Украина не для всех. Почему наша страна устроена так, что многие ощущают себя в ней посторонними

В Тернопольской области есть село Цицоры. Основанное в XVI веке, к веку XXI оно повторило судьбу многих сел урбанизирующегося мира. В какой-то момент там осталось несколько дворов, населенных в основном пожилыми людьми, точнее пожилыми женщинами. И вот однажды в это герметичное сообщество ворвались чужаки, другие: в Цицоры приехали жить таджикские семьи.

Столкнувшимся цивилизациям понадобилось лет пять, чтобы приспособиться друг к другу. Сегодня таджикские дети ходят в местную школу, которую по этому случаю передумали закрывать. Ну и количество праздников удвоилось: к христианскому календарю добавился мусульманский.

В Харькове есть гимназия "Очаг" с русским языком обучения, которая много лет считается самой патриотичной среди городских школ.

В Бабьем Яру сосуществуют несколько мемориалов: в память расстрелянных евреев, цыган, деятелей ОУН, "советских граждан и военнопленных", православных священников, детей, душевнобольных. Все это жертвы одной страшной войны. Но их потомки предпочитают скорбеть отдельно, по возможности никак не соприкасаясь друг с другом.

Все эти истории рассказаны участниками круглого стола "Украинский Другой: историческая ретроспектива и современность", прошедшего на днях в Одессе.

Каждый, кто прожил в Украине хотя бы несколько лет, успел получить этот специфический опыт соприкосновения с Другим.

С одной стороны, наше общество демонстрирует все признаки нетерпимости: примерно три четверти граждан отказывают людям другой сексуальной ориентации в праве на заключение брачного союза, две трети готовы ограничить в правах людей с наркозависимостью. Впустить чужака в ближний круг — дружеский или семейный — ни в коем случае! Ну разве что белоруса, русского (все еще, хотя уже гораздо менее охотно) и еврея.

На гравюрах Средневековья любили изображать отверженных — в основном евреев — среди козлищ и свиней, тем самым намекая, что они не совсем люди. Похоже, практики отчуждения этнически или социально нежелательных граждан с тех пор не сильно изменились.

Желание окончательно привести общество к единому знаменателю — языковому, гендерно нормативному, религиозному, идеологическому — периодически вспыхивает то справа, то слева. И обычно такие желания круто замешаны на насилии.

С другой стороны, украинцы существуют в ситуации "множественного Другого". За уникальность и ясность собственной идентичности приходится сражаться одновременно на многих фронтах: советско-постсоветском, украинско-русском, либерально-консервативном и так далее.

Это не считая разнообразных исключений, совсем не вписывающихся в эти правила. Например, старожилов сел Одесской области, на чьем жизненном счету подданство шести разных государств, хотя они никогда не покидали родных мест. Или тех же таджикских семей с Тернопольщины.

Есть и третья сторона. У многих из нас есть опыт контакта не только с Другим, но и в качестве Другого. Украинское государство устроено таким специфическим образом, что граждане ощущают себя посторонними, избыточными для этого государства.

И "русскозычное меньшинство", и представители "титульной нации" жалуются, что они устали быть людьми второго сорта. И те и другие имеют на то веские причины.

Отчуждение собственных потребностей, убеждений, стремлений, представляющих угрозу выживанию, — это отнюдь не кошмар из тоталитарного прошлого, а вполне повседневная практика. Быть чужим самому себе — драма, с которой тоже нужно что-то делать.

Когда кончится война, и эта адская фабрика перестанет штамповать все новых чужих внутри украинского общества, нам всем предстоит проделать большую работу по реинтеграции — и оккупированных территорий, и, что не менее важно, расколотых идентичностей.