужой стране", и самое характерное: "Когда же это все, наконец, закончится?". 

В этих голосах звучит усталость и тихая обреченность, которая особенно остро чувствуется на фоне неистовых криков их пассионарных оппонентов, сторонников эксклюзивной "Украины для украинцев": "Зрадники! Підсобники окупантів! Малороси! П"ята колона! Агенти Кремля! Узкоязичні мокшанські свинособаки! (в чьем воспаленном воображении возникла эта дивная химера?)".

В 2014 году мне, как и многим тысячам дончан, луганчан, крымчан пришлось делать экзистенциальный выбор: уезжать или оставаться, Украина или Россия, вернее, "ДНР", цивилизация или варварство. 

Выбор казался очевидным. Российский президент Путин утверждал тогда, что пришел с оружием защищать именно меня, русскоязычного и по крови наполовину русского жителя Донецка, русского филолога по первому образованию, который учился на режиссуре в Москве. Защищать мой родной русский язык от "хунты", "кровавого пастора" и "кастрюлеголовых бандеровцев-правосеков". С помощью садиста Мильчакова, дегенерата Арсена Павлова, придурочного Джигурды на коне, бурятских танкистов и жгучих брюнетов, танцующих лезгинку на бульваре Пушкина. 

Помню сербского "братушку", пухлого бородача, похожего на гнома Гимли из "Властелина Колец", тарахтящего на БТРе под моим окном, под черным флагом четников с черепом, костями и лозунгом "Слобода или смрт". Гимли направил на меня автомат и сделал головой характерный жест, отойди, мол, от окна, парнишка…

Тот выбор для меня, моей семьи, моих друзей был этическим, а не этническим. Я, безродный космополит, не бежал к "своим", к "украинской Украине", к аистам на фонарных столбах вдоль дороги, к бескрайней выцветшей желтой степи вдоль моря, к жирному баношу в Карпатских горах, к грустным народным песням, к удивительному, нежному, теплому, южному украинскому языку, замечательному, но не родному, приобретенному — в школе, вузе, кинозале. 

Я бежал от моих "защитников" к свободе, и затем семь лет наблюдал, как пространство этой самой свободы съеживается, сморщивается, как становится тяжелее дышать, как приходится подумать двадцать раз, прежде чем брякнуть что-то бескостным русским языком моим в компании незнакомых киевлян. ПрОклятый языковой вопрос, мне думается, не столько про язык и идентичность, сколько про достоинство и свободу.

Глядя на все, что происходит с русским языком и его статусом в последние годы, я злюсь, я расстраиваюсь, я паникую, иногда бешусь, иногда матерюсь вслух, но я не жалею о своем выборе. 

Если вдруг ботоксный фараон в Кремле исполнит свои угрозы и снова нападет на нашу страну, если, упаси Господь, по проспекту Бандеры загрохочут российские танки, я не побегу встречать их с гвоздиками. Даже если этот проспект переименуют обратно в Московский. Даже если русский вернется в школы, вузы и в меню ресторанов. Даже если на русском снова станут снимать кино и ставить спектакли. Даже если книжные будут завалены ранее запрещенными новинками АСТ и Эксмо. 

Потому что я помню, что такое "ДНР". Будь я даже искренним русским националистом (а я далеко не в ту степь) с влажными мечтами о "вальсах Шуберта и хрусте французской булки", я четко понимаю, что то, что предлагают "защитники" — это перверсия мечты о "прекрасной небесной России", это какой-то сатанинский ритуал с перевернутым крестом, коллективной оргией и осквернением храма.

Однако мне почему-то кажется, что в этот раз, в случае нападения и возможной оккупации украинских территорий, количество коллаборантов будет гораздо выше, чем семь лет назад.

 Виновата в этой ситуации как прошлая, так и нынешняя власть, а также те украинские интеллектуалы и не очень, которые сочувствуют дискриминационной языковой политике государства, кто рассказывает, что "никто тут никого не угнетает", что это "позитивная дискриминация", "историческая закономерность и восстановление справедливости", "необходимость в условиях гибридной войны" и так далее. И в какой-то момент может оказаться поздно пить Боржоми.

Но не стоит подсчитывать потенциальных предателей. Гораздо опаснее — равнодушные граждане, которые выберут позицию нейтралитета. Они будут изумленно наблюдать за схваткой двух левиафанов, не идентифицируя себя ни с одним из них.

И эти люди, теплохладные, отчаявшиеся, те, кого принято называть "обывателями", напоминают мне персонажей стихотворения Константина Кавафиса "В ожидании варваров", жителей (вероятно) Константинополя, собравшихся на площади накануне падения города. Эти люди полностью потеряли волю к жизни и к победе. Ни одно государственное учреждение не работает. Варваров готовы встречать сенаторы, консулы, сам император. Однако варвары так и не приходят:

Уже стемнело — а не видно варваров.

Зато пришли с границы донесения,

что более не существует варваров.

И как теперь нам дальше жить без варваров?

Ведь варвары каким-то были выходом.

(Перевод Ирины Ковалевой).

Я никого ни к чему не призываю. Никого не хочу и не могу переубедить, потому что наши коды не совпадают, никто никого не слышит в нашей стране. Мы все тут друг другу иностранцы, а то и вовсе инопланетяне. И все же мне хочется верить, что компромисс между русскоязычными и украиноязычными возможен — хотя бы сейчас, в тот момент, когда варвары уже возле границы, и мы слышим грохот их орудий.