Почему армия Франции предпочитает качество количеству?

Актуальна ли нынешняя французская модель ведения войны? В 2021 году я в соавторстве со Стефани Пезард опубликовал исследование, в котором утверждалось, что нет. Мы утверждали, что французские вооруженные силы — сейчас, бесспорно, самые боеспособные в Западной Европе — способны на многое. Но при этом им не хватает глубины и массы, чтобы делать что-либо крупномасштабное в течение длительного времени, прежде чем у них просто закончатся возможности.

Исследование вызвало большой резонанс во Франции, где его подхватили журналисты и цитировало Национальное собрание и высшие французские офицеры. В докладе было высказано многое из того, что французские военные сами с трудом пытались сформулировать, но в то же время, к сожалению, он дал аргументы критикам армии.

Фокус перевел новый текст Майкл Шуркина, посвященный французскому подходу к военному строительству.

Война в Украине только еще больше обострила эту проблему. Конвенциональные боевые действия, даже в эпоху высокоточной войны и передовых информационных технологий, по-прежнему требуют огромных резервов живой силы, техники и боеприпасов. Возможно, Украина и Россия не расходуют их в темпах, сравнимых с Первой мировой войной, но они ставят под сомнение идею о том, что высокопрофессиональные небольшие армии могут обойтись без замены качества на количество — идее, приведшей к сокращению автопарков и военных складов в погоне за дивидендами от мира после холодной войны.

Старая мечта о том, что высокоточное оружие будет означать меньшее количество боеприпасов, не более чем фантазия. Учитывая нынешние запасы, передача в дар даже нескольких танков или гаубиц создает серьезные проблемы для французских вооруженных сил. Так, например, передача Украине даже 20 танков Leclerc подрывает потенциал французской армии, учитывая, что у Франции их всего около 200. Франция уже передала значительную часть своих ценных гаубиц CAESAR, которых насчитывалось всего 70 единиц, и их замена теперь является серьезной проблемой. Французской и европейской оборонной промышленности в целом трудно даже просто заменить старые образцы, не говоря уже о поставках крупным силовым структурам — отсюда и растущий список клиентов для южнокорейской промышленности. По мнению известного военного аналитика Мишеля Гойя, вывод очевиден: Франция не в состоянии справиться даже с почти равным противником.

Франция не может просто отказаться от дорогостоящих новых технологий и вернуться к массовым армиям прошлого. Президент Франции Эммануэль Макрон выдвинул идею "военной экономики", однако во Франции все согласны с тем, что это невозможно по финансовым и политическим причинам. Отчасти проблема заключается в том, что, хотя, например, производство гаубиц и различных управляемых ракетных систем во Франции является крайне недостаточным, наращивание масштабов производства — задача не из легких. Компания, производящая CAESAR, сейчас выпускает четыре единицы в месяц, и ожидается, что к декабрю производство достигнет шести единиц в месяц, а к середине 2024 года — восьми. Разумеется, это прогресс, но крайне медленный. Франция к тому же не собирается возобновлять производство танков. Да, новый танк находится в разработке — совместное франко-германское изделие, предназначенное для замены Leclerc и Leopard 2 — но его производство запланировано не ранее 2035 года, и существует предел того, насколько можно ускорить этот процесс. Можно также с уверенностью предположить, что новый танк будет значительно дороже, чем Leclerc и Leopard 2. Наконец, никто всерьез не обсуждает возвращение ко всеобщей воинской повинности, которая и сделала возможными массовые армии прошлого века.

Так что же может сделать Франция, чтобы найти золотую середину между массовостью и качеством? Французское правительство надеется достичь экономии за счет особого подхода к инвестициям в технологии. Однако, в конечном итоге, текущие дискуссии во французских политических и военных кругах показывают, что страна по-прежнему привержена той форме ведения войны, которую она оттачивала с 1940 года.

Французский способ ведения высокоинтенсивных боевых действий

Французский подход к ведению войны высокой интенсивности после катастрофы 1940 года заключался в том, чтобы отдать предпочтение маневру, скорости и "дерзости" в ущерб массе и огневой мощи. Это была реакция на доктрины, появившиеся в Первой мировой войне, которые часто ассоциировались с генералом Филиппом Петеном и способствовали созданию в 1940 году огромных по численности и огневой мощи, но громоздких и негибких сил, атакуемых быстрым и гораздо более маневренным Вермахтом. Новый подход, ориентированный на маневренность, нашел поддержку в колониальном опыте французской армии и ее экспедиционных доктринах, которые также поощряли смелость и импровизацию в отсутствие численности и ресурсов. Эта колониальная культура оказывает глубокое влияние на французскую армию и по сей день в силу целого ряда институциональных факторов и того факта, что, как часто говорил мне один офицер Иностранного легиона, "армия — это то, что она делает". В последние десятилетия французская армия большую часть времени была занята малыми конфликтами в Африке.

Конечно, то, что имеет смысл в Мали, гораздо менее полезно, скажем, в Донецке. Исторически, однако, французское военное мышление относительно конфликта с Варшавским блоком отражало тот же подход к ведению войны, дополненный французским военным мышлением относительно стратегического значения ядерного оружия. Тяжелые призывные части Франции, размещенные в Германии, были предназначены для защиты Франции на немецкой земле путем агрессивных маневров в стиле блицкрига против гораздо более крупных и мощных, но неповоротливых противников. Французы считали, что у них никогда не будет достаточно огневой мощи и массы, чтобы действовать иначе. Так, например, французские танки времен холодной войны, включая AMX-30, были менее защищены, чем американские танки той же эпохи: их конструкторы сделали ставку на скорость и маневренность.

Однако, что очень важно, французы рассчитывали на короткую войну. Либо война будет ядерной, либо она закончится, не достигнув этого порога. Действительно, согласно французскому стратегическому мышлению того времени (см., например, "Livre Blanc sur la Défense" 1972 года), смысл французских обычных сил в Европе заключался в том, чтобы быть достаточно сильными, чтобы проверить решимость противника, но не настолько сильными, чтобы победить его. Если бы потребовалось собрать огромные силы, чтобы победить французскую армию, французы смогли бы в этом убедиться. Они могли бы оценить намерения Варшавского блока и понять, достаточно ли серьезна опасность, чтобы применить ядерное оружие. Из этого следует, что французские планировщики времен холодной войны не считали необходимым создавать большие запасы техники и боеприпасов.

Вместо этого Франция вложила значительные ресурсы в приобретение окончательной страховки от вторжения — ядерного оружия, а также средств его доставки. С тех пор структура французских военно-воздушных и военно-морских сил отражает скорее этот приоритет, чем способность победить советские военно-воздушные и военно-морские силы. Они предназначены для доставки ядерных боеголовок и защиты средств доставки. Все остальные задачи являются второстепенными. В результате появились подводные лодки с ядерными баллистическими ракетами и первоклассные боевые самолеты, для которых ядерные задачи занимают первое место в списке требований. Но все это происходит за счет массовости. Помимо того, что деньги, необходимые для поддержания ядерного потенциала, становятся недоступными для других целей, Франция резервирует часть своих самолетов и кораблей на случай, если они понадобятся для ядерных миссий, что сокращает их количество для других миссий.

Юбен и высокие технологии

Исчезновение огромных бронетанковых дивизий стран Варшавского договора и появление высокоточного оружия и сетевых войн побудили Францию реформировать свои вооруженные силы, сделав еще больший упор на "дерзость" и маневренность. В 1990-х годах Франция отменила воинскую повинность, что, помимо прочего, сделало все вооруженные силы "экспедиционными". Это означало, что во французской военной культуре большее распространение получила импровизация. Армия также сократилась, что означало, что ей придется делать больше, используя гораздо меньшие ресурсы. Наконец, высокие технологии подтолкнули ряд теоретиков — в первую очередь генерала Ги Юбена — представлять себе высоко децентрализованные и маневренные небольшие подразделения, перемещающиеся по нескольким направлениям и поддерживаемые логистикой "точно в срок", которая дозирует необходимые запасы. Подразделения получают именно то, что им нужно, где и когда им это нужно — и предполагается, что им нужно будет гораздо меньше, чем раньше.

Эти идеи теперь заложены во французские механизированные части, которые оснащены новыми машинами, подключенными к сетям, предназначенным для нанесения ударов по нужным целям в точно назначенное время. Больше никаких массированных обстрелов. Больше никаких гигантских колонн снабжения, которые делают возможным массированный огонь, по образу бесконечного потока грузовиков на дороге жизни, снабжавшей французские войска под Верденом. Французские части будут двигаться быстро, и, согласно Юбену, "изотропно", то есть не по фиксированным осям.

В чем-то Юбен был прав, но, как и все остальные, он был излишне оптимистичен в отношении жизненности такого рода борьбы и экономии, которую дадут сетевые и высокоточные боевые действия. Война в Украине продемонстрировала, что высокоинтенсивные конвенциональные боевые действия по-прежнему наносят большой урон солдатам и технике. Армии даже с самыми передовыми технологиями по-прежнему сжигают огромное количество снарядов, не говоря уже о таких предметах, как пушечные стволы. Действительно, ствольная артиллерия, как подчеркивают исследования, остается королевой поля боя, несмотря на "Джавелины" и высокомобильные артиллерийские ракетные системы. Одна из причин заключается в том, что в конвенциональных военных действиях артиллерия часто используется для блокирования или подавления движения. Здесь важна не столько точность, сколько объем огня, чтобы заставить противника прижаться к земле. Война в Украине также поставила под сомнение идеи о маневренности перед лицом старого-доброго массированного огня. Наступательный маневр не невозможен, но, как утверждает Стивен Биддл, гораздо более сложен. Учитывая ее историческую приверженность маневру, Франция может оказаться в лучшем положении, чем Украина. Но, с другой стороны, может и не оказаться.

К золотой середине?

Больше никто не спорит, что французам нужно большее количество всего. Вопрос в том, насколько это вообще возможно, и будет ли относительно скромное увеличение, возможное благодаря политически обоснованному увеличению бюджета, иметь значение. Некоторые рассуждают о создании крупных, но низкотехнологичных сил, нацеленных только на адекватные уровни технологий, которые были бы достаточно доступными, чтобы обеспечить большую массовость. Гойя, например, писал о желательности избирательного подхода к выбору технологий, в которые следует вкладывать средства. Идея заключается в том, что во многих случаях было бы идеально стремиться к "достаточности", а не к высочайшему качеству, чтобы сделать массу доступной. Например, нужны не самые лучшие противотанковые ракеты, а большее количество дешевых, но адекватных. Другой пример, который всплывает в дискуссиях о модернизации французских вооруженных сил, — это новый вертолет NH90, призванный заменить устаревший вертолет Puma, разработанный в 1960-х годах. По сообщениям, французская армия хотела получить что-то относительно простое и "надежное", что, в конце концов, должно было стать летающим пикапом. Вместо этого они получили сложную и комплексную машину с высокой ценой покупки, которую трудно и дорого обслуживать. Ударный вертолет Tiger также превосходен, но дорог и сложен в эксплуатации, что подтверждает Германия, которая с трудом поддерживает свой парк "Тигров" в рабочем состоянии.

Гойя сетует на то, что после окончания холодной войны французские вооруженные силы значительно сократили почти все основные системы вооружений. Новейшие вооружения Франции, включая фрегаты и гаубицы, превосходны — и, как он отмечает в отношении истребителя Rafale, их качество в некоторой степени компенсирует сокращение количества по сравнению со старыми системами, которые они заменили. (Французские ВВС имеют около 100 Rafale и еще около 100 Mirage 2000. Военно-морской флот имеет 42 самолета). Однако, опять же цитируя Гойю, "Rafale может делать много вещей и даже на большом расстоянии, но они не могут находиться повсюду". Многие офицеры были бы рады отказаться от более новых бронемашин, поступающих на вооружение (Véhicule Blindé de Combat d'Infanterie, Jaguar и Griffon), в пользу новых версий старых, более дешевых машин. Старые образцы должны уйти, потому что они износились и их все труднее поддерживать в рабочем состоянии, но стоит ли заменять их суперпроизводительными машинами, оснащенными самыми последними и лучшими высокотехнологичными устройствами, которые может предоставить французская промышленность?

Я поговорил с недавно ушедшим в отставку генерал-майором Шарлем Бодуэном, который в 2018 году курировал технологические программы французской армии и может считаться человеком из команды армии будущего. Бодуэн руководил разработкой нескольких высокотехнологичных программ, которые сейчас вступают в строй, правда, с большими затратами. Его аргументы схожи с аргументами Гойи, хотя он более четко отвергает идею создания низкотехнологичных сил и выступает за сочетание высоких и низких технологий, требующее строгой расстановки приоритетов. Путь к прогрессу, по его мнению, заключается в том, чтобы создавать достаточно хорошие технологии, и принять идею наличия менее эффективного, но "массового" оборудования наряду с оборудованием, обеспечивающим превосходство на поле боя. Инвестировать следует в то, что действительно необходимо.

Успешным примером того, как это сделала Франция, является CAESAR. По словам Бодуэна, французская армия инвестировала в само орудие и ничем не пожертвовала в плане дальности, скорострельности и точности. Однако в качестве компенсации французская армия решила удовлетвориться установкой орудия на шасси грузовика с бронированной кабиной, а не на бронированную и гусеничную платформу, как у немецкого PzH 2000. В результате получилось орудие, которую гораздо дешевле купить и содержать, ценой компромисса в отношении других возможностей, которые считаются менее важными.

Рассматривая войну в Украине, Бодуэн с одобрением отмечает, что русские предпочли инвестировать в определенные технологии, особенно в те, которые связаны с противодействием доступу и отрицанием в зоне поражения, а также в гиперзвуковые ракеты, полностью пренебрегая устаревшими воздушными, наземными и морскими системами. Хотя выбор русских можно поставить под сомнение, он настаивает, что сама идея выборочных инвестиций может быть хорошим путем для европейских сил, которые пытаются восстановить массовость, инвестируя в технологии. Речь идет об определении и нацеливании на определенные ключевые области, которые обещают стать переломными.

Но можно ли восстановить массу?

Выборочное инвестирование в определенные технологии может принести некоторую экономию, но факт остается фактом: Франции и другим европейским странам придется потратить гораздо больше денег, если они намерены восстановить что-то похожее на массовость, которая, как они теперь считают, им необходима. В этом году Франция взяла на себя обязательство потратить гораздо больше денег, но этого недостаточно для восстановления массы.

В конце января Макрон объявил о намерении своего правительства значительно увеличить оборонный бюджет Франции. В своей речи он подчеркнул необходимость увеличения резервов Франции и повторного инвестирования в вспомогательные военные силы — так называемого "хвоста", который исторически сокращали, чтобы сохранить как можно больше "зубов". После выступления Макрона Гойя пожаловался, что даже восстановление вооруженных сил поглотит все новые средства, не оставив ничего для роста. Новый закон о военном планировании, опубликованный в апреле этого года, подтверждает его мнение. Хотя он предусматривает расходы в размере €413 млрд в течение следующих пяти лет, новый закон фактически не рассчитывает на рост вооруженных сил, хотя он предписывает значительное увеличение парка беспилотников и возможностей ПВО Франции, а также увеличение расходов на разведку, противоминную оборону и кибернетику. Франция также стремится увеличить свои резервные силы. В остальном количество бригад останется прежним, а численность военно-морского и военно-воздушного флотов Франции вырастит незначительно.

Видение генерала Пьера Шилля: переосмысление лего-армии

13 февраля начальник штаба французской армии генерал Пьер Шилль представил группе журналистов свое новое видение дальнейшего развития французской армии. Интересно, что ответом Шилля на дилемму "качество против массовости" является сохранение текущего курса, в основном за счет инвестиций в способность армии делать лучше то, для чего она уже была создана — другими словами, работа над повышением ее качества.

Шилл ясно дал понять, что армия сохранит свою нынешнюю численность, которая составляет 77 тысяч военнослужащих, пригодных к развертыванию (из общей численности примерно 120 тысяч). Он объяснил, что просто закупать больше танков, гаубиц и т.д. не имеет смысла. Скорее, его видение заключалось в том, чтобы сосредоточиться на устойчивости и сплоченности, позволив армии лучше справляться с высокоинтенсивными боевыми действиями при ее нынешнем размере, а в идеале иметь большие резервы, чтобы она могла продержаться дольше. Это также означало отказ от экспедиционного подхода и некоторых качеств, которые были его достоинствами.

Шилль сравнил французскую армию с конструктором "Лего". Он отметил, что армия нередко на лету собирает их в развертываемые комплексы тех или иных сил. Ее достоинством была модульность, но это также означало сборку сил путем соединения кусочков и частей нескольких подразделений для обеспечения их специфическими возможностями по мере необходимости. Эти возможности, как правило, "дозировались" в небольших количествах, что в большинстве случаев сходило с рук из-за относительно низкой интенсивности боевых действий, которые вела Франция. Так, например, в 2013 году в составе французской группировки в Мали было всего четыре CAESAR, поскольку считалось, что больше не нужно. Кроме того, различные оперативные группы размером с батальон, которые французы развернули в Мали, состояли из частей, взятых из многочисленных полков, которые входили в состав нескольких бригад.

Шилль считал, что для того, чтобы армия одержала победу в высокоинтенсивной борьбе с равным по силе противником, необходимо несколько вещей. Так, подразделениям, которые составляли развернутые батальоны, необходима лучшая подготовка, чтобы в полной мере использовать многочисленные возможности, которыми они обладали. Это подразумевало меньшее число формирований, собранных из множества кирпичиков, и большее количество предварительно подготовленных сил с, по сути, более органичными возможностями. Кроме того, необходимы надежные элементы командования и управления для достижения большей согласованности. Французская армия, по его словам, будет иметь точно такое же количество полков и бригад, но они будут более "полными". Наконец — и это самая противоречивая идея — армия должна инвестировать гораздо больше средств в определенные возможности, которых ей не хватало или в которые она ранее не вкладывалась. К ним относятся средства ПВО (включая защиту от беспилотников), киберпространство и дальние огневые средства. Учитывая ограничение на численность сил, появление новых возможностей неизменно требует сокращения других. Поэтому боевые подразделения могут получить меньше боевых машин. Он привел конкретный пример: некоторые из новых бронемашин Serval и Griffon будут переоборудованы в платформы ПВО. Общее количество останется прежним, но станет меньше машин, предназначенных для использования по первоначальному назначению.

Что касается массы, Шилль говорил об удвоении размера резервного компонента Франции и создании специальных резервных подразделений — в настоящее время большинство резервистов просто вливаются в существующие подразделения. Это был компромисс, который даст французской армии некоторую массу, но и близко не приближает ее к размерам времен холодной войны и призыва.

Заключение

Некоторые критики, такие как Гойя, предположили, что видение Шилля — подтвержденное Законом о военном планировании — означало, что Франция в конечном итоге несерьезно отнеслась к войне высокой интенсивности. Филипп Шапло заметил, что даже при значительном увеличении бюджета французские вооруженные силы занимаются не более чем восстановлением, но в основе своей останутся такими же, как были. Более справедливо будет сказать, что Франция считает, что настоящие массовые вооруженные силы находятся вне ее досягаемости в политическом и финансовом плане, и лучший вариант — попытаться оптимизировать уже имеющуюся армию, предназначенную для маневра, а не для грубой силы.

Будет ли это достаточно хорошо? Ответ для французского руководства, заключается в том, чтобы вернуться к старому подходу: якобы ядерное оружие устраняет необходимость в массовой армии, предназначенной для противостояния противнику вроде России. Действительно, новый закон о военном планировании подчеркивает ключевое место ядерного сдерживания во французском стратегическом мышлении. Франция также предполагает, что в своей борьбе она будет не одна, поэтому Макрон настаивает на расширении европейской обороны параллельно с серьезной приверженностью интеграции в НАТО. Есть надежда, что объединенные европейские вооруженные силы смогут обеспечить массовость, необходимую для ведения конвенциональных боевых действий.

Франция, похоже, не отступает от намеченного курса. Это означает, что у нее будут высококлассные вооруженные силы, которые смогут танцевать вокруг российских войск и, предположительно, разрезать их на куски, но ненадолго. Что произойдет потом, скорее всего, будет зависеть от Соединенных Штатов и остальных членов НАТО, а также от того, докажет ли ядерное сдерживание свою состоятельность.

Об авторе

Майкл Шуркин — старший научный сотрудник Атлантического совета и директор глобальных программ в 14 North Strategies. Он был старшим политологом в корпорации RAND, а также работал политическим аналитиком в ЦРУ. Имеет степень доктора по современной европейской истории Йельского университета.