Истории трех ветеранов: Красной Армии, вермахта и УПА

Когда четырехлетняя берлинка Фрида Островски (так по правилам немецкой орфографии звучит славянская фамилия ее отца) спросит, почему на войне погибли три ее прадеда, у родителей – украинца Дмитрия и немки Биргит – ответ готов. Допустим, такой: "Они боролись каждый за свою правду". Устроит ли он Фриду, сказать трудно, но в любом случае, изучая семейную генеалогию, она узнает немало почти фантастических историй. Например, о единственном уцелевшем прадеде, который воевал на Восточном фронте, попал в окружение и, пробиваясь на родину в Германию, спасся только благодаря знанию русского языка. Где и как он обучился – загадка. Или о том, как ее прадеды по отцовской линии погибли под Сталинградом, воюя друг с другом: один был советским артиллеристом, другой – офицером Люфтваффе.

Родители Фриды об этих историях узнали поздно. Дмитрий после школы – родство с немецким летчиком могло создать проблемы. Не было принято говорить о войне и в семье Биргит. Многие подробности она узнала недавно: об атмосфере страха в оккупированной Германии, о наступлении Красной армии, которое сопровождалось грабежами и насилием.

Несколько лет назад переехав в Германию, Дмитрий может сравнить жизнь ветеранов двух стран. Сегодня общее прошлое скорее объединяет их, чем разделяет. Это проявляется и в бережливом отношении к еде, и в недоверии к учебникам истории – правду все равно не напишут, и в неприятии личной ответственности – война есть война, и она многое списывает.

На вопрос, когда Вторая мировая война стала историей, отвечают по-разному. Одни считают, в день подписания капитуляции. Для других это случится не раньше, чем умрет последний ее участник. Третьи уверены, для этого у наследников победителей и побежденных должны родиться общие дети. Если это так, счеты с войной покончены. По крайней мере в семье Фриды Островски, где не хватает разве что родственников-воинов УПА.

"Я бы немцу руку пожал!"

– Совет ветеранов Голосеевского района слушает! – громко и отчетливо говорит 86-летний киевлянин Георгий Киреев в трубку допотопного телефона. – Нет, инвалиды не к нам, к нам только ветераны.

Из-за ранений минер Киреев плохо двигает рукой, но ставить автографы на сборниках своих стихов это ему не мешает. Несколько лет назад похоронил жену. Могила есть и у него самого – на плите под Сталинградом значится его имя. Кто-то из сослуживцев подумал, что он погиб, и родителям ушла похоронка.

Недавно Киреев впервые после войны встретил тех, против кого воевал. "Ветераны вермахта приезжали – я пожал им руки. Среди военных и мерзавцы, конечно, были. Но в большинстве – такие же простые парни, как мы". К воинам Украинской повстанческой армии отношение у ветерана, мягко говоря, прохладное, и встречаться с ними он не хочет.

Послевоенную Германию Киреев не видел. Зато там побывал его внук – деду в подарок привез летний плащ. Киреев немецкий сувенир носит до сих пор. Признается, что чувствует обиду, сравнивая, как живется победителям и побежденным. "Моя пенсия – полторы тысячи гривен. И 190 надбавки – за четыре медали. А в Германии у каждого коттедж, машина. И даже кухарка, если потребуется".

Вину за преступления нацистов Киреев возлагает на первых лиц Германии, а вот преступления с другой, советской, стороны более абстрактно – "на режим". В 37-м на его отца писали доносы, семья ждала черный воронок каждый вечер, но обошлось. О том, что на войне бывало стыдно за своих, говорит откровенно. Вспоминает мародеров, вагонами вывозивших из послевоенного Берлина часы, швейные машинки и драгоценности. Вспоминая один эпизод, ему и сейчас не по себе. "Мы готовились к наступлению, два парня руки себе прострелили, чтобы остаться. Так их отвели в сторону и расстреляли. Я тогда не придал этому значения. А сейчас вспоминаю и стыдно – этих людей семьи ждали, а их расстреляли".

65 лет назад День Победы он встретил, сидя на заборе в центре Киева. Проходящая женщина на радостях отдала ему бутылку вина. "Я выпил с другом и порадовался. А о том, какой будет жизнь, не думал. Был уверен, что до следующего столетия не доживу".

Сейчас у него дочь и 19-летний внук. О войне внук знает много, но больше интересуется девушками. Дед не злится – сам таким был, когда слушал рассказы отца о гражданской войне.

Как на войне

Немцу Диттриху Берлауху почти 90. "Во время войны меня дважды объявляли убитым. Один раз, когда на мине подорвался корабль, с которого я сошел на берег накануне вечером. Во второй раз в 44-м, когда после боя с англичанами Красный Крест подобрал мою шинель и военное удостоверение. Я тогда был в плену, а моим родителям пришло извещение: "Труп не найден", – вспоминает он.

Два года назад у Диттриха умерла жена, теперь он живет один. У него деревянный дом в престижном районе Берлина – Целендорф. Жить среди зелени, озер и красивых вилл в центре города может себе позволить только элита. На такую жизнь г-ну Берлауху хватает пенсии. Прибавок от государства бывший солдат не получает, льготами не пользуется. "Я знаю, что многим пенсионерам приходится туго. Не только в России или Украине, но и у нас. Да, мы проиграли, но теперь я вижу, что стоял на счастливой стороне".

17-летним юношей Диттрих попал на фронт. Служил моряком, потом выучился на подводника. В 44-м году его подлодка утонула, и матросы на суше отбивались от наступающих британцев. Война для Диттриха закончилась лагерем для военнопленных в Великобритании, где он провел два года. "Благодарю судьбу, что не попал к русским. Конечно, нас тоже били, пинали ногами, но в общем относились нормально, по-человечески".

Когда Диттрих вернулся в Германию, от его прежней жизни не осталось и следа. Дом в Померании, где он родился и вырос, находился уже на территории Польши. Родители стали беженцами. Старший брат погиб под Сталинградом. "Вы спрашиваете, как я представлял себе жизнь после войны? Я тогда не мог представить даже завтрашний день".

После войны он и его друзья не раз приглашали советских офицеров. Те приезжали делегациями – военные в сопровождении жен. Вместе ходили на концерты, потом пили вино. "Советские военные были дружелюбны. Но мы никогда не говорили о войне". Позже Диттрих с семьей был в Союзе. Не для того, чтобы посмотреть, как живут победители. Обычная экскурсия.

Говорить о войне он не любит и сейчас: "Молодых не интересуют эти рассказы. Разве можно передать чувство голода, страх бомбардировок?" В семье Диттриха тему войны и сейчас обходят стороной. Хотя было время, когда дочери спрашивали: "Скольких ты убил?", "Сделал ли на войне то, о чем теперь жалеешь?"

Ответы на эти вопросы Диттрих искал не один десяток лет. И пришел к выводу: ни о чем из того, что совершил во время войны, не жалеет. "Конечно, ты целишься в людей. Конечно, убиваешь. Скольких убил я, не знаю. Либо ты, либо тебя. И срабатывает рефлекс – выжить. Да, сейчас я понимаю, в какую яму вел нас Гитлер. Задним умом мы все крепки".

Непризнанная сторона

"Здесь ветеранов УПА нет – вы ошиблись номером! – чуть не положил трубку глава львовского братства ОУН-УПА. – А если нужен участник национально-освободительной борьбы, вы по адресу – это я, Олесь Гуменюк". 85-летний мужчина водит машину, посещает митинги и охотно дает интервью. Говорить, правда, с ним сложно – быстро устает и заметно волнуется, вспоминая о давних событиях. Все, что не в силах досказать сам Гуменюк, озвучивает его сын Петр.

"Партизан кто такой – знаете? Лес – наш дом, а ночь – наша мама. Когда закончилась война, мы сидели в лесу, но, услышав об этом известии, на радостях начали стрелять вверх. Тогда мы не знали, что уже через месяц на нас, националистов, в Союзе бросят все силы. И провокаторов подсылали в села, чтобы злодействовали под нашими флагами, и фронтовиков натравливали". Гуменюк не вдается в подробности войны против УПА, определяя все это термином "красная метла". "Красноармейцы не всегда хотели воевать со своими. Бывало, идет солдат, видит ботинки партизана за кустом и говорит: сапоги спрячь – я в тебя стрелять не хочу, а ты в меня не стреляй".

В ответ на призывы политиков к примирению он смеется. "Мы давно пожали руки фронтовикам. Но никогда не пожмем энкаведистам, воевавшим с нами". На вопрос о победителях и проигравших отвечает не задумываясь: "Сталин ту войну проиграл. Где сейчас его красные флаги? А Украина существует".

На немцев Олесь Гуменюк не обижается: "Я их уважаю – они свою вину осознали". Сожалеет разве что о том, что на Нюрнбергском процессе судили только нацистских преступников, а о "начальниках сталинских" забыли. На вопрос, может ли вспомнить эпизоды из боевой молодости, за которые сейчас стыдно, непреклонен: "Ни капли мне не стыдно!". Пан Олесь начинает нервничать и передает трубку сыну – Петр вынужден заканчивать разговор за отца. Вспоминает родственника-красноармейца, бравшего Берлин, который описывал мародерство советских солдат в Германии. "Ошибки были с каждой стороны", – миролюбиво заключает он.

Покойная супруга пана Олеся тоже состояла в ОУН. Олесь Гуменюк признается, что, попав на войну в 18 лет, был романтиком и вряд ли мог влюбиться в немку или девушку из Красной армии. "Думаю, идеология помешала бы. А вообще – как знать", – смеется он.

Михаил Кригель, Евгения Даниленко и Наталка Фибриг, Фокус