Медик 36-й бригады: "В плену спрашивали, где "американские наемники" и кто стрелял в мирных"

Елена Турас – старший боевой медик инженерно-технической роты 36-й отдельной бригады морской пехоты. Подписала контракт с Вооруженными силами Украины в 2015-м, после окончания Херсонского медицинского училища. Тогда Елене было 19 лет.

На момент полномасштабного вторжения России в Украину Турас была в Мариуполе. Ее подразделение передислоцировалось в помещения металлургического комбината им. Ильича, где находилось до 12 апреля.

Когда ситуация стала критической – защитники Мариуполя оказались в окружении без продовольствия, воды и фактически боекомплекта — командиры дали возможность бойцам выбирать: либо выходить с боем, либо идти маленькими группами и самостоятельно найти безопасный путь домой. Кроме того, часть морпехов, в первую очередь раненые, оказались в плену, а часть – прорывались на "Азовсталь", чтобы соединиться с бойцами полка "Азов".

Елена и ее муж Андрей, также морской пехотинец, решили выходить из окружения самостоятельно в составе маленькой группы. Но уже спустя два дня попали в плен.

Елену освободили в рамках обмена 28 апреля. Андрей до сих пор в плену. Его местонахождение, как и еще около тысячи морских пехотинцев, до сих пор неизвестно.

Выход из кольца: как морпехи попали в плен к "армии ДНР"

Как вы оказались на территории Мариупольского металлургического комбината имени Ильича?

— Это была смена позиций бригады. Мы зашли туда 25-го или 26-го февраля, выбрали себе бункер. Там находились два месяца, к такому мы привыкшие. В моральном плане все было нормально. Нам подвозили боекомплект, помогали другие подразделения. Сначала могли противостоять, вести бой, потом нам обещали, что будет подкрепление, что прорвут образовавшееся кольцо... Но с каждым днем оно все плотнее сжималось. В апреле мы поняли, что к нам никто не придет.

И пришлось выбирать: идти на прорыв, сдаваться в плен или же соединяться с подразделениями на "Азовстали"?

— Несколько раз собирали весь личный состав для прорыва, и каждый раз нам давали отбой. К тому времени у нас нечем было воевать, не на чем было ехать – разбомбили всю технику. Мы даже раненых вывезти всех физически не могли. Да и сепары уже были на заводе, там ездили их танки. После был организован первый организованный прорыв, можно так сказать, но ничего не получилось у бригады. Часть людей пропали без вести, их так и не нашли.

Почему вы решили выходить, а не сдаться в плен?

— Мы боялись плена. Боялись, что нас просто убьют.

Но, насколько известно, составили списки тех, кто сдался в плен, чтобы все было понятно и никто не пропал.

— Это правда. Но мне это не казалось чем-то правдоподобным, не верила, что русские пообещают и обменяют быстро.

Как вы выходили и как попали в плен?

— Мы вышли с комбината 12 апреля в 4 утра. Когда наши уже вывешивали белые флаги, я, мой муж и еще трое офицеров вышли с завода. Но мы не знали, куда идти. У нас была только карта до Запорожья. Мы хотели добраться до частного сектора, там переждать, посмотреть, какая обстановка, как ведут себя люди, куда ходят за гуманитарной помощью, и как-то пробовать выходить. Мы были полностью в "гражданке", без оружия.

Вышли, попали в частный сектор на окраине Мариуполя в районе "Порт Сити" со стороны Старого Крыма, нашли там заброшенный дом, где просидели пять-шесть часов. А тем временем пришел хозяин дома. Сказал, что он нам поможет, выведет. Заговорил зубы. Был момент, когда он нас спрятал в тот момент, когда проходил взвод русских солдат. Мы ему поверили. После он предложил нам перейти в другой дом, и уже туда за нами пришли "ДНРовцы". Думаю, он просто не хотел, чтобы нас задерживали в его доме.

Мы все упали на пол. После обстрела начали кричать, чтобы мы выходили. Мы вышли, конечно. Нас положили лицом в землю, отобрали документы, вещи, стали расспрашивать, кто мы и откуда. Но разговаривали так, как будто знали, что мы военнослужащие Вооруженных Сил Украины. Как после оказалось, "пасли" нас с вечера, всю ночь. Мы сказали все как есть, что шли домой. Потом они привели нас к своему командиру.

Это точно были "днровцы"?

— Да, "армия ДНР". Они нас допрашивали. Спустя сутки отвезли в поселок Сартана, соединили с частью нашей бригады.

Мы переночевали там в ангарах. В нашем было человек восемьдесят. Кому повезло, лежали на поддонах, кому нет – просто на каких-то тряпках, старой грязной одежде. Там же, в помещении, ходили в туалет. Девочек, правда, выводили на улицу в туалет. Мужики ходили прямо там. Там тоже расспрашивали, строили, считали. Но никого из начальников рядом не было, а только конвой. Им просто было интересно нам задавать вопросы.

Наутро нас, как селедку в бочку, закинули в КАМАЗ и повезли в СИЗО в Еленовку Донецкой области (колония №120 в Волновахском районе, – Ред.), где разделили. Нас там было очень много. Мужчин повели в одну казарму, женщин в другую. Осмотрели, опросили, закрыли в камере, где мы сидели трое суток. В Донецке с нами уже общались следователи. Некоторые из них были в гражданском, некоторые в камуфляже, но без нашивок.

По дороге в Таганрог. Условия содержания в СИЗО в Еленовке

Что происходило в Еленовке?

— Девочек вывели из машины, сказали голову всем опустить, не смотреть по сторонам. Ребят же избивали дубинками – каждого, когда он выходил. Они называли фамилию, имя, отчество, должность и знание, и чем выше должность, тем больше ударов он получал. Как нам потом объяснили, у них там такой ритуал.

Женщин завели к медсестре. Там была еще одна женщина. Мы там раздевались, все осмотры проводили женщины. Смотрели, принимали наши вещи. Нас накормили и отвели в камеры.

В Еленовке мужчины и женщины были отдельно, хотя и на одном этаже. Но на нашем этаже наших ребят не было, были другие, мы их не знаем. А наших мужчин определили в другую казарму. И мы с девочками их больше не видели.

По форме можно было понять кто вас удерживает?

— В Еленовке были разные люди. Кто-то в официальной форме, на ком-то – мультикам, камуфляж черный с серым. Не знаю, кто из них там был главным. Когда нас уже привезли в Таганрог (город в РФ. – Ред.), там уже было видно, что вокруг русские, потому что они все ходили с нашивками.

В каких условиях вас содержали в колонии на территории Донецкой области?

— Условия были максимально печальные. В камере, рассчитанной на двух человек с двумя кроватями – верхний и нижний ярус, нас было 17. Мы с девочками спали по очереди. На кровати по четверо, плюс на полу. Лично мое место было под кроватью. Туалет прямо в камере, слив не работает, мусор никто не выносил. Воды давали мало, следить за собой было тяжело. Нам приходилось не пить, а экономить питьевую воду, чтобы убирать. Мы просили хотя бы бэушную зубную щетку одну на всех. Но даже ее не принесли. Ужасно там было.

О чем спрашивали во время так называемых допросов?

— Какая моя должность, чем я занималась, где стояло подразделение, какое было вооружение. Все стандартно.

Отказаться отвечать на вопросы можно было?

— Да. Просто у них у всех какая-то навязчивая идея была, не знаю, почему, что у офицеров, что у солдат, – переубедить нас и навязать нам мнение, что у нас неправильно, все плохо, а у них все классно. Они не могут поверить, что у нас все хорошо, что нас устраивает наш президент, нас устраивает наша служба, нас всем обеспечивают, у нас нормальные зарплаты, у нас никто не бедствует. Они удивляются этому.

Как украинских пленных перевозили в Россию. СИЗО в Таганроге

Что было дальше?

— После четырех дней пребывания в Еленовке всех девочек вывели в коридор. Мы построились. Нас повезли, не сказав, куда. Посадили в автобусы. В каждом было по 14-15 человек. Одеты как попало. Я в гражданских вещах была, в которых к ним попала, а девчонки, из тех, кто был на заводе, — в форме.

Тогда еще были глаза открыты, мы понимали, что едем не в сторону Украины, а в противоположную. Видели, как проезжали русскую границу, как доехали до Ростовской области. Сначала ехали автобусы с женщинами, я была в предпоследнем, а за нами автобусы с мужчинами. Знакомых лиц я в них не видела. Но из СИЗО приехали только девочки.

Изолятор в Таганроге маленький, расположен сразу при въезде в город. Мы ехали на каком-то позитиве, что нас хоть куда-то уже перевозят, что, может, дело идет к обмену. Но все наши надежды разбились, когда мы вышли из автобуса.

Это было что-то с чем-то. Нас сразу повернули головой либо к стенке, если мы стояли, либо просто мы смотрели вниз. Голова была на уровне колен. Нельзя было, не дай бог, посмотреть куда-то, слова сказать, спросить — ничего. Взяли ДНК, отпечатки пальцев. С нас сняли всю одежду, дали какую-то свою. Можно сказать, помыли: поставили всех под холодный душ, включили ледяную воду, мы постояли пять минут, оделись – в ночнушку, штаны, китель, все легкое. Завели в камеру. Там было очень холодно. Дополнительного одеяла не дали, хотя девочки просили. Мы там так замерзали, что даже уснуть не могли. В некоторых камерах между окнами были щели серьезные, в моей — тоже были дырки в окнах, в рамах. Но в помещении было чисто.

Морально в Таганроге было очень сложно. Постоянно присутствовали моральные издевательства.

Какие?

— Могли зайти внезапно или вывести из камеры и надоедать вопросами: что ты здесь делаешь, рассказывать, что Украина – это не страна. Тупые вопросы: "Чем отличается хохол от украинца". Заставляли учить гимн России, что означают цвета флага, герба. Заставляли делать зарядку, убирать. Подъем у нас был в 6 утра, а ложились в кровать в 22:00. И с 6 утра до 10 вечера нельзя было прилечь. Мы просто ходили по камере взад-вперед или садились на лавочку. В камере было окно, к нему подходить было нельзя, смотреть в него нельзя.

Было трехразовое питание, но это питанием тяжело назвать. Чай не горячий, не могли согреться кружкой чая. Все это на какой-то вонючей воде, отвратительно.

Вас допрашивали русские?

— Допросы начались на следующий день. Но тоже у всех по-разному, некоторых девочек, которых со мной обменяли, даже не опросили. С нами разговаривала военная комендатура. Но кто-то и в гражданском с нами был, и в камуфляжной форме черно-серой.

А что их интересовало?

— То же самое. Где я служила, как попала в плен, кто я, кто командир мой, какое вооружение, что я видела, кто стрелял в мирных жителей, где наши "наемники американские", где "Азов".

А в каком статусе вы там находились?

— Военная комендатура, конечно, сказала, что мы — военнопленные, и разговаривала с нами нормально. А для тех, кто смотрел за нами в камере, мы были арестанты, и относились они к нам как к арестантам. Нам на всех этапах говорили, что нас никто не хочет менять, что мы дезертиры, что нас посадят в Украине… Говорили, что у нас не страна, что было нормально при Советском Союзе, что всегда вся Украина кричала на митингах: "Слава России", весь Крым "будет за Россию". Что украинцев нет, а есть хохлы. Пытались нам преподать какой-то урок истории непонятной. Но это была ерунда, даже не хотела это слушать.

Обмен и возвращение в Украину

Как вы узнали, что вас повезут на обмен?

— Я пробыла в Таганроге три или четыре дня. Зашел конвой и сказал: "Турас, на выход с вещами". Собрала вещи. Меня переодели в те, в которых я приехала, посадили в отдельную камеру, туда нас заводили по одной. Никому ничего не объясняли.

Нас собрали десять человек, потом связали руки, закрыли глаза и закинули в КАМАЗ. Ехали около 20-30 минут. Приехали на военный аэродром. Там тоже стояли и ждали. Потом нас посадили в самолет, там тоже были военные, и мы полетели в Севастополь. Там военный аэродром. С него снова на КАМАЗе куда-то повезли, в какие-то казармы. И там уже нам развязали руки, с глаз сняли повязку и объяснили, что это временный пункт содержания военнопленных и здесь к нам будут относиться нормально.

Ну, в принципе, это и было самое приемлемое место, там уже более-менее соблюдались Женевские конвенции. Нас помыли, дали поесть, выдали чистую одежду. Никто там над нами не издевался. Единственное, мы там тоже ходили с опущенными головами с руками за спиной. Такая уже процедура, мы к ней привыкли. И содержались тоже за решеткой.

Включали телевизор – российские новости, давали книги почитать, кормили очень даже хорошо. Разговаривали с нами, пацанам сигареты приносили каждый день. Ребята рассказывали, что к ним и Красный Крест приезжал, и журналисты российские. Но все ждали обмена.

Разбудили нас в 4 утра. Сказали переодеться и все вещи забирать. Мы уже поняли, что это обмен, потому что нам и раньше эти русские военнослужащие пояснили, что из этого места, скорее всего, идут на обмен. Нас посадили в очередной КАМАЗ, почти всех забрали, кто был в Севастополе. Затем повезли в Херсонскую область и Запорожскую. Там уже нас встретили наши.

Где вас удерживали в Крыму?

— В Севастополе, в каком-то пункте временного содержания.

Что-то знаете о судьбе вашего мужа, который тоже попал в плен?

— В Сартане мы были вместе. Потом вместе ехали в автобусе до Еленовки. Уже в Еленовке нас разделили. 16 апреля я увидела Андрея в последний раз. По слухам, его могут, как и остальных, удерживать в Таганроге. Некоторые говорят, что они до сих пор в Донецке. Но точно никто не знает. И как перевозили нас с места на место, так же и их могут перевозить.

Вы видели тех, кого отдавали в обмен на вас?

— Да. Мы шли по одной стороне моста, а русские военнопленные — по другой, одновременно. Но я бы сказала, что они на офицеров не похожи. Половина из них в гражданском, половина в форме. Нормально шли, на своих ножках, не побитые.

Их было столько же или больше?

— Примерно столько же. Наших было четверо-пятеро раненых, и с той стороны тоже.

Как вы думаете, почему так произошло в Мариуполе: вы ждали подмогу, а она не пришла?

— Я не знаю, что моему командиру говорил его командир. Давать оценки не могу.

Вы недавно были на встрече с вице-премьер-министром Ириной Верещук?

— Да.

Что услышали?

— Она отвечала на все наши вопросы. Проблемные моменты все записывала. Но она была честна, и сказала, что офицеров поменять очень тяжело. Например, я понимаю, что моего мужа, а он офицер, обменять будет очень тяжело. Я понимаю, что та сторона задает темп обмена. Мне важно, чтобы поменяли не только моего мужа, но и всю бригаду.

Мы два месяца сидели и ждали, что нам помогут, но в результате выходили вот так. Столько людей погибло. Мне обидно. Я хочу, чтобы не только "азовцы" были героями, чтобы люди знали, что там была 36-я бригада, что она сейчас в плену – и это тысяча человек. И надо на них внимание обратить.