Дикий синхрон. Как в Киеве появилось пространство для белых ворон

"Сцена 6"

На улице осень. По Киеву лупит дождь. Здание Центра Довженко напоминает остов морского животного, выброшенного на берег. На шестом этаже репетирует Дикий театр. Максим Голенко ставит фрагмент пьесы Мартина Макдонаха "Лейтенант с острова Инишмор". И происходит это на "Сцене 6".

Театр появился в Киеве полтора года назад. А в начале сентября в Центре Довженко открылась новая театральная платформа — "Сцена 6". Сцена Дикого. Она была создана усилиями четырех человек — основателя и директора Дикого театра Ярославы Кравченко, журналиста Алексея Ананова, режиссера Сергея Перекреста и арт-менеджера Владимира Шейко, при поддержке директора Центра Довженко Ивана Козленко. Здесь будут показывать свои проекты альтернативные театры.

Пространство "Сцены 6" таково, что влюбляешься в него с первого вдоха. В воздухе еще пахнет ремонтом. Здесь нет ни завитушек, ни зеркал. Все аскетично, как в супрематизме. Надписи на стенах выполнены ровными и четкими шрифтами — будто театральные плакаты времен расцвета Всеволода Мейерхольда, и где-то там за углом мне мерещится упрямый профиль этого гениального человека.

Со сцены раздаются мат и неистовые вопли о смерти старого кота. Это репетиция. В Диком нет табу — в аннотации к проектам зрителей обычно предупреждают о том, что в спектаклях звучит обсценная лексика и есть сцены насилия. Проекты подчеркнуто остросоциальные, о том, что происходит здесь и сейчас. Спектакли в плотной спайке со временем. Это тот театр, о котором можно сказать словами Маяковского: не отображающее зеркало, а увеличительное стекло.

По формату это проектный театр. Здесь говорят на неудобные темы. И тем языком, который можно услышать на улице. Самой громкой премьерой стал спектакль "Афродизиак" по мотивам "Парфюмера" Зюскинда в постановке Максима Голенко. Играли его в цирке. Спектакль вызвал полярные отзывы зрителей — от полного неприятия до восторга. Один из самых удачных проектов — "Виталик" по пьесе Виталия Ченского. Поставил его тот же Голенко. Играют Алексей Доричевский и Андрей Кронглевский. Это спектакль о нашем современнике, жизнь которого состоит из провалов. Судьба маленького человека переплетена с судьбой страны. По сути спектакль — это монолог, дневник одного человека, в котором зафиксирован отрезок жизни от детства и юности в Мариуполе до неустроенного сороковника в Киеве. Рефреном идет: мне двадцать, тридцать, сорок, и никто не дает. Пунктиром — поиски своего смысла и попытка врубиться в реальность. Понять, что петь хором со всеми не можешь. Даже если речь идет о революции, поэтому дрочишь в туалете на Майдане. И финалишь этот отрезок своей жизни походом к урологу.

Для западной публики такой спектакль был бы просто классной историей о современнике. Для театрально девственных украинцев он эпатажный и жесткий. У нашего зрителя может вызвать оторопь и неприятие сама тема постановки. Как, например, случилось со спектаклем "Том на ферме". Главный герой в нем — гей. Поставил его режиссер и драматург Павел Арье. "Тома" показали в Северодонецке — часть зрителей сразу ушла из зала. Почему? Ответ стоит искать в результатах соцопросов, согласно которым уровень ксенофобии в нашем обществе зашкаливает.

Пока на сцене идет репетиция, мы курим с Ярославой Кравченко в предбаннике. Перед каждым показом Яся, как ее все называют, выходит на сцену и приветствует зрителей как дорогих гостей. От ее слов становится тепло. И тем более сильным для неискушенных может стать социальный шлепок, который вложен в каждый проект. Спектакль о женщинах "Бути знизу" довел до слез нескольких нежных зрительниц, которые пулей вылетели из зала. А там всего лишь о психологическом насилии и феминизме.

У Яси пухлые губы, короткая стрижка и большие глаза. Она похожа на героиню из 1917 года, не хватает только маузера. Все время смеется или улыбается. Даже если речь идет о страшных вещах. Сейчас мы с ней говорим о "Сцене 6".

— Я четко понимаю: для того чтобы двигаться дальше и делать другие проекты, мне нужно, чтобы была какая-то стабильность, — говорит Яся. — И "Сцена 6" — это скорее замысел более глобальный, чем дом для Дикого театра. Я хочу, чтобы "Сцена 6" стала точкой сборки интересных, радикальных, независимых проектов.

Без иронии спрашиваю, откуда деньги на этот рай. Яся широко улыбается в ответ, хотя ей осточертел этот вопрос. Она рассказывает, что вкладывает свои сбережения и то, что зарабатывает Дикий театр. Что один из основателей "Сцены 6", Алексей Ананов, вместо того чтобы купить себе квартиру, вложил накопления в этот кусок пространства. Яся говорит о том, что все основатели "Сцены 6" осознают, в какой нестабильной стране мы живем. О том, что почва здесь зыбкая, а власть, как ветер, может перемениться в любой момент. И Центр Довженко кому-то отдадут или продадут. А потом добавляет:

— Я смотрю на ребят, которые в нашей команде, и думаю, что они п…ватые.

В интонациях Яси гордость за своих.

Нестыковка как толчок

Дикий театр возник при столкновении правды и неправды. Войны и иллюзорного мира. Боли человека и инертности госструктуры. Во время Майдана Яся работала на телевидении и волонтерила в женской сотне — была начальником штаба. До этого имелся опыт работы в Молодом театре завлитом, пиарщиком. В 2014-м поняла, что уйдет с ТВ. Слишком сильным был диссонанс между жизнью и телевизором.

— Весной 2014 года мы снимали для программы, на которой я работала, историю доктора Пи — Слюсарчука. Ездили по городам, в которых он отметился. Львов, Тернополь, Ровно. И вот мы отправляемся искать пострадавших. Но одновременно в этих городах горят СБУ и милицейские участки, потому что революция и война катятся по стране. И вроде бы надо делать свою работу — есть журналистская задача, но ты понимаешь, что страна горит. Это была моя последняя съемка.

В диком платье. Актер Алексей Доричевский в спектакле "Виталик"

Самый стремный проект — когда мы в женской сотне решили сделать горячую линию, чтобы помогать бойцам и их родственникам. В тот момент не было нормального командования, не было подготовленной армии. Ребята в любой ситуации звонили родителям и рассказывали, где они и что им нужно. Мы должны были как-то скоординировать действия родителей и бойцов. Но потом началась жесть. Нам стали звонить мамы, которые искали сыновей, военные, попавшие в засаду, молодые пацаны, которых призвали и которые не понимали, что делать, когда их бомбят и окружают. Они не могли дозвониться до Генштаба и звонили нам. Мы работали 24 часа в сутки. Что сделало Министерство обороны, что сделал Генштаб? Они просто взяли наш телефон и повесили у себя на сайте. И все матери, все родственники начали обрывать нам телефоны с вопросами: где наши дети? они мертвы? почему вы не говорите правду? Все ребята, которых накрывали обстрелами, говорили нам: вы предатели, почему вы нас не спасаете, не вытягиваете отсюда? Нашу линию завалили звонками. Мы в таком ритме продержались месяц. Пока у всех девчонок не начала съезжать крыша.

После этого Ясю позвали работать в Театр имени Франко. Она пришла и не смогла смотреть спектакли. Они были не о том, что волнует, не о настоящем.

— В стране происходят исторические события — умирают люди, а ты приходишь в театр Франко и видишь, что это никак не пересекается с жизнью. На Майдане Андрея убили — осветителя из этого же театра. А на сцене об этом не говорят, и ты понимаешь, что такого не может быть. Театр — это зеркало. А где зеркало? Почему мы делаем вид, что у нас все хорошо? И тогда я поняла, что здесь что-то не то, — такой театр не синхронен с реальностью.

— Какой синхронен, по-твоему?

— Тот, который рассказывает современному человеку о нем же. Чтобы я могла увидеть там себя. Чтобы у меня возникла рефлексия. Чтобы это было честно. Это главная фишка Дикого.

Когда свободен

Территория Дикого театра — как манок для людей, чувствующих неправду. Белых ворон. Которым, когда они делают не то, под что заточены, становится по-настоящему плохо. Актер Алексей Доричевский играет в спектакле "Виталик" филигранно и точно. У него голубые глаза и красивое лицо. Он мог бы сделать карьеру в кино. Либо заработать, снимаясь в рекламе и сериалах. Я спрашиваю у него, чем ему интересен именно Дикий. Ведь он актер с классическим образованием Карпенко-Карого, в государственном театре все же сытнее и стабильнее. Доричевский отвечает, тщательно подбирая слова.

На арене. Шоу-спектакль "Афродизиак" играют в цирке

— Я смотрел на "Дожде" лекцию одного российского блогера, который критикует Путина, власть. Так вот этот блогер сказал: "Я пишу не потому, что я смелый, а потому, что если я этого не напишу, мне будет плохо". Ты едешь в метро, наблюдаешь за людьми и понимаешь, что если ты не будешь это показывать, говорить, пытаться менять, тебе будет плохо. После вуза я сознательно не пробовался в государственные театры. Когда еще учился, у нас были выходы на сцену в Молодом — принеси-подай. Это был театр, который мне внешне больше всего импонировал, но, побывав там внутри, я встретился с такой системой, где нужно делать много необъяснимого. И понял, что все-таки хочу заниматься проектным театром.

Максим Голенко стал режиссером на сломе веков. Когда государство выплевывало выпускников театральных вузов, как жвачку в урну. Голенко пошел работать на телевидение. Задержался там надолго. Но если человек не занимается своим делом, он начинает болеть.

— Это постоянная усталость. Психический разлад и отупение, — говорит Голенко. — Я работал не только первым режиссером на телике, но и вторым, это не имеет к режиссуре никакого отношения. В основном планирование. Это было мучительно. И, конечно, когда появилась возможность спрыгнуть с этого, я воспользовался сразу же.

По словам Голенко, "спрыгнуть с телика" удалось после того, как ушла с украинского рынка российская халтура. Люди, которые зарабатывали, привозя гастролеров оттуда, поняли, что надо вкладываться в отечественный продукт — начиная с новогодних сказок и заканчивая серьезными постановками, как, например, Homo Soveticus по пьесе Виктора Шендеровича, "Вий 2.0" Натальи Ворожбит, "Афродизиак". Сейчас у Голенко в работе несколько проектов. Ставит он для Украины быстро — в пределах месяца. Говорит, что для него Дикий — территория свободы, пример того, как из ничего можно получить театр: за полтора года появилась сцена, репертуар.

Сейчас у Дикого девять спектаклей. И останавливаться его основатели не собираются. К слову у театра есть еще одно правило. Никаких контрамарок. Билеты должны покупать даже свои — то есть друзья или коллеги по цеху участников спектаклей.

• Читайте также: Эта возня сильно жрет энергию, — Виталий Малахов, худрук Театра на Подоле

Я еду в вечернем унылом метро и смотрю на измятые лица пассажиров. Думаю о том, что мне сказал Леша Доричевский, — о желании отражать то, что он видит вокруг. В вагоне громко ржет молодняк, в их глазах блеск и кайф. У молодости есть фора — иллюзия, что вся жизнь впереди, поэтому можно так отчаянно смеяться в метро, даже если у большинства пассажиров лица перекосило жизнью. У Дикого есть фора — он молод. Он на старте. Он дерзок, потому что независим и не находится на подсосе у государства. А это почти равно свободе. Во всяком случае позволяет использовать модерные формы для диалога со зрителем, поднося иногда увеличительное стекло так близко к современнику, что можно увидеть на сцене простое и до банальности страшное лицо человека. Так близко, будто заглянул в собственное нутро.