Смерть подделкам. Что украсть из русской живописи

Последние два месяца в MacDougall"s готовятся к новым торгам, которые состоятся 5 июня в Лондоне. Предаукционные выставки уже прошли в Москве и Киеве, поскольку большинство клиентов Макдугалл из России и Украины. "Французы покупают французское, китайцы — китайское. Люди коллекционируют то, что они видят с детства", — объясняет Екатерина специфику мирового арт-рынка.

Первую картину в свою личную коллекцию Екатерина Макдугалл купила за 700 фунтов стерлингов — рисунок мастера начала XX века Сергея Судейкина. Дело было в конце 1990-х, выпускница Литературного института москвичка Катя Лебедева недавно вышла замуж за британца с русскими корнями Уильяма Макдугалла, переехала в Лондон, получила там диплом экономиста и устроилась работать в банк.

"В моей семье коллекционировали все. Мама ходила в антикварный магазин каждую неделю, как другие ходят в театр", — рассказывает Фокусу Екатерина. После Судейкина она купила работы Репина, Нестерова и других русских классиков. "Русское искусство тогда было фантастически дешевым, метровый портрет Репина стоил 15 000 фунтов, — вспоминает Макдугалл. — Сейчас это сотни тысяч". В начале 2000-х Екатерина решила, что может не только покупать искусство, но и продавать его, и вместе с мужем открыла аукционный дом MacDougall"s, специализирующийся на русской классике. Дому понадобилось семь лет, чтобы по объемам продаж русского искусства обогнать Sotheby"s и Christie"s.

Свои соображения об искусстве Макдугалл решила записать: в середине июня выходит ее книга. "Это детектив об арт-рынке, — говорит она. — История о молодой женщине, которая открыла свой аукционный дом в Лондоне, и что из этого вышло".

— Книга основана на реальных событиях?
— Нет, все абсолютно вымышлено. В ней общая атмосфера арт-рынка, я пишу о том, что хорошо знаю. Потому что когда я читаю книжки об арт-рынке, мне немножко смешно. Их пишут люди, которые поговорят с профессионалами, а остальное дополняют своей фантазией. А я за то, чтобы фантазировать о любви, о разбитом сердце, но не о работе.

— Какая самая большая глупость об арт-рынке, которую вы читали?
— В одной художественной книге написали про поддельщика картин, который почему-то бегает с пистолетом. На самом деле проблема арт-рынка в том, что поддельщики практически ненаказуемы. Поддельщик же может сказать, что он купил, он — жертва. И как вы докажете обратное? А если работа будет не подписана, то это вообще не криминал, вы можете написать в стиле любого художника. Поддельщики же никогда сами не продают то, что рисуют.

— Много ли подделок на реальном арт-рынке?
— Расцвет подделок был в начале 90-х, сейчас практически все, что осталось на рынке, как раз подложные картины 20–30-летней давности. Больше их почти не рисуют. Из-за того что в свое время было очень много подделок авангарда, авангард перестали покупать. Теперь даже если работа настоящая, но нигде не задокументирована с 1910–1920-х годов, она просто ничего не стоит. Поэтому бесполезно рисовать, никто не купит. И потом, все поддельщики известны, и все в основном отошли от дел.

Русскую классику подделывать вообще смешно. Вот у меня, например, роман о подделке Айвазовского. Айвазовский писал картины 50 см на 40 см за полтора часа. У кого сейчас есть такое мастерство, чтобы писать Айвазовского за полтора часа? Нереально. Если вы будете дольше писать, тот же инфракрасный анализ покажет, что есть наслоение сухого красочного слоя на мокрый, значит, картина писалась дольше — два или три месяца. Подделать Айвазовского практически невозможно.

— На кого из классиков сейчас самый большой спрос?
— Спрос скорее не на художников, а на топовые вещи. Это может быть и Шишкин, и Айвазовский, и Серов — кто угодно. Но это должен быть абсолютный шедевр уровня Третьяковской галереи и выше.

— Но ведь шедевры такого уровня уже осели в той же Третьяковской галерее. Где же искать новые?
— Они сами появляются, когда созревают, падают с ветки. На этих торгах у нас две работы высокого уровня — это Шишкин и Нестеров, обе оценены в 2 миллиона фунтов. Эти картины из частных коллекций. Люди умирают, их наследники продают. У кого-то меняются обстоятельства, кто-то корректирует свою коллекцию. Кто-то вообще не знает, что висит на стенах, особенно если говорить об Америке. Произошла милая история, когда мы продавали "Книгу маркизы" Константина Сомова. Владелец был своеобразный, он не верил в страховки и всю серию иллюстраций, все 122 рисунка хранил в спальне в старых газетах, чтобы жулики не нашли. А когда умер, наследники стали выбрасывать газеты, и из них выпала виньетка — такой маленький рисунок. Они, увидев кириллицу, написали нам — так серия попала на рынок, и мы продали ее за миллион с лишним фунтов.

— Кстати о жуликах. Подделать русскую классику сложно, а украсть?
— Сложно, да и смысла никакого. Существуют два реестра украденных вещей, поэтому продать публично нереально. Частная сделка? А зачем? Для людей коллекционирование искусства — это либо болезнь, одержимость, либо праздник. Если человек хочет получить радость, зачем ему криминал? Тем более что коллекционирование — это все-таки статус. Любой коллекционер хочет похвастаться. А как он будет хвастаться краденой вещью?

Коллекционирование — процесс непростой. Надо сразу понимать, что это сродни инвестированию в акции. Если вы вкладываете в голубые фишки, вам особо понимать не надо. Шишкин и Айвазовский — они и есть Шишкин и Айвазовский. А если вы вкладываете в современных и очень рискованных художников, как в акции только что созданных компаний, вам надо либо иметь фантастическое чутье, либо просто понимать, что происходит на рынке. Сейчас это скорее технологии, чем стихийный процесс.

— Можно ли с помощью этих технологий искусственно взвинтить цены на работы художника?
— Теоретически можно все что угодно. Практически — очень сложно. Вот представьте: у вас есть картина художника, вы купили ее за тысячу, выставили на аукцион за две, и вдруг на торгах она продается за сто тысяч. И еще сто человек, которые купили работу этого художника за тысячу, сразу несут свои картины аукционному дому, чтобы тоже продать за сто тысяч. И если художник хорош, он и дальше будет дорого продаваться. А если нет, то перед вами встанет выбор: либо за сто тысяч покупать этого художника в свою коллекцию до скончания века, либо больше не покупать, но тогда цены на этого художника рухнут. Аукцион — это биржа.

— Стоит опасаться ее обвала?
— Нет. Если вы вложили деньги в качественную живопись, почему она должна дешеветь? Всегда приходят новые коллекционеры — русские, китайцы. Люди покупают миллионную живопись не на последние деньги. И это не то, с чем необходимо расстаться в первую очередь. Это не завод, не яхта, даже не дом. Картина висит и радует глаз.

Юлия Куприна, Фокус