Белый континент. Евгений Дикий о работе и зарплате полярников и о том, как поделить Антарктиду

В конце января в свою первую экспедицию в Антарктику под украинским флагом отправился ледокол "Ноосфера", который Украина приобрела у Великобритании. Благодаря собственному судну украинская антарктическая программа расширится вдвое. Сколько мы платили за фрахт иностранных судов, какую зарплату получают украинские полярники и кто пытается застолбить Антарктиду, Фокусу рассказал Евгений Дикий, директор Национального антарктического центра.

Украинцы в Антарктиде: станция "Академик Вернадский", ледокол "Ноосфера" и окно возможностей для украинской науки

У Евгения Дикого веселый, живой нрав, во время всего двухчасового разговора он постоянно улыбается и шутит. Лишь однажды главный по Антарктике становится серьезнее — когда разговор заходит о самоубийстве на станции. Мы встречаемся в кабинете директора в здании Министерства образования и науки Украины, в управлении которого находится центр. За спиной собеседника – большая карта Антарктиды, рядом стоит красивый деревянный глобус, на столе – маленькие фигурки пингвинов.

До того как стать директором Евгений Дикий, морской биолог по специальности, работал в Национальной академии наук, Украинском научном центре экологии моря, два года возглавлял Противочумный институт в Одессе. Он признается, что мечтал попасть в антарктическую экспедицию рядовым биологом. Впервые на конкурс подавался в 2007 году, спустя еще четыре года подряд пытался пробиться, но не пришелся по душе своему предшественнику в этом кресле Валерию Литвинову, руководившему станцией с 1999 по 2018 год. После попытки в 2011 году Евгений понял, что пробить стену не удастся, поэтому поставил точку на этой истории. А в конце 2017 ему позвонили из Министерства образования и науки и предложили возглавить Национальный антарктический центр.

Ученый согласился сразу, потому что, как говорит, такие предложения делают раз в жизни.

За четыре года в кресле директора Евгений Дикий смог многое изменить к лучшему: набрать энергичную и преданную команду, проложить безлимитный интернет на станцию "Академик Вернадский" (до этого объем трафика был 500 Мб, что позволяло только раз в неделю отправлять электронные письма в центр), купить ледокол "Ноосфера" и повысить выплаты полярникам. Одним из первых решений Дикого в должности стало возобновление возможности работать в экспедициях для женщин. Официального запрета на участие в работе станции не было, но последние 20 лет женщин просто не отбирали. В 27-м зимовочном отряде уже будут работать три женщины: два метеоролога и один биолог.

Самым главным своим достижением за это время Дикий называет то, что "Вернадский" начал работать не просто как точка присутствия Украины в Антарктиде, а именно как научная организация. Это позволяет реализовать перспективные исследования.

"Престиж Украины на международном уровне очень важен, но мы не столь богаты, чтобы держать станцию исключительно ради этого, и просто застолбить территорию на далекое будущее", — подчеркивает директор. Сегодня "Вернадский" стал для украинских ученых полноценным окном возможностей.

Фрахт как вызов

Как до "Ноосферы" происходила логистика на станцию?

— В первые годы у нас были украинские суда. Это, по сути, одна из причин, почему Великобритания выбрала нас для передачи своей станции "Фарадей" [теперь — "Академик Вернадский"]. У нас был целый пул украинских ученых, еще в советское время работавших в Антарктиде. Поэтому британцы признали, что нам, грубо говоря, можно просто дать ключи от станции и сказать: "Коллеги, работайте".

Вторым фактором был именно собственный научный флот, который к тому времени еще сохранился. В наши первые экспедиции мы ходили на "Эрнсте Кренкеле" — крупном судне ледового класса, которое в 2006 году пошло на металл.

Ходило оно дважды, а потом началась чисто украинская история. Судно принадлежало Министерству защиты окружающей среды, и тогдашнее руководство Минобразования, в управлении которого мы находимся, встревожилось: как это так, мы тратим наши деньги на собственность другого министерства! Поэтому после этого экспедиция дважды ходила на судне Минобразования "Горизонт". Тогда даже те, кто в Бога не верит, свечи ставили, потому что "Горизонт" не судно ледового класса, он рассчитан на работу в Черном море. Но дальше и он перестал ходить, поэтому следующие 20 лет Украина фрахтовала иностранные суда.

Правда, у нас была одна постоянная договоренность с Россией, украинские экспедиции добирались на их судне. Но с 2014 года это стало невозможно, поэтому каждый год центр занимался поисками нового судна.

Рынок логистических услуг в Южном океане очень ограничен, спрос намного превышает предложение. Стран, которые хотят зайти в Антарктику, с каждым годом все больше. А суда, которые сдаются для фрахта, можно пересчитать по пальцам одной руки. Кроме того, все они не ледоколы, то есть работают в пределах антарктического лета, так что нужно уложиться в этот очень короткий период.

Покупка "Ноосферы" полностью решает все логистические вопросы. Теперь мы не зависим ни от фрахта, ни от антарктического лета.

Но ледокол "Ноосфера" — это не только о логистике.

— Это прежде всего не о логистике. Как бы я ни любил станцию "Вернадский", но даже я считаю, что приобрести и, главное, дальше эксплуатировать целый ледокол только для логистики абсолютно нерационально. Мы купили именно научно-исследовательское судно. На момент постройки в 1990 году это вообще был лучший океанографический корабль мира. Конечно, прошло уже 30 лет, но он и сейчас однозначно в двадцатке мировых научно-исследовательских судов. Все антарктическое сообщество очень внимательно следит за нашим первым рейсом. Если мы покажем, что справляемся с ледоколом не хуже британцев, то со следующего года у нас будет вал предложений по совместной экспедиции. А также, я думаю, будут коммерческие заказы на обслуживание других станций.

То есть, уже нас смогут фрахтовать?

— Именно так.

Сколько мы до этого платили за фрахт?

— Каждый раз по-разному. Приблизительно $20–25–35 тыс. в сутки. Конечно, мы фрахтовали корабли на короткий период — на несколько недель, на месяц, а теперь отвечаем за судно круглый год, то есть суммарно сейчас расходы увеличатся. Но на логистике мы теперь экономим, потому что те судодни, которые пойдут именно на обслуживание станции, будут обходиться существенно дешевле. Да, добавляются другие судодни, потому что теперь мы будем работать и в океане. Благодаря "Ноосфере" объем антарктической программы у нас удваивается.

Раньше вся наша работа была завязана только на станции, а сейчас перед нами открывается весь Южный океан.

Тест "Ноосферы". Украинский ледокол

Сколько ученых будет на борту "Ноосферы" в первой экспедиции?

— Всего на судне 76 мест. Мы рассчитываем так: 26 членов экипажа и 50 ученых, то есть почти целый плавучий институт. Но первый рейс можно назвать пилотным. Нам хочется сначала обкатать новое и сложное судно. Поэтому на борту во время перегона "Ноосферы" будут работать шесть ученых, еще 15-16 будут реализовывать морскую программу уже, собственно, в Антарктике.

В первой экспедиции при переходе корабля будет два исследования.

• Первое – это радиоокеанография, то есть изучение морских волн с помощью радиоволн.
• Второе – исследование грозовых фронтов и грозовой активности, поскольку украинские ученые давно изучают планетарную грозовую активность. Судно будет проходить именно в месте образования самых больших гроз на планете.
• Еще часть ученых сядут на борт уже в Чили и будут работать около месяца в Антарктике. Там тоже несколько программ. Например, геологическая: через специальные трубки – керны – ученые примут донные осадки и проведут их химический анализ.

Мы живем в увлекательную эпоху, когда океанское дно становится серьезным источником минеральных ресурсов. Со дня на день мы ожидаем революции на мировом рынке гаджетов, потому что Япония начинает добывать редкоземельные металлы из донных осадков на глубине 4 км в Тихом океане. Это полностью поменяет мировой рынок гаджетов, потому что сейчас он жестко завязан всего на нескольких месторождениях редкоземельных металлов, 80% из которых контролирует Китай. Поэтому нас тоже очень интересует химический состав донных осадков.

Какие исследования делаются именно на станции "Академик Вернадский"?

— В первую очередь, это непрерывные наблюдения, некоторые из которых начались еще при британцах. На станции "Фарадей" уже к тому времени были самые протяженные ряды климатических наблюдений по всей Антарктике, и мы их, конечно, продолжаем. Но к этим стандартным наблюдениям за климатом прилагается еще один отдельный эксперимент. Сейчас реализуется крупный международный проект Year of Polar Prediction, то есть "Год полярного прогнозирования", цель которого — значительно улучшить нашу способность прогнозировать погоду в двух полярных регионах — Арктике и Антарктике. В проекте задействованы пара десятков станций в обоих полярных регионах, и мы тоже в этом участвуем.

Еще очень интересно, как на состав экспедиции влияют климатические изменения. Например, сначала на зимовку ездил только один биолог, потом расширили до двух, и вот уже второй год мы посылаем три человека. Почему так? Раньше зимой биолог практически бездельничал — писал отчеты, кому-то помогал и т.д. Его работа начиналась только весной, когда таял снег, и у него появлялся материал для изучения. Вскоре приезжал летний отряд, в котором всегда было много биологов и геологов. Но сейчас весна сместилась: она начинается настолько рано, что сезонный отряд еще не успевает приехать, в связи с чем все большая нагрузка ложится именно на биолога-зимовщика, поэтому мы решили увеличить их количество.

У украинских ученых-исследователей Антарктиды есть открытия, которыми можно гордиться?

— Есть один яркий и достаточно свежий пример. Помните масштабные лесные пожары в Австралии 2019-2020 годов? Эта засуха является следствием такого редкого явления, как потепление в верхней стратосфере. Только не будем путать с тем потеплением, о котором мы все время говорим, это другое – оно формируется на высоте 30 км. Вообще там очень холодно, но время от времени на несколько градусов становится теплее, и это запускает каскад процессов. До 2021 года этот процесс всегда был непредсказуемым. Именно украинские физики во главе с Геннадием Милиневским, возглавлявшим первую украинскую антарктическую экспедицию в 1996 году, по анализу сорокалетних измерений на станции "Вернадский" сделали модель, позволяющую хотя бы за полгода предсказать это аномальное потепление в стратосфере. Остановить его невозможно, мы не влияем на процессы на высоте 30 км. Но представьте себе, что если бы Австралию предупредили за полгода, насколько меньше были бы потери! Теперь мы можем.

Отсеять романтиков

Какую зарплату сегодня получает украинский полярник?

— Юридически зарплата у него в соответствии с тарифной сеткой такая же, как дома, какая-то смешная ставка. Но он получает полевое довольствие за каждый день работы на станции. И нам в 2020 году наконец-то удалось сделать эти выплаты действительно человеческими. До этого полярник получал по курсу около $700 в месяц. Может, в Киеве это и зарплата, но тоже не самая высокая, но мы говорим о работе в полярную ночь, о годе изоляции от мира. Все равно с учеными проблем не было, а вот найти за такие деньги хорошего дизелиста или хорошего механика — это реальный вызов. Однако в сентябре 2020 года премьер Денис Шмыгаль подписал постановление, согласно которому теперь это примерно $2 тыс. в месяц. Конечно, полярники получают в гривнах, то есть чистыми это 54 тыс. грн. Это уже конкурентная зарплата, и мы сразу почувствовали это во время конкурса. Проблема с поиском нормального механика или дизелиста сразу отпала.

Как выбирается команда для экспедиции?

— Нулевой этап отбора проходит еще при подаче письменных анкет. На этой стадии отсеивается ровно половина кандидатов. Это очень хорошие люди, романтики, которым хочется в Антарктиду, но у них просто нет тех профессий, которые нам нужны. Когда ты ищешь дизелиста, механика, врача, а к тебе приходит блогер — ну, простите, это не работает, к сожалению. Остается примерно половина людей действительно заявленных профессий. Они проходят длительное, сложное собеседование с теми, кто работал на таких же должностях в предыдущих экспедициях. Так мы получаем краткий список претендентов. Все, кто в него попал, проходят медицинскую комиссию, которая в первую очередь отсеивает тех, у кого хронические заболевания. Станция долго изолирована, далеко не всегда есть возможность эвакуировать человека, то есть врач на станции должен справиться с любой проблемой сам — в условиях неплохо оборудованного, но все же медкабинета. Может, на материке эти хронические заболевания не особенно мешают, но если они обострятся на станции, это будет реальная проблема.

Остается последний этап отбора – психологи. Психология не является точной наукой, но все же позволяет отсеять хотя бы самые большие группы риска. Психологические нагрузки на зимовке значительно выше физических. Это маленький замкнутый коллектив, который на протяжении почти года не видит никого другого вживую. Это счастье, сейчас хоть интернет есть, но все равно ты не видишь никого, кроме этих 12-14 человек, а вот с ними должен общаться 24/7. Добавим еще сенсорную депривацию, если по простому – за окном полгода темно. Были случаи, когда люди очень хорошо проходили профессиональный отбор, но получали "бан" от психологов, которые предупреждали о высокой вероятности, что человек сорвется.

В мае 2020-го на станции покончил жизнь самоубийством повар. После этого вы сделали какие-то выводы, усилили психологическую поддержку?

— Мы очень внимательно изучали этот случай, расследовали его. Человек, который, к сожалению, так печально ушел из жизни, был уже на пятой зимовке. Он до того отзимовал четыре раза совершенно безупречно, с лучшими рекомендациями всех, с кем был вместе. И никакие психологи его не отсеяли. Это то, с чего я начал: психология не точная наука. Да, можно вычислить потенциального алкоголика или потенциально конфликтного человека. Но такую ситуацию ты в принципе не можешь предвидеть.

Мы подробно разбирали ситуацию и поняли, что менять в наших подходах особенно нечего. Но эта история не об Антарктиде. Это не было связано с условиями экспедиции или его работой, то есть так же могло произойти и дома.

Если коллектив на станции видит, что с каким-то человеком что-то происходит и, как вы говорите, эвакуировать его почти невозможно, то что можно сделать в такой ситуации?

— Сейчас, когда есть нормальный интернет, у нас есть возможность при необходимости организовывать конфиденциальные онлайн-консультации у психолога.

И такое случается?

— Такая возможность есть, но здесь ключевой момент — конфиденциальность. Честно говоря, я не знаю, кто-то из команды уже воспользовался этим или нет, я и не должен этого знать. Это должно оставаться между человеком и психологом. Наше дело было организовать такую возможность.

Вы никогда не вмешиваетесь в конфликты на станции?

— Такая опция есть, но конфликт должен быть слишком жестким, чтобы руководитель зимовки сообщил нам об этом в центр и попросил о помощи. Пока что у нас такого не было. Вообще, когда люди возвращаются после зимовки, они крайне редко равнодушны друг к другу. Это или сильная дружба, когда они ежегодно собираются, поддерживают связь или, наоборот, даже не здороваются. Уже и на моей практике такое есть, что некоторые даже за один стол теперь не садятся.

Что важно: зимовку они не сорвали, свою работу проделали. Но, к сожалению, конфликт с ними теперь остался на всю жизнь.

Застолбить кусок

Многие эксперты прочат, что в будущем Антарктиду будут делить. Как вы к этому относитесь? В каких условиях это возможно?

– Это опция, которую нужно иметь в виду. И это одна из причин, почему там нужно присутствовать. Конечно, как ученому мне бы хотелось, чтобы навсегда сохранялся существующий статус-кво. Понятно, что Договор об Антарктике возник не от хорошей жизни. В 1957-1958 годах уже доходило до стрельбы. К счастью, никто не погиб, потому что стреляли в воздух, но британцы обвиняли аргентинцев, а те – британцев в том, что они поставили станции на чужой суверенной земле.

Тогда свои территориальные притязания на Антарктиду заявили семь стран. Причем на карте они выглядят очень забавно, потому что делали так: ставили две точки на побережье и от них проводили прямые к Южному полюсу, то есть такие куски, похожие на нарезанный ломтиками торт. Но ситуация обострялась. И в 1959-м великие державы решили, что начинать третью мировую из-за Антарктиды они не готовы. Так и возник этот замечательный договор об Антарктике, демилитаризующий ее и делающий совершенно общей территорией для всего человечества. Он бессрочный, то есть навсегда, хотя там и предусмотрена опция, что государства могут его расторгнуть.

Но есть еще другой документ, действующий до 2048 года.

— Это экологический протокол к договору, подписанному в Мадриде, со сроком действия до 2048 года, запрещающий промышленную добычу полезных ископаемых. А вот биологические ресурсы извлекать можно, и Украина, кстати, одна из тех стран, которая этим правом активно пользуется. В прошлом году наши рыбаки в Антарктиде выловили рыбы и других биоресурсов в полтора раза больше чем в Черном, Азовском морях, а также во всех внутренних водоемах Украины вместе взятых.

Когда действие экологического протокола закончится, все страны-участники Договора об Антарктике должны согласиться продлить его на следующие 50 лет. Не факт, что какие-нибудь Китай или Россия не откажутся от этого. Тогда он автоматически утратит свою силу.

Это значит, что война за ресурсы в Антарктике возможна, особенно за питьевую воду?

— Это отдельная история. Самый ценный, по моему мнению, ресурс Антарктиды – это лед, потому что это чистая питьевая вода. Насколько я могу судить, на воду Мадридский протокол не распространяется. Поэтому на самом деле страны уже могут ее добывать. Человек или компания, которая первым создаст технологию транспортировки айсбергов к берегам Африки или Австралии, заработает миллиарды.

Попытки реализовать это были в прошлом веке и продолжаются сейчас, но оказалось, что пока мы технологически к этому не готовы. Просто не способны транспортировать объект, который во время этого очень сильно меняет свою массу и форму, потому что когда его тащат, айсберг тает, может разделиться на несколько, может переворачиваться и т. д.

Но если вы хотите знать, насколько серьезно над этим сейчас работают, то я приведу только один пример. Есть такая французская компания Dassault Aviation, производящая истребители Mirage. Другими словами, это одна из самых богатых и технологичных авиакосмических компаний, и она заказала компьютерное моделирование поведения айсберга во время транспортировки. То есть их однозначно интересует эта тема, хотя дальше компьютерных моделей они пока не ушли.

Пытаются уже какие-то страны застолбить территорию Антарктиды?

– Конечно. Самый яркий пример – это Китай. У него четыре станции, он подал заявку на пятую, большую, на 120 человек персонала. На вопросы других стран, что они там собираются исследовать, Китай отвечает: "Все". И никакой конкретики. То есть понятно, что они пытаются именно застолбить, обнести столбиками Антарктиду.

Если страна хочет построить станцию, она подает заявку?

— В принципе, запретить этого никто не может, потому что территория принадлежит всем. Но есть Мадридский протокол, то есть, если хочешь, то строй, но с соблюдением всех экологических норм. Конечно, можно нагло припереться и просто поставить свою станцию, механизма санкций за это нет. Но тогда с тобой никакая другая антарктическая программа не будет сотрудничать, ничей корабль ты не зафрахтуешь. Если же хочешь быть "в клубе", то соблюдай правила.

Как это происходит правильно: страна делает оценку влияния строительства на окружающую среду, представляет ее на рассмотрение других стран. Фактически отказать после этого не могут. Но если есть желание сильно задержать процесс, то можно задавать бесконечный ряд дополнительных вопросов. Вот Китай так и сдерживают. Им сейчас прилетела куча вопросов о новой станции, на которые они постепенно отвечают.