Доктор и его "Призвание". Нейрохирург и писатель Генри Марш — о риске очерствения, врачебном юморе и медицинской реформе

Фото: Getty Images, Павел Лукин
Фото: Getty Images, Павел Лукин

Генри Марш — один из самых известных британских хирургов. Кроме врачебной практики, он путешествует по развивающимся странам с лекциями, а в последние годы пишет книги, общий тираж которых составил уже около 1 млн экземпляров.

Работы Генри Марша "Не навреди" и "Призвание" — не научная литература, а истории из жизни практикующего хирурга, ежедневно принимающего сложные решения: оперировать или нет, рискнуть жизнью пациента или дать ему умереть, в какой момент остановить операцию, чтобы решить проблему, но не навредить.

То, о чем пишет британец, — не истории из какой-то параллельной реальности, где в распоряжении врачей новейшие технологии, сверхсовременное оборудование, поэтому все живы и счастливы. Там есть пациенты, которых не удалось спасти, есть врачебные ошибки, этические вызовы и ситуации, где нет простых и приятных решений. Марш уверен, что главный вызов для любого врача — риск очерствения и равнодушия. Именно эмпатию он называет одной из главных врачебных компетенций.

Фокус встретился с Генри Маршем на Книжном форуме во Львове, чтобы расспросить его о работе, книгах и отношениях с Украиной.

В книге "Не навреди" вы пишете, что ваш путь к карьере нейрохирурга был долгим и непростым. Как именно вы поняли, что хотите этим заниматься всю жизнь, и через какие препятствия пришлось пройти?

— Действительно, мой путь к нейрохирургии был сложным, я бы сказал, несколько эксцентричным. Я вырос в семье, где никто не связан с медициной. Мой отец был профессором в Оксфорде, а мать — политической беженкой из нацистской Германии (она уехала оттуда в Великобританию в 1939 году, перед началом Второй мировой войны).

Британская система образования устроена таким образом, что уже в очень раннем возрасте вы должны решить, будете ли дальше заниматься чем-то, связанным с наукой

Я получил отличное начальное образование. Британская система образования устроена таким образом, что уже в очень раннем возрасте вы должны решить, будете ли дальше заниматься чем-то, связанным с наукой. Основными предметами, которые я выбрал, были английский и история (позднее я смог оценить преимущества этого выбора, поскольку в курс английского входила и литература — благодаря этому я прочитал всего Шекспира и еще много замечательных авторов). Затем я поступил в Оксфордский университет, где изучал экономику и политологию. Казалось бы, Окс­форд — путь к блестящему будущему, но, получая образование там, я был совершенно несчастлив. Поэтому бросил учебу и пошел в больницу работать медбратом. Приходилось выполнять самую простую и грязную работу: ухаживал за больными, мыл полы, отмывал операционную от крови и т. д. Именно в тот момент я почему-то решил, что хочу стать хирургом.

Смелая амбиция для медбрата без медицинского образования, не так ли?

— Еще бы! По совету моего университетского товарища я все же вернулся в Оксфорд, получил диплом и уже с ним решил штурмовать медицинский колледж в Лондоне. К счастью, мне удалось поступить туда с первого раза.

Врачебную практику я начал, когда мне было уже почти 30. Представляете? К этому возрасту люди в других профессиях успевают многого добиться, а я только стартовал. В Великобритании это достаточно поздно для начала врачебной практики (большинство людей поступают в медицинский колледж сразу после школы), но это был мой путь, и я его прошел. С другой стороны, мне кажется логичным сначала получить базовое образование и лишь потом выбирать профессию и получать специальные знания по ней. Кроме того, такой подход способствует расширению кругозора и большей зрелости молодых специалистов. Ведь в работе хирурга важно не только владение скальпелем, но и умение работать в команде, эмоциональная устойчивость.

Что было самым сложным в вашем профессиональном становлении как хирурга?

— Найти свою специализацию. Я начинал в общей хирургии, где проводил различные операции, и, несмотря на то что много лет эта работа была моей мечтой, в реальности мне она не очень нравилась. Все эти скользкие внутренности, много крови — не самое эстетичное зрелище. Все изменил случай: однажды попав на операцию на головном мозге, я понял, что нейрохирургия — это то, чем хочу заниматься всю жизнь. За 40 лет ни разу об этом не пожалел.

Вы один из самых успешных британских нейрохирургов с интересной насыщенной профессиональной жизнью. Что побудило вас начать еще и литературную деятельность?

— Все дело в том, что пациенты (как, впрочем, и вообще все люди) любят человеческие истории. А работа хирурга состоит целиком из них. Думаю, что сегодня, когда продан уже почти 1 млн экземпляров моих книг, можно сказать, что эксперимент с писательством оказался удачным.

Fullscreen

Дилеммы. В своей книге "Не навреди" Генри Марш поднимает сложные этические вопросы

Решение это, возможно, и удачное, но как появилась идея?

— Идея принадлежит моей жене Кейт (Кейт Фокс — известный британский социальный антрополог. — Фокус). Однажды, когда я работал за компьютером, она спросила, чем я занят. Я ответил, что пишу заметки для своего дневника. Кейт попросила почитать, а затем сказала: "Слушай, почему бы тебе не сделать из этого книгу?". Так все и началось. Кстати, название для моей первой книги тоже придумала она. Жена — мой главный критик и советчик.

В своих произведениях вы поднимаете сложные этические вопросы, показываете изнанку врачебной жизни, говорите о стоящих перед хирургами вызовах. Почему именно это решили сделать предметом обсуждения в книге, написанной легко и для широкой аудитории?

— Я действительно хотел показать внутреннюю медицинскую кухню, ту реальность, в которой ежедневно живут оперирующие хирурги. Первую книгу я написал прежде всего для себя — это было частью осмысления всего, что меня волновало в профессии и через что мне пришлось пройти. Можно сказать, что мои книги — результат моего непрекращающегося диалога с самим собой.

В книге "Не навреди" вы пишите, что самое сложное в вашей профессии — не проводить операции на головном мозге, а решить, оперировать ли вообще. Как научились принимать решения, которые могут стоить человеку жизни?

— Действительно, люди часто думают, что самое сложное в хирургии — это то, что делается руками (владение сложными техниками или инструментами). Но это не так. Самое трудное — это принятие решений, цена которых может быть очень велика и последствия которых нельзя будет исправить. Опасности поджидают врача повсюду: оперировать может быть опасно, отказаться от вмешательства может быть опасно, тянуть с принятием решения может быть смертельно опасно. Необходимо делать выбор.

Тот факт, что эти решения принимают люди по отношению к жизням других людей, делает их очень эмоциональными. Как врачи мы обязаны быть беспристрастными, но это не означает, что мы не переживаем за наших больных. Я всегда говорю, что бояться ошибок и смертей пациентов совершенно нормально, — когда нам страшно, мы стараемся изо всех сил.

"Главный вызов для врача: как, сохраняя необходимую отстраненность, не растерять человечности"

На лекциях я часто рассказываю, что мои коллеги видят мои ошибки лучше, чем я сам. Именно поэтому важно, чтобы в команде была атмосфера, в которой можно обсуждать решения и ошибки друг друга. Но это не всегда удается, часто авторитет главврачей побеждает и мешает дискуссии. Мы же с моими коллегами 30 лет подряд начинали рабочее утро с совещания по поводу пациентов, где открыто обсуждали все спорные моменты.

Колумнистка Times Мелани Ред в рецензии на книгу "Призвание" назвала вас "мастером черного, как смола, бесстрастного юмора". В ваших книгах есть и жестокий юмор, и человеческий ужас перед тем, что всех не спасти. Как, оставаясь беспристрастным, не утратить человечности?

— Юмор действительно важная часть моей личности, но не потому, что я врач, а потому что я британец. Мы в Великобритании относимся с юмором абсолютно ко всему, что с нами происходит, и делаем это в очень своеобразной манере. Моя жена даже написала об этом книгу (украинский перевод книги Кейт Фокс "Спостерігаючи за англійцями" вышел в сентябре в "Видавництві Старого Лева". — Фокус). Кроме того, говорят, что у врачей во всем мире свои особые шутки. Думаю, "чернота" этого юмора связана с необходимостью снять стресс, который мы испытываем на работе: это способ дать выход эмоциям.

Как при этом не растерять человечности? Это и есть главный вызов для врача. Нужно искать баланс между необходимой отстраненностью и умением чувствовать чужую боль, что действительно непросто. Если перебрать с сочувствием, то вы окажетесь бесполезны в операционной. Но если не найти этот баланс, можно попросту очерстветь. Для хорошего врача его работа — не холодный механический процесс, а очень эмоциональное действо. Именно поэтому мы должны уметь контролировать свои эмоции. Нет ничего более пугающего для пациента, чем видеть, что его доктор боится. Так что от самоконтроля врача в итоге выигрывают все.

Вас связывают длительные отношения с Украиной. Вы много раз приезжали сюда, проводили операции, консультировали. Какое впечатление Украина и ее медицина произвели на вас, когда впервые оказались здесь, и как оно менялось со временем?

— Впервые я приехал в Киев в 1992 году, когда в Украине царил хаос. Поскольку изучал в университете политологию, то имел представление о восточноевропейских реалиях и, как мне казалось, знал, чего ожидать. Но я был совершенно шокирован тем, что увидел в украинских больницах. Помимо очень старого оборудования и нехватки лекарств, я также столкнулся с директорами больниц и профессорами, которые были носителями советской ментальности и совершенно не хотели ничего менять.

Fullscreen

Писатель. На Книжном форуме во Львове Генри Марш презентовал читателям две свои книги

В одной из книг вы сравниваете Украину со странами Африки по уровню социального развития и качеству медицинского обслуживания. На ваш взгляд, это корректное сравнение?

— Конечно, с 1990-х Украина прошла большой путь, сегодня уровень ее экономического развития значительно выше, чем был. Но из-за коррупции, олигархов и социально-экономического неравенства она не достигла результатов, которых могла бы достичь. Да, проблема социального неравенства существует и в странах с развитой экономикой (например, в Великобритании или США). Но такие базовые вещи, как верховенство закона или отсутствие коррупции в высших эшелонах власти, — это то, что в итоге определяет вектор развития стран и их успешность в движении в сторону демократии. Но, конечно, я не считаю, что уровень развития Украины сравним с африканскими странами.

Если говорить о развитии и реформировании украинской медицины, то, на мой взгляд, таким странам, как ваша, нет смысла начинать врачебную реформу с написания законов или закупки современного медицинского оборудования. Все это не даст никаких результатов, пока коррупция в медицинской и фармацевтической отраслях не будет побеждена.

В одной из своих книг вы задаетесь вопросом, не будете ли скучать по прежней жизни, когда соберетесь на пенсию. Сейчас вы как раз в процессе завершения карьеры. И как, не скучаете?

— Я действительно почти вышел на пенсию — у меня всего один операционный день в неделю, остальное время я в основном преподаю и выступаю с лекциями в разных странах, в частности в таких, как Непал, Пакистан, Судан или Украина. Мне даже кажется, что я путешествую слишком много для своего возраста — например, последние несколько месяцев я провел в Катманду. Но мне все еще нравится быть практикующим нейрохирургом. Я все еще не готов остановиться.