Разделы
Материалы

США справились бы лучше? Высокомерие и самоуверенность в войне с Украиной

Ольга Шевченко
Вторжение в Украину явно идет не так, как ожидало западное аналитическое сообщество, и уж тем более сами русские

У русских не задалось с Украиной. Они не способны вести современную общевойсковую войну. Даже если бы российские солдаты были обучены и подготовлены, некомпетентный и коррумпированный офицерский корпус не в состоянии эффективно их использовать. Но сложно не задать вопрос: касается ли сказанное только России, или это более широкая проблема современной войны.

Последним доказательством бездарности русских стало уничтожение подразделения, пытавшегося форсировать реку Северский Донец на Донбассе. Министерство внутренних дел Украины (не самый объективный источник по этим вопросам) сообщило, что части российской бригады, обнаруженные воздушной разведкой, понесли большие потери: "В результате артиллерийских ударов ВСУ сгорело 70 единиц российской бронетехники". Из 550 военнослужащих российской бригады 485 погибли".

Так нам говорят. Но так ли все на самом деле?

Фокус перевел новый текст Дэвида Джонсона с анализом ошибок ВС РФ в Украине.

Анализ ошибок ВС РФ в Украине

Западные комментаторы в общем и целом удовлетворены этой версией, восприняв фиаско с переправой через реку как очередное доказательство трудностей российских военных перед лицом решительного сопротивления хорошо обученных и мотивированных украинских сил. Военные эксперты анализируют недостатки российских войск, в основном приписывая их неудачи недостаточной подготовке и плохому руководству. По их словам, эта неудача – одна из многих, которые "указывают на проблемы, находящиеся выше в командной иерархии и, вероятно, свидетельствующие о несовпадении между требованиями высшего руководства и успехами войск".

Таким образом, "Россия преподносит миру урок, как не надо делать", — говорят западные ветераны.

Но что, если аналитики видят уроки Украины искаженно – через призму своих собственных предубеждений и высокомерия? Что, если ключевой переменной является не профессионализм российских военных, а сам характер этой войны?

Как мы увидим, американские и российские доктрины схожи в подходах к форсированию рек и многим другим тактическим и оперативным маневрам. Если неудачи России объясняются кадрами, то эта война не противоречит современным концепциям и возможностям ведения боевых действий США – при условии, что за дело берутся профессионалы. Но если проблема все же не в кадрах, то американский подход также можно признать несостоятельным. Отсюда вопрос: смогли бы американские войска лучше проявить себя в войне, подобной украинской?

Учимся "побеждать"

Это охаивание российских военных – что-то новенькое. Многие, если не большинство, военных аналитиков считали, что война в Украине быстро закончится полной победой России. Красная Армия в городе – сопротивление бесполезно!

Многие из этих оценок были основаны на военных симуляциях с участием стран Балтии – уязвимого восточного фланга НАТО. Они показали, что русские будут в Таллинне и Риге уже в течение 60 часов. Считалось, что именно здесь русские представляют собой наиболее серьезную угрозу безопасности, поэтому в ходе игр военные пытались понять, какое увеличение численности сил НАТО обеспечит сдерживание.

Последним доказательством бездарности русских стало уничтожение подразделения, пытавшегося форсировать реку Северский Донец на Донбассе
Фото: Генштаб ВСУ

Учитывая географию и скромное присутствие войск в странах Балтии, эти выводы казались правдоподобными. Расстояние от российской границы до Риги составляет всего около 210 км, а три страны Балтии представляют собой довольно узкую полосу, на границе которой находятся Россия и Беларусь. Кроме того, у русских есть милитаризованный анклав в Калининграде, расположенном вдоль Сувалкского коридора, который контролирует сухопутный доступ из Польши в Прибалтику. Более того, силы НАТО в этих странах на уровне, используемом в военных симуляциях, будут значительно превосходить по численности и вооружению любое российское вторжение.

Вторжение в Украину явно идет не так, как ожидало западное аналитическое сообщество, и уж тем более сами русские. Однако не следует забывать, что Украина – это не Прибалтика. Украина обладает стратегической глубиной и значительными вооруженными силами, которые реорганизуются и обучаются под наблюдением НАТО с момента российского вторжения 2014 года. Они также получают весомую и практически беспрепятственную материальную поддержку со стороны Запада.

Тем не менее, западные военные аналитики прошли путь от ошеломления российской военной мощью до насмешек над ее действиями в Украине. Возможно, пришло время сделать глубокий вдох и просто "научиться побеждать".

Почему Россия оказалась в тупике?

Большая часть аналитиков сейчас сосредоточена на определении причин феноменальных неудач России, пытаясь найти виноватых в том, почему русские не могут эффективно использовать свои возможности. Ответ, по-видимому, кроется в важнейшем отличии: русские не такие, как мы.

Недавний отчет Института современной войны Вест-Пойнта воплощает общепринятое мнение о логистических неудачах и неспособности вести эффективные общевойсковые операции как об "ахиллесовой пяте" российских вооруженных сил. Отчасти это объясняется недостатком подготовки и боевого опыта. Более фундаментальная причина в том, что их солдатами плохо руководят, а в армии не хватает сержантского состава и младших офицеров с такими полномочиями, как в американских и других западных вооруженных силах. Таким образом, преимущество Украины в том, что она "пытается моделировать свои вооруженные силы по стандартам НАТО и США, в том числе создавая собственный сержантский корпус путем участия в таких программах, как Программа НАТО по повышению уровня оборонного образования".

Следовательно, по словам одного аналитика, "российские вооруженные силы, которые многие считали вторыми по силе в мире, имеют серьезные ограничения. За фасадом сверкающих новых танков и самолетов все проблемы с эффективностью и командованием, отмеченные выше, успешно скрывались – ровно до тех пор, пока русским не пришлось воевать".

Короче говоря, у России "потемкинская армия".

Что если диагноз неверен? Форсирование реки Северский Донец: разбор ошибок

Трудно спорить с симптомами неэффективности России, но что, если диагноз неверен? Что, если западные военные имеют схожий недуг, но не видят его из-за поверхностной оценки русских?

В этом отношении случай с форсированием реки особенно поучителен. Показательны комментарии отставного бригадного генерала армии США Питера ДеЛуки: "Любой бой должен быть хорошо отрепетированным балетом огневой мощи, людей, транспортных средств и самолетов… а переправа через реку – один из самых сложных маневров". Следовательно, продолжает он, "все это должно быть скоординировано, чтобы быть эффективным – мы не видели, чтобы русские достигли такого уровня в Украине".

Британский инженер коммандос Тони Спамер также высказал свое мнение на основе опыта службы в Афганистане. "Мы бы никогда не приехали на место и не попытались бы действовать на авось". Вместо этого он объяснил, что "его подразделения проводили до семи медленных учебных боев на своей базе, а затем повышали скорость тренировок, каждый раз отнимая минуты, отведенные на опасные операции, прежде чем отправиться в бой ".

Военные профессионалы подробно описывают, как бы они провели эту операцию: тщательная разведка, охрана дальнего берега реки в первую очередь, обман с использованием нескольких ложных переправ, использование дыма для маскировки операции и т.д. Все это разумные доктринальные принципы для форсирования реки. По иронии судьбы, в статье отмечается, что российская доктрина аналогична: "Российские войска, участвовавшие в операции, похоже, проигнорировали свою собственную военную доктрину и боевые уставы, предприняв поспешную попытку маневра, который требует тщательного планирования, больших ресурсов и строгого надзора". Вероятная причина российской катастрофы на реке Северский Донец: "высшее руководство требует добиться успехов, к которым войска не готовы".

Большая часть аналитиков сейчас сосредоточена на определении причин феноменальных неудач России, пытаясь найти виноватых в том, почему русские не могут эффективно использовать свои возможности
Фото: РИА Новости

Тем не менее, русские провели несколько успешных переправ через реку Северский Донец, чтобы расположить силы для наступательных операций на Изюм. Эти переправы позволили русским накопить силы для операций в регионе к югу от реки.

Эти переправы, как и другие успешные российские операции, почти не освещаются в СМИ. Украинские неудачи также не фигурируют в репортажах с войны. Вероятно, это результат сложной информационной кампании, проводимой во всех средствах массовой информации Украины, подкрепленной позитивными историями от журналистов, доступ которых тщательно контролируется украинским правительством. Такой контроль над информацией усиливается превосходной оперативной защищенностью их вооруженных сил. Действительно, именно украинское правительство распространило видео неудачной переправы через реку Северский Донец.

Неудавшаяся переправа через реку изображается как еще одно доказательство, что провалы России в Украине – это проблема руководства, усугубляемая недостаточно обученными, неопытными солдатами с неуклонно снижающимся моральным духом.

Этого следовало ожидать от украинцев: в конце концов, они участвуют в экзистенциальном конфликте, в котором нарративы международных СМИ играют ключевую роль в обеспечении поддержки. Однако тем, кого увлекают истории о российских неудачах, следует задуматься. Возможно, тем самым они ищут подтверждения своей личной компетентности и умелости военных своей страны.

Утешительный, но неверный диагноз. Ошибки прошлых военных кампаний

Утешает то, что вину за российские неудачи возлагают на практику, а не на доктрину, и это освобождает западных военных от необходимости тщательно изучать собственную доктрину. Это важно, потому что, как отмечается в различных статьях, доктрина операций по форсированию рек схожа у всех военных.

Доктрина форсирования рек в значительной степени основана на уроках Второй мировой войны в Европе, когда все армии столкнулись с проблемой переправы через реки и другие препятствия для маневра. Действительно, переправа через реку, на другом берегу которой расположился противник, была одной из сложнейших в исполнении операций.

Вероятно, самым печально известным примером стала попытка переправы через реку Рапидо в январе 1944 года во время итальянской кампании. Эта операция провалилась перед лицом решительного немецкого сопротивления и привела к большим потерям со стороны американцев. Были и успешные примеры, в частности, ночная переправа на лодках через Рейн у Нирштайна 22 марта 1945 года 5-й пехотной дивизией, входившей в состав Третьей армии генерала Джорджа Паттона — "первая со времен Наполеона Бонапарта переправа через Рейн на лодках армией вторжения". Более известен захват моста Людендорф через Рейн в Ремагене 7 марта 1945 года.

Вторая мировая война была последним случаем, когда вооруженные силы США или России действительно переправлялись через реку, имея умелого и хорошо вооруженного противника. Операции в Афганистане проводились в целом на усмотрение командиров, и переправы через реки, хотя и были сложными, не встретили там особого сопротивления. Они также не являлись критическим компонентом успеха операции, в отличие от Второй мировой войны и современной Украины. Отсюда и спешка со стороны русских.

Что это за болезнь?

История с переправой через реку показывает реальную болезнь, от которой страдают как русские, так и их западные наблюдатели: хроническая неопытность в наступательных боях против компетентного противника, способного вести бои во всех сферах в затяжной войне, которая приводит к большому числу жертв.

Ни Россия, ни Запад уже целое поколение, если не со времен Второй мировой войны, не имели оперативного или боевого опыта, актуального для войны в Украине.

Под оперативным опытом я подразумеваю практику развертывания, маневрирования и поддержки крупных, многоэшелонных формирований в совместных операциях против компетентного, хорошо вооруженного противника, который полон решимости и возможностей сражаться. В армии обеих стран есть лидеры-ветераны с многолетним боевым опытом.

С 1990-х годов Россия прибегала к помощи своих военных подрядчиков из группы Вагнера в Чечне, Грузии, Крыму, Украине, Сирии и других странах. Соединенные Штаты и многие их союзники по НАТО имеют опыт войны в Афганистане, а американские и британские военные проходили длительную службу в Ираке. Однако операции "Щит пустыни"/"Буря в пустыне" и "Иракская свобода", последние крупномасштабные боевые действия США, были направлены против численно превосходящих противников, в условиях превосходства США в воздухе и полного контроля над морем.

Перед украинцами стоит иная задача, чем перед русскими. Украинцы обороняются, и у них есть большой опыт в проведении такого рода операций на Донбассе после вторжения в 2014 году. Смогут ли они в будущем перейти во сколько-нибудь масштабное наступление, еще предстоит выяснить.

Перед украинцами стоит иная задача, чем перед русскими. Украинцы обороняются, и у них есть большой опыт в проведении такого рода операций
Фото: УНИАН

По состоянию на 24 мая российско-украинская война длится всего три месяца, что по меркам любой крупной войны очень мало. Можно вспомнить, что в 1941 году немецкому наступлению на Советский Союз в рамках операции "Барбаросса" потребовалось время с 7 июля по 26 сентября, чтобы дойти до Киева и захватить его. Нынешняя война, похоже, превращается в затяжную войну на истощение. Поэтому российская стратегия ограниченного маневрирования и опоры на огневую мощь еще может оказаться вполне разумной. Такое затягивание крупных боевых операций выходит за рамки опыта действующих западных офицеров.

В начале войны численность российского личного состава и основных систем вооружений, выделенных для вторжения, значительно превышала показатели украинцев – почти два к одному. Точные данные о потерях в живой силе и боеприпасах получить трудно, особенно из Украины, где эти данные по понятным причинам считаются государственной тайной. Тем не менее, если цифры, сообщаемые каждой из воюющих сторон, соответствуют действительности, то текущие оценки показывают, что обе стороны несут значительные потери, прежде всего личного состава.

Если это правда, у Украины возникнут серьезные проблемы в случае затяжной войны. Наблюдение Карла фон Клаузевица сейчас так же верно, как и в 19 веке: "Естественно, если не принимать во внимание относительную силу двух армий, меньшая из них будет истощена раньше, чем большая; ее не хватит надолго, и поэтому радиус ее театра военных действий должен быть ограничен". Пока неясно, сможет ли Россия с ее неограниченной, но в значительной степени необученной живой силой сохранять свой потенциал дольше, чем Украина, которая также мобилизует свои резервы и добровольцев.

Западные военные также подвержены тому, что Джеффри Рекорд называет "фобией потерь". Он прослеживает это явление до войны во Вьетнаме, но отмечает, что его современные последствия проявились в операции "Союзная сила" в Косово. Согласно ему, американские политики и старшие офицеры считают, что "при применении силы в ситуациях необязательного вмешательства следует быть готовым пожертвовать даже оперативной эффективностью ради избежания жертв", и что в войне против Сербии "сохранение жизней военных была приоритетнее выполнения миссии". В подтверждение этого вывода Рекорд приводит слова тогдашнего председателя Объединенного комитета начальников штабов генерала Хью Шелтона: "Главный урок, извлеченный из операции "Союзная сила", заключается в том, что благополучие наших людей должно оставаться нашим главным приоритетом".

Вследствие этого западные военные уделяли большое внимание защите своих сил. Это стало возможным благодаря необязательному характеру многих операций, с которыми большинство действующих военнослужащих сталкивались почти исключительно в течение своей карьеры. Кроме того, за большинством оперативных решений постоянно стоит опасение общественного мнения, которое может реально изменить политику. Это не означает, что нерегулярные войны в Афганистане и Ираке не были жестокими и смертоносными. Они, безусловно, были таковыми на уровне солдат, отделений, взводов и рот. При этом в операциях редко задействовались батальонные или более крупные формирования в составе общевойсковых операций.

За более чем 20 лет войны в Афганистане в боях не было потеряно ни одного взводного. Уровень потерь был чрезвычайно низким даже по меркам Вьетнамской войны, а медицинская помощь была быстрой и всесторонней. Наконец, боевые действия носили летальный характер только на поверхности земли; авиация чувствовала себя безнаказанно вне зоны действия ограниченной противовоздушной обороны противника. Потери авиации были связаны с операциями на малых высотах и почти всегда ограничивались вертолетами.

Война в Украине наглядно продемонстрировала высокую человеческую цену крупномасштабных боевых действий высокой интенсивности.

Потери России на реке Северский Донец и в других боях показывают, что это война, где рота, батальон и даже более крупные формирования могут быть уничтожены в мгновение ока, что приводит к большому количеству убитых и раненых солдат, а также к выводу из строя целых парков техники.

Следовательно, в Украине мы видим возвращение императива сохранения сил, а не их защиты. В настоящее время это выходит за рамки сознания западных военных и существующих возможностей по оказанию помощи раненым в бою.

Война в Украине наглядно продемонстрировала высокую человеческую цену крупномасштабных боевых действий высокой интенсивности
Фото: Генштаб ВСУ

Переход от "защиты сил" к "сохранению сил" в современной западной военной культуре кажется ересью. В Украине Россия учится необходимости сохранения сил на собственных ошибках – в жестоком горниле боя. Возникает резонный вопрос: подготовили ли западные правительства себя, а тем более своих граждан, к конфликту, который может привести к тысячам смертей и многим другим жертвам всего за несколько недель? Пробудит ли эта мясорубка чувства людей, описанные в книге "О войне" Карла фон Клаузевица, даже в странах с добровольческими вооруженными силами? Может ли такой уровень потерь поставить под сомнение современную политическую систему, если не покончить с ней?

Тот факт, что русские восстанавливают подразделения из мобилизированных солдат и остатков частей, уничтоженных в боях, является реальностью затяжных и высокоинтенсивных боев. Наша собственная история Второй мировой войны показывает потенциальную цену войны равных противников. 1-я пехотная дивизия за 443 дня боев в Северной Африке, Сицилии и Европе понесла 20 659 потерь. Эта цифра превышает утвержденную численность пехотной дивизии США времен Второй мировой войны в 15 тысяч человек.

Важно отметить, что такой уровень потерь в войне в Украине также ставит под сомнение способность западных армий поддерживать адекватную боевую мощь в ситуациях, отличных от коротких войн со скромными потерями. Много говорится о том, что русские восполняют потери спешно мобилизованными резервами. Но еще наполеоновские войны показали, что массовые мобилизации являются необходимым условием для ведения затяжной войны с другими государствами на таком уровне. И у русских, и у украинцев существуют системы призыва граждан на военную службу; в большинстве западных стран от этой практики отказались вместе с поддерживающей ее инфраструктурой. Возможно, это пример разумной подготовки, а не акт отчаяния?

Война все та же, но другая

Хотя многие аспекты войны в Украине повторяют прошлые крупные войны, такие как Вторая мировая война и, в меньшей степени, Корейская война, у нее есть и несколько новых характеристик. Одна из них – повсеместное наблюдение за полем боя – вероятно, объясняет фиаско с переправой через реку Северский Донец. Украинцы сообщили, что обнаружили российскую переправу с помощью воздушной разведки. Потенциальные источники этой информации сейчас гораздо более разнообразны и многочисленны, чем во время прошлых конфликтов. Они включают в себя широкий спектр беспилотников, коммерчески доступные спутниковые снимки, разведданные из западных источников и другие средства.

Эта новая реальность, по сути, означает, что относительно крупному формированию негде спрятаться. Эффект внезапности, особенно в ограниченном количестве потенциальных пунктов пересечения реки, может оказаться невозможным. Таким образом, обманные операции также становятся бессмысленными. Наконец, учитывая сложность многих датчиков, дымовые завесы менее эффективны, чем в прошлом.

В такой изменившейся реальности критики действий российской армии не только неправы, но и опасны. Они цепляются за доктрину, которая оказывается совершенно устаревшей в нынешней оперативной обстановке. Они продолжают считать, что российская некомпетентность в основном обусловлена необученными и плохо мотивированными солдатами, которыми руководят коррумпированные и некомпетентные лидеры, и этот удобный ответ никак не противоречит опыту критиков и их текущей практике.

Почему это опасно?

Понятно, что военные эксперты смотрят на войну через призму своего собственного опыта – то есть своих войн. Поскольку война в Украине находится за пределами их непосредственного опыта, многие американские наблюдатели полагаются на аналогии с тем, что они знают, например, с операцией "Буря в пустыне" или начальной фазой операции "Иракская свобода". К их мнению справедливо прислушиваются, учитывая скудность знаний о военных операциях у большинства гражданских политиков и широких слоев населения. Таким образом, мнение аналитиков о том, что провал русских заключается в исполнении, а не в доктрине, становится общепринятым.

Эти эксперты также предлагают утешительные выводы: хорошие парни, похожие на нас, побеждают плохих парней с нашей помощью. Это праведная война. Мы справимся. Такие выводы опасны по двум причинам.

Понятно, что военные эксперты смотрят на войну через призму своего собственного опыта – то есть своих войн
Фото: armytimes.com

Во-первых, они подтверждают нынешние подходы США, не выходя за рамки поверхностных объяснений неудач России, чтобы извлечь из них уроки. Если говорить о доктрине, организации, обучении, материально-техническом обеспечении, руководство, людях, объектах и политике, то российские военные в большинстве этих областей похожи на американских коллег за двумя вопиющими исключениями – очевидными недостатками в руководстве и людях. Это доказывает правильность нашей доктрины, организации, обучения и материально-технических средств – как имеющихся в наличии, так и разрабатываемых для соперничества и потенциального конфликта с Китаем и Россией. Нет необходимости копать глубже, если истинная проблема заключается в людях и лидерах. Не правда ли?

Возможно, русским и вправду не хватает профессиональных добровольческих вооруженных сил, сильного сержантского корпуса или инициативных лидеров, ориентированных на командование.

Последнее можно сказать и об американских вооруженных силах, учитывая многочисленные примеры нежелания рисковать в Афганистане и Ираке. В самой армии США многие уверены, что это неправда. Однако есть и сомневающиеся. По словам бывшего начальника штаба армии генерала Марка Милли: "Я думаю, что мы слишком централизованы, слишком бюрократизированы и слишком боимся риска – это полная противоположность того, какими нужно быть в любом типе военных действий".

В 1970-х и 1980-х годах армия США обращалась к опыту вермахта времен Второй мировой войны за уроками того, как сражаться с численно превосходящими Советами и побеждать. В конце концов, немцы и вправду сражались с Красной армией. Бывшие нацистские офицеры, такие как генерал Герман Бальк и генерал Фридрих фон Меллентин, объясняли свою систему и ее значение на конференциях и встречах с американскими офицерами и чиновниками.

Американизированные версии немецкой практики профессионального военного образования, профессионализма офицеров и поощрения инициативы подчиненных через Auftragstactik, которая превратилась в американскую систему командования миссиями, были приняты армией США как передовой опыт. Но нельзя забывать, что та же Красная Армия уничтожила хваленый нацистский вермахт в долгой, изнурительной войне на истощение, предположительно, обладая таким же централизованным руководством и наспех обученным личным составом, как и сегодня.

Более того, немцы пропагандировали ревизионизм, чем-то напоминающий Lost Cause – псевдоисторический миф, возникший после поражения конфедератов в Гражданской войне в США. Роберт Читтино писал, что они "описывали советскую армию как безликую и бездумную орду, в которой офицеры терроризировали своих людей, заставляя их подчиняться, а диктатор Иосиф Сталин терроризировал офицеров. В ней не было никакого изящества. Ее представление о военном искусстве заключалось в том, чтобы сокрушить все на своем пути с помощью численности, грубой силы и огромных размеров".

Таким образом, как и в случае американских юнионистов, "количество победило качество. Другими словами, лучшая армия проиграла, а элитные силы были сметены превосходящим по численности стадом".

Эти представления формировали взгляд США на российские вооруженные силы во время холодной войны и, несмотря на то, что в 1990-е годы они были опровергнуты, до сих пор влияют на оценки аналитиков. Как выразился полковник в отставке и дипломат Джоэл Рейберн в интервью New Yorker: "Плохой армии приказали сделать нечто глупое".

Нынешние офицеры продвигаются по службе на основе покровительства, что не так уж сильно отличается от политической благонадежности, влиявшей на службу в российских вооруженных силах во время Второй мировой войны. Каким вопросом следовало бы задаться, так это тем, почему немецкие войска были разбиты столь некомпетентным противником? Возможно, достаточное количество людей, материальных средств и несгибаемая воля к борьбе, несмотря на лишения и неудачи, – вот что действительно необходимо, чтобы выстоять и победить в войне равных.

По иронии судьбы, именно эти черты демонстрировали американские военные во время Второй мировой войны, когда вносили свой вклад в победу над державами Оси. Об этих чертах русских писал Толстой, и они же привели к победе над одной из самых знаменитых армий в истории: Великую армию Наполеона. Этими чертами можно объяснить постоянную поддержку войны российским народом:

Путин представил свою спецоперацию как войну Запада против матери-России и назвал украинцев "нацистами", еще больше напоминая согражданам о Великой Отечественной войне.

Это подводит нас ко второй опасности – высокомерию. Негласный подтекст западного анализа заключается в том, что мы справимся лучше русских, потому что мы лучше их.

Так ли это?

Слова генерала Джеймса Макконвилла, вступившего в должность начальника штаба армии в августе 2019 года, – это не просто тезисы, а искреннее убеждение армии и других силовых структур США о самих себе: "Наша армия – регулярная, национальная гвардия и резерв – является самой подготовленной, самой оснащенной и самой управляемой сухопутной армией, которая когда-либо выходила на поле боя". Макконвилл назвал главную причину этому: "Люди всегда являются моим приоритетом №1: Люди в нашей армии – наша величайшая сила и наша самая важная система вооружения".

Учитывая эти глубоко укоренившиеся убеждения, неудивительно, что военные, не разделяющие американские подходы, обречены на неудачи на поле боя.

Такие взгляды опасны в западных оценках украинских военных. В настоящее время преобладает мнение о преимуществе Украины благодаря современной армии западного образца, которая более десяти лет училась по западным методикам. Они профессионалы. Так же, как и мы. Поэтому они победят. Опять же, здесь не из чего извлекать уроки.

Однако фактических доказательств нет; возможно, признавая превосходство украинских военных, мы выдаем желаемое за действительное и проявляем высокомерие. Заголовок статьи в Wall Street Journal олицетворяет эту точку зрения: якобы все сводится к "годам обучения вместе с НАТО".

Следует напомнить, что западные инициативы по реформированию украинской армии начались только после вторжения России в 2014 году.

Несмотря на все успехи, многие старшие офицеры были воспитаны в советской системе. Когда я посетил Национальный университет обороны в Киеве в 1996 году по обмену в качестве директора по академическим вопросам нашего Национального университета, все старшие командиры там были бывшими советскими офицерами. Некоторые из них также были гражданами России, предпочевшими остаться в Украине, потому что в России не было ничего, куда можно было бы вернуться после распада Советского Союза.

Следует напомнить, что западные инициативы по реформированию украинской армии начались только после вторжения России в 2014 году

Следовательно, украинские вооруженные силы были пропитаны советской бюрократией и шаблонами обучения. Таким образом, их реабилитация в основном заключается в перестройке институтов снизу вверх и в изменении культуры, что потребует времени. В частности, инициативы по созданию основанного на заслугах и квалифицированного офицерского и сержантского корпуса занимают десятилетия – пока что они лишь укореняются на нижнем и среднем уровнях украинской армии. Поэтому многие тактические приемы на уровне небольших подразделений, как и большая часть оборудования, выглядят скорее российскими, чем американскими.

Признаком возможности выхода за рамки подготовки НАТО является малое количество примеров совместных и общевойсковых наступательных операций со стороны украинцев. Этот потенциал будет важен при переходе от обороны к наступательным операциям для возвращения территории, захваченной Россией. Кроме того, похоже, что Украина уступает свои позиции на Донбассе медленному и неуклонному российскому наступлению.

Таким образом, при анализе войны в Украине необходимо рассмотреть еще один вопрос: что, если мнение о качестве личного и командного состава как о важнейшей составляющей современной войны ошибочно? Что, если Сталин был прав, и количество обладает своим собственным качеством? Если это так, то украинцам может понадобиться гораздо большая помощь, чтобы выжить в опустошительной войне на истощение в российском стиле.

Поскольку Соединенные Штаты планируют свое противостояние с Китаем и Россией в будущем, их подход должен характеризоваться смирением и сильным желанием пересмотреть существующие предположения, концепции и возможности, а не подтверждать их.

С нами может случиться то же, что и Россией. Мы должны наконец-то понять, в чем заключается "то же".

Об авторе

Дэвид Э. Джонсон – доктор наук, армейский полковник в отставке. Главный исследователь в некоммерческой корпорации RAND и адъюнкт-исследователь в Институте современной войны в Вест-Пойнте. С 2012 по 2014 год он основал и руководил Группой стратегических исследований начальника штаба сухопутных войск генерала Рэймонда Т. Одиерно.