Украденный дом. Три истории крымчан, которые мечтают вернуться на родину

В феврале 2014 года в моей симферопольской квартире гостил друг из Германии. Он с изумлением наблюдал за стремительно разворачивающимися событиями и как-то вечером спросил меня: "Ты веришь, что Крым станет российским?" На что я с абсолютной уверенностью в правоте своих слов ответила: "Ну что ты, какая глупость. Этого не может быть!" Меньше чем через месяц после этого памятного для меня разговора Сергей Аксенов на площади Ленина в центре Симферополя поздравлял крымчан с "возвращением в родную гавань".

Мы пообщались с людьми, которые после мартовских событий вынуждены были искать себе пристанище на материковой Украине и уже пять лет оторваны от своего дома.

Андрей Шадрин. Растеряв стремления

-Как это вообще возможно — заснуть в одной стране, а проснуться в другой?

Несмотря на то что от начала крымских событий прошло уже пять лет, для Андрея Шадрина они по-прежнему открытая рана. Вспоминает мельчайшие подробности февральско-мартовских дней и взрывается эмоциональными тирадами.

— Я был крайне удивлен и даже обескуражен: чужие военные на улицах, "аборигены" кидаются им на шею и чуть ли не красные ковровые дорожки стелют! — делится воспоминаниями парень. — А у меня перед глазами стоял пример Абхазии с заросшими диким виноградом многоэтажками. Поражало, как люди этого не понимают и хотят такой же деградации. Все это заставляло истерить и даже паниковать.

До референдума Андрей жил у моря — в Феодосии. Учился в политехникуме, летом подрабатывал грузчиком и официантом, увлекался исторической реконструкцией. На момент так называемого воссоединения Крыма и России парню было всего 18 лет. Но и в таком юном возрасте он уже четко понимал, что новая реальность ему не подходит.

Как и некоторые другие крымские украинцы, Шадрин пытался помочь нашим военным, оказавшимся заблокированными в своих частях, в том числе в Феодосии. Как-то он принес морпехам продукты и сигареты, но передать их не получилось.

— Россияне, державшие часть в осаде, избили меня прикладами, бросили на улице почти без сознания, а передачу забрали, — рассказывает он.

Уже в апреле Шадрин перебрался на материк. Сначала уехал в Киев, где два месяца обивал пороги военкоматов, безуспешно пытаясь попасть в армию. Тогда он решил идти другим путем: через знакомых вышел на "Правый сектор" в Днепре, куда впоследствии и перебрался. В составе подразделения "Сармат" 18 августа 2014 года Андрей поехал на фронт, сражался под Иловайском. С тех пор война для него не прекращается.

— Конечно, все это очень страшно, — признается Шадрин. — Постоянные взрывы, друзья умирают рядом с тобой, куча незнакомых людей пытаются тебя убить, и в этом хаосе тебе надо ориентироваться и выполнить свою задачу. Но вроде я справляюсь.

В Днепре крымчанин бывает редко, к тому же перерывы между ротациями запоминаются плохо. Однако признается, что жизнь на материке ему нравится. Импонируют большие города, развитая инфраструктура, а еще — независимость и самостоятельность. Семья Андрея осталась в Феодосии, на эту тему он говорить категорически отказывается.

За Крымом парень по-прежнему скучает, но подчеркивает, что возвращаться туда не намерен, даже если полуостров избавится от россиян.

— Жить в регионе предателей и сепаратистов я не стану, — жестко реагирует он на вопрос. — Но все равно хотелось бы зайти в школу и колледж, где я учился, а еще — "навестить" парочку знакомых, которые поддержали оккупацию.

На прощание Андрей признается, что за пять лет окопной жизни превратился в типичного ремарковского героя, который в боях растерял все свои стремления.

Эскендер и Зарема Бариевы. Вернуться домой

С Эскендером и Заремой мы встречаемся в уютном офисе Крымскотатарского ресурсного центра. Пока Зарема делает кофе, я рассматриваю бейджики с мероприятий, в основном иностранных — из Польши, Бельгии, Швейцарии. Рассказывать миру о состоянии дел на Крымском полуострове и ситуации с ущемлением прав коренного населения — одна из задач центра, который Бариевы создали после переезда в Киев.

Уезжать из Крыма они не собирались, даже когда стало понятно, что РФ действительно оккупировала автономию. Эскендер Бариев, член Меджлиса крымскотатарского народа, занимавшийся политикой и правозащитной деятельностью, намерен был и дальше продолжать свою работу. Но активность общественника сразу же привлекла внимание российских правоохранительных органов. Новая власть попыталась договориться с активистом: на счет его организации пообещали перечислить 3 млн руб. После того как Эскендер отказался от "щедрого предложения", методы работы с ним кардинально поменялись. При пересечении границы его документы проверяли с особой тщательностью, а за домом началась слежка, спецслужбы приглашали общественника для "бесед", которые больше напоминали допросы. Переломным моментом стало 16 сентября 2014 года, когда в квартире Бариевых провели обыск.

В тот день Эскендер вернулся домой под утро — был с отцом, который плохо себя чувствовал. Но поспать ему не удалось. В 06:30 в дверь настойчиво позвонили. Бариевы открыли, и прихожая заполнилась посторонними людьми, в том числе автоматчиками в балаклавах. Мужчина отреагировал мгновенно — сказал, что в квартире двое маленьких детей (Энверу на тот момент исполнилось шесть месяцев, а Эмиру — 4,5 года), и попросил вооруженных людей выйти.

— Надо отдать им должное — автоматчиков вывели, — уточняет Зарема. — Но вообще они даже ничего не искали. Скорее запугивали: вышвыривали вещи с полок, копались в нижнем белье, детские игрушки перетряхнули.

После этого Эскендер инициировал создание Комитета по защите прав крымскотатарского народа. Однако давление на активиста усилилось: то неизвестные обольют его зеленкой на пресс-конференции, то "титушки" пытаются сорвать всекрымский съезд организации, провоцируя агрессивную реакцию.

В январе 2015 года Бариев на неделю вы­ехал по делам в Турцию. За это время на сайте российской прокуратуры появилось заявление о том, что против него возбуждено уголовное дело по четырем статьям, в том числе за экстремизм и посягательство на целостность РФ. Возвращение в Крым теперь означало для него тюремное заключение. Через несколько месяцев в Киев выехала и Зарема с детьми. Здесь Бариевы создали ресурсный центр, где продолжают отслеживать случаи нарушения прав человека в Крыму и оказывать адвокатскую помощь.

На жизнь в столице супруги не жалуются, хотя времени на семью и детей почти не остается. Заграничные командировки, конференции, общение с журналистами, правозащитниками и юристами стали их ежедневной реальностью. Однако какой бы насыщенной ни была их деятельность, Киев не может заменить потерянный дом.

— Если бы мне за пару лет до оккупации кто-нибудь сказал, что мы уедем из Крыма, я бы подумала, что этот человек сумасшедший! Не для того наши родители пытались вернуться из Узбекистана домой, чтобы мы потом оттуда уехали, — делится Зарема своей болью.

К тому же Бариевы переживают, что в Киеве у детей нет возможности учиться на крымскотатарском языке. Хотя старший, Эмир, ходит в воскресную школу, этого недостаточно для полноценного образования. Как только из Крыма уйдут россияне, резюмируют они, семье понадобится всего несколько дней, чтобы собрать вещи и вернуться на полуостров.

— Я всегда говорю: спасибо Киеву за гостеприимство, но мы хотим жить у себя на родине, — грустно улыбается Зарема.

Настя и Костя. Год разочарований

-Костя, ты есть будешь? — худенькая рыжеватая Настя ловко управляется на кухне, зажав под мышкой круглощекого Льва. Малыш улыбается и пытается ухватить молодую маму за волосы. В кухню заходит высокий мужчина с модно подстриженной бородой, забирает сына и уходит в комнату паковать чемоданы — собирается в очередную командировку. Почти пять лет назад Анастасия Русакова и Константин Савчук обосновались во Львове, сбежав от новой крымской реальности.

— У нас вообще тогда все очень странно получилось, — Настя освободившимися руками заканчивает готовить ужин и рассказывает о событиях, предшествующих мартовскому "референдуму". — В феврале мы уехали в отпуск в Индонезию. Билеты покупали еще в сентябре 2013 года, так что не хотелось в последний момент отменять поездку.

Отдыхая под тропическим солнцем, молодая пара ежедневно следила за страшными новостями из Украины.

— Даже там по всем каналам показывали события на Майдане, — продолжает Настя. — Помню, как мы узнали о расстрелах, — заснуть не могли, обсуждали все это.

В Крым ребята вернулись в конце февраля, когда на полуострове уже появились "зеленые человечки". Девушка признается, что они вообще не понимали, что происходит. На тот момент Настя училась на третьем курсе Таврического национального университета им. Вернадского на факультете журналистики, а Костя работал авиадиспетчером в РСП "Кримаерорух". Через несколько дней после возвращения из отпуска он вышел на службу, российские военные (тогда еще скрывавшие принадлежность к вооруженным силам РФ) захватили предприятие.

— Больше всего меня поразило, как легко люди поверили российской пропаганде, в эти сказки про высокие зарплаты и низкие цены, — говорит Настя. — Из-за этого было очень обидно, потому что я всегда считала крымчан умными, добрыми и образованными людьми, а тут увидела, как они готовы кидаться на тех, кто поддерживает Украину.

До 16 марта, дня "референдума", девушка считала, что все происходящее — специально выстроенная показуха.

— Я думала, что Путин просто хочет показать, что он способен это сделать, а на самом деле ничего не будет. Казалось абсурдным, что можно вот так захватить чужую территорию. Но это действительно произошло, — вздыхает она.

С тех пор переезд на материк стал делом времени. Почти на всю весну и лето Костя уехал в командировку в Одессу, Настя приезжала к нему каждые выходные. Переводиться она решила в Одесский университет им. Мечникова. Как-то зашла туда узнать, какие документы ей нужны, но в вузе ее ожидал прохладный прием. Сотрудница кафедры журналистики отчитала крымчанку, говоря, что она должна сначала забрать все документы в Симферополе, а потом на общих основаниях поступать в Одессе. Мимоходом девушке намекнули, что из Крыма вообще уезжать глупо и некоторые преподаватели, наоборот, хотят туда переехать. Больше Настя в этот вуз не возвращалась.

Во Львовском национальном университете к девушке отнеслись совершенно иначе. Ей позволили сразу же написать заявление о переводе и пообещали, что она сможет сдать академическую разницу и уже потом забрать документы из своего прежнего вуза.

— В Крыму хамство встречается на каждом шагу. И меня так поразило отношение ко мне во Львове, что я сразу поняла: это именно тот город, где хочется жить, — улыбается Настя.

Она называет Львов мультикультурным и полиязычным городом. Ни разу за 4,5 года не столкнулась с агрессией по отношению к себе, хотя между собой с мужем они говорят по-русски.

— С местными я всегда разговариваю на украинском, но львовяне, узнав, что мы из Крыма, сами готовы перейти на русский! — восклицает она.

У супругов в Крыму остались родители, родственники, поэтому раз в год они стараются их навещать. Каждый раз это дается нелегко — по разным причинам. С одной стороны, полуостров уже не ассоциируется с безопасным местом. Въезжая в Крым, на душе сразу становится тревожно. С другой — при пересечении границы необходимо рассказывать, кто ты, куда едешь и почему.

— Это очень странно, когда ты, чтобы попасть домой, должен рассказать чуть ли не всю свою биографию, в то время как, прибывая в какую-нибудь европейскую страну, просто показываешь свой паспорт, — говорит девушка.

Несмотря на счастливую жизнь во Львове, Настя продолжает мечтать об окончании оккупации, тогда ее семья сможет вернуться в Симферополь, где "даже пыльный воздух кажется до боли родным".