Военные игры. Какие вызовы завтрашнего дня стоят перед войсками сегодня

Ведется множество споров на различные военные темы: например нужны ли нам танки или насколько Корпус морской пехоты США и другие виды войск отвечают современным требованиям в соперничестве между великими державами.

Отставные генералы ставят под сомнение пользу легких экспедиционных сил, полагающихся на ракеты, в то время как молодые офицеры и аналитики более открыты для экспериментов и дискуссий на основе украинского и других конфликтов, а также опасностей за пределами Индо-Тихоокеанского региона. Многопрофильная оперативная группа в армии США открывает новую эру, в которой все больше будут преобладать дальние и точные огневые средства в сочетании с электронными атаками и кибероперациями. Возникают разногласия по поводу того, следует ли армии США сосредоточиться на тактическом воздействии в ближнем бою или же на оперативном уровне, проникая во вражеские системы на многих уровнях и дезинтегрируя их.

ВВС США рисуют себе будущее, в котором доктрина, обучение и технологии, необходимые для выполнения оперативного маневра, разрабатываются в воздухе – без привязки к крупным, статичным базам.

Фокус перевел новый текст Бенджамин Дженсена и Мэттью Стромайера, посвященный военным доктринам ближайшего будущего.

Перестройка поля боя: что нового в общевойсковых операциях

Все эти споры и дискуссии создают ценное конкурентное преимущество: здоровый рынок идей в профессии вооружения. Чего на сегодняшний день не хватает в диалоге, так это более широкой концептуализации того, как меняется характер общевойсковых соединений в условиях, которые можно описать как новую ракетную эпоху.

Способность тактических подразделений – от эскадрилий до отдельных истребителей – наносить точные удары по всей площади поля боя, которые к тому же фиксируются и распространяются в социальных сетях, меняет наше представление о темпе и способе принятия решений, а также о самих общевойсковых соединениях.

Ниже мы описываем основные тенденции в сфере общевойсковых соединений, а также их значение для инноваций и адаптации военных технологий в будущем. Мы хотели бы заложить основу для дальнейших дебатов и планирования обороны с уклоном в сторону экспериментов и испытаний, чтобы отойти от поклонения идолам устаревших платформ и идей.

Природа общевойсковых соединений

Как и сама война, общевойсковые соединения обладают неизменной сутью и меняющимся характером.

Общевойсковые соединения – это объединение нескольких возможностей для достижения превосходства. Традиционно такое сочетание подразумевает огонь непрямой и прямой наводкой для поддержки наземного маневра и сближения с противником.

По мнению Стивена Биддла, суть общевойсковых операций отражена в концепции применения сил. Боевые действия в меньшей степени связаны с массой и в большей – с маневренностью, использованием темпа и целеуказания, чтобы поставить противника перед дилеммой и снизить его сплоченность. Если посмотреть на общевойсковые соединения под другим углом, они представляют собой сочетание эффектов: огня и маневров, прямых и непрямых подходов на разных уровнях, традиционные и нетрадиционные способы и средства.

Общевойсковые операции сокращают пространство принятия решений противником. Чем больше силовых эффектов сочетаются во времени и пространстве, тем больше вероятность, что та или иная система противника не устоит.

Эта концепция тактическая, но созвучна оперативным маневрам 19-го и 20-го веков. Прусская военная элита мечтала об универсальных принципах и схемах маневра, основанных на битве при Каннах 216 года до н.э. Концепция огневых котлов, или kesselschalt, была ключевым компонентом планирования наступлений. Когда артиллерия стала мощнее и перешла от прямого к неприцельному огню, а затем в бой вступила авиация, эти концепции перешли и в современную механизированную войну. Возможно, это искусство ведения боя (то есть тактика) не сумело достичь истинных стратегических целей. Тем не менее, оно сохраняет непреходящую ценность и служит образцом для ведения боевых действий по сей день.\

Стратегия противовеса и принятие решений: динамичный характер общевойсковых операций

Военные организации – это сложные образования, которые отражают сочетание политических, социальных и технологических факторов, определяющих, как группа – будь то государство или вооруженное движение – мобилизует людей и ресурсы для создания боевых формирований. Политические институты изменяют военную доктрину. Культурные и социальные структуры формируют тактику. Развитие технологий меняет то, как страны создают и применяют боевую мощь. В современном военном мышлении примером может служить создание противовеса.

Стратегия противовеса означает использование технологического превосходства (качественное преимущество) для преодоления массовости войск и вооружений противника (то есть количественного преимущества): Лучший побеждает многих. Так называемая "ракетная эпоха" изменила представление о балансе сил и стратегии в результате появления ядерного оружия и новых рекордов дальности ударов. Изобретение термоядерного оружия положило начало целому ряду дебатов о рисках, эскалации и возможности ответного удара. Армия США экспериментировала с новыми подходами к общевойсковым соединениям на ядерном поле боя, а также наращивала конвенциональные силы, чтобы обеспечить большую гибкость реагирования. Новые технологии, отраженные в зеркале будущей войны и неразрывно связанные с военными традициями и фантазиями поп-культуры, изменили характер общевойсковых соединений.

• Применяя стратегию противовеса, правительства могут мобилизовать ресурсы и стимулировать появление инноваций, сочетая открытие государственных лабораторий с федеральным финансированием, инициативы частного сектора, а также ускоренное тестирование для создания новых боевых формирований.
• Такое мышление привело к созданию второго примера противовеса: Управление по оцениванию возможностей и Агентство по перспективным оборонным исследовательским проектам США создавали концепции для реализации того, что советские теоретики называли военно-технической революцией. Благодаря преимуществам информационной революции и достижениям в области цифровых технологий точные удары обычным оружием могли произвести эффект, эквивалентный мощи ядерного оружия, — сейчас это называют стратегическими неядерными вооружениями.
• Третьим противовесом стали достижения в робототехнике (то есть автономных системах) и искусственном интеллекте/машинном обучении, повысившие точность ударов. Так была создана новая стратегия противоборства, отображенная в различных концепциях: от экспедиционных операций на передовых базах, направленных на сдерживание китайского флота, и до многоуровневых спецопераций и мозаичных сетей поражения.

За последнее поколение эта логика противовесов значительно повысила точность ударов на тактическом, оперативном и стратегическом уровнях, размывая границы между разными уровнями войны и повышая мощь регулярных сил и обычных вооружений. Вполне логично, что по мере того, как технологические тенденции снижают стоимость сетей высокоточных ударов – вплоть до их включения в тактические формирования, – характер общевойсковых операций также начинает меняться.

Войну меняет не только летальное оружие, но и эффекты сетевого общества. Глобализация и цифровые технологии создают новые формы социальной и политической жизни, а информационные и кибернетические операции, в том числе с применением оружия и насилия, главенствуют в политических противостояниях.

Недостаточно просто уничтожить российский танк. Для мобилизации общественного мнения и поднятия боевого дух нужно еще и загрузить видео.

Распространение высокоточного оружия во взаимосвязанном мире изменяет геометрию поля боя и придает новый характер общевойсковым операциям: все, что можно увидеть, можно и поразить, а следовательно, и уничтожить. То, что может быть загружено в Интернет, способно мобилизовать людей и ресурсы.

Поскольку поразить любую видимую цель стало как никогда легко, проблема современных общевойсковых операций заключается в архитектуре принятия решений и использовании масштабируемых и простых, как Uber, механизмов для синхронизации огня и воздействия на взаимосвязанных уровнях войны.

В отличие от массированных огневых средств или линейных маневренных боевых действий прошлого, определяющей характеристикой современной войны является принятие решения.

Размытие политической, информационной и военной сфер не только усложняет операционную среду, но и ведет к такому уровню работы с данными, который крайне сложен для лиц, принимающих решения.

Эта проблема усугубляется сокращением оперативного боевого пространства благодаря неядерным ракетам, способным преодолевать тысячи километров, и множеством конкурирующих командных органов. Хотя тактическое взаимодействие, массированный огонь и эффективная поддержка остаются основой для успешного ведения боевых действий, на первый план выходит способность преодолевать трудности и принимать эффективные решения быстрее противника.

Темп задает именно скорость суждений, а не действий. Во многом это преимущество достигается за счет эффективной обработки петабайтов данных – задача, непосильная для одного человека и слишком сложная для больших штабов. В конфликтах будущего доминирующая сторона наверняка будет применять искусственный интеллект и машинное обучение для агрегирования данных, анализа тенденций, выявления закономерностей и передачи результатов человеку для понимания контекста и принятия решений – вдобавок ко всему этому отслеживая дискуссии и сообщения в социальных сетях после того или иного боя.

В вооруженных силах США уже есть инженерные разработки и возможности, необходимые для адаптации к меняющемуся характеру общевойсковых операций (достаточно взглянуть на проект Convergence), но ментальность, доктрина и тактика отстают от прогресса. Превосходство США во время войны в Персидском заливе 1991 года положило начало десятилетию военно-когнитивного застоя. ВВС США решили: незачем чинить то, что и так работает. Армия и Корпус морской пехоты разработали смелые концепции, но с трудом адаптировались к ним из-за операций в чрезвычайных обстоятельствах и сокращения бюджета. Несмотря на благородные усилия по преобразованию всего оборонного предприятия после 2000 года, следующее десятилетие было сосредоточено на борьбе с терроризмом и повстанцами, что отвлекло военных мыслителей от рассмотрения меняющегося характера общевойсковых операций. В попытках представить себе войны будущего было трудно отойти от старых шаблонов работы и ключевых платформ.

Пока американские военные сражались как на Ближнем Востоке, так и в бюрократических битвах, Россия и Китай извлекали уроки из 1991 года и разрабатывали армии будущего, способные поставить под угрозу проекцию силы США. К середине 2010-х годов американские военные мыслители начали осознавать реальность новой ракетной эпохи, но все еще реагировали на угрозу с помощью парадигм прошлого. В ответ на перспективу увеличения количества ракет они призывали к наращиванию маневренных сил, поддерживая такие проверенные платформы, как тактические самолеты и танки.

Угроза сложной и непрерывной ракетной атаки – лишь одна из частей новой оперативной обстановки. Бои за "серые зоны" и глобальные возможности связи размывают традиционные границы поля боя, делая главной характеристикой войны не маневр, а решение. Тактически маневренная армия или военно-воздушные силы, конечно, сохраняют некоторое преимущество, но в современном бою, под залпами сотен недорогих боеприпасов они будут столь же хороши, как ловкий принц Оберин против массивного Грегора Клигана. Серые зоны и обмен залпами, а не массовые танковые или воздушные сражения, – вот что сейчас в ходу.

В новую ракетную эпоху общевойсковые армии должны использовать все преимущества принятия решений с помощью машин – чувствовать, решать и действовать в рамках цикла принятия решений противника. Необходимо будет использовать алгоритмы, ИИ и в особенности машинное обучение для определения приоритетов: например, какие самолеты и ракеты следует задействовать с учетом материально-технических соображений вроде наличия боеприпасов, вероятности будущих сражений и изменчивых политических ограничений, связанных с риском эскалации.

Общевойсковые армии будут в меньшей степени зависеть от заученных боевых упражнений и человеческой интуиции, а в большей – от расширенного сознания. Машины освободят людей от бремени когнитивных задач, оставляя пространство для импровизации и творчества в рамках миссии. Все чаще будут возникать мозаичные сети поражения, которые можно будет адаптировать и масштабировать – и это приведет к настоятельной необходимости переосмысления того, как мы обучаем и готовим военных специалистов для войн будущего.

Дорога в будущее: проверка гипотез с помощью экспериментов

В такие переломные моменты, как нынешний, лучшим вариантом действий является критический анализ, предложенный Карлом фон Клаузевицем. Клаузевиц отличал хронологическую историю, которую до сих пор используют в профессиональном военном образовании, от причинно-следственных объяснений событий, которые помогают оценить цели, пути и средства их достижения. Критический анализ начинается с выявления неоднозначных фактов, принятия, а не отбрасывания неопределенности и конкурирующих точек зрения, и прослеживания "следствий до их причины" для формирования проверяемых гипотез. Во времена Клаузевица этот процесс помогал профессиональным офицерам оттачивать суждения путем анализа исторических военных кампаний как условных ситуаций. В современном стратегическом анализе этот процесс выражается в использовании методов социальных наук и постоянном экспериментировании для выявления и оценки новых путей и средств объединения различных эффектов.

Изменения – это константа, а будущее всегда неизвестно. Военный профессионал может видеть контуры будущего, но с трудом находит оптимальные пути для объединения эффектов на тактическом, оперативном и стратегическом уровнях. Методам, используемым для прогнозирования будущего – от военных игровых до оборонных сценариев – часто не хватает надежной выборки, и они рискуют впасть в чрезмерное обобщение на основе частных случаев, которые могут не отражать изменения в ведении войн. Подобно тому, как международные отношения в течение многих лет использовали 1914 год как решающий прецедент для выдвижения гипотез о причинах войны, наши органы национальной безопасности проводят бесконечные военные игры, в которых часто отбрасываются политика и логистика и, что хуже всего, не хватает итераций, чтобы сделать хотя бы ограниченные выводы. Они предлагают генерировать идеи, а не оценивать гипотезы.

Армии трудно проводить эксперименты, сравнивая результаты различных военных игр и полевых учений аналитически значимым образом. Возьмем, к примеру, Корпус морской пехоты США: Хотя служба использовала повторяющуюся серию военных игр на пути к разработке концепции "Force Design 2030", более широкий круг специалистов не смог обсудить достоинства полученных результатов или провести аналогичные эксперименты из-за соглашений о неразглашении.

Что в результате? То, что Карл Поппер называл лженаукой, и эмоциональные, а не рациональные дебаты. Морские пехотинцы в этом не одиноки. Органы национальной безопасности обожают проводить неверифицируемые эксперименты, которые обходятся налогоплательщикам в миллиарды долларов.

Выход из этой ловушки – вдохнуть новую жизнь в старые добрые военно-игровые симуляции и эксперименты. Военные игры так же стары, как и сама война, но их вполне можно адаптировать для генерирования и проверки новых идей.

Создание инфраструктуры для сбора данных в ходе военных игр на эшелоне командования и проведения рандомизированных контрольных испытаний может ускорить адаптацию к меняющемуся характеру общевойсковых операций. Помимо проверки идей, полученные данные могут быть использованы для совершенствования приложений ИИ, которые в будущем, вероятно, потребуются для синхронизации действий на многоуровневых полях сражений.

Военные учатся, играя в войну. Экспериментальные подразделения и учебные кампании – старые традиции военной профессии, которые могут стать революционными благодаря использованию науки о данных и научного метода. Как в преддверии Второй мировой войны, так и после окончания холодной войны армия США использовала Луизианские маневры для изучения новых тактических и оперативных схем.

Сочетая эксперименты с военными играми, в 1960-х годах армия использовала Совет Хауза, чтобы начать применять вертолеты для поддержки с воздуха, а в 1980-х годах изучала эффективность легких мобильных пехотных формирований на высокотехнологичном полигоне. Морская пехота использовала эксперименты и экспериментальные подразделения в обоих проектах Sea Dragon в 1990-х годах, и эта традиция существует поныне.

Хотя такие проекты, как Convergence и Force Design 2030, повторяют лучшие из этих традиций, они способны выйти из тупика псевдонауки, если проведут работу над ошибками и подвергнут себя строгой проверке гипотез. Основа уже есть. Необходимо только собрать, структурировать и независимо проверить данные для подтверждения прогнозов. Процесс должен быть прозрачным и воспроизводимым – это золотой стандарт современной науки.

Об авторах

Бенджамин Дженсен – доктор наук, профессор стратегических исследований в Школе передовых методов ведения боевых действий Университета морской пехоты и старший научный сотрудник по вопросам войн будущего, военных игр и стратегии в Центре стратегических и международных исследований. Офицер запаса армии США.

Мэтью Стромайер – полковник ВВС США и военный научный сотрудник Центра стратегических и международных исследований.