Война как машина. Концепция трения Карла Клаузевица и современные сражения

На полях своего экземпляра книги "О войне" известный летчик и военный теоретик Джон Бойд сетует, что Карл фон Клаузевиц не упоминает о том, как создать трение для противника: "Преодоление трения – это хорошо, но почему бы при этом не увеличить трение для командиров противника? Он не учитывает, что усиление трения может быть выгодным". Если бы, продолжает Бойд, Клаузевиц знал о "понятии энтропии, идеях Геделя, Гейзенберга и 2-м законе термодинамики, чтобы генерировать неопределенность, путаницу, беспорядок в качестве преимуществ вместо того, чтобы просто преодолевать трение". В целом, Бойд считает Клаузевица слишком увлеченным "уменьшением/преодолением (трения) путаницы и беспорядка" и лишенным стремления "заставить противника прилагать больше усилий".

Фокус перевел новый текст Оливии А. Гарард, посвященный переосмыслению теории трения Клаузевица.

Война как машина. Концепция трения Карла Клаузевица и современные сражения

Я представляю, как Клаузевиц опровергает Бойда. Если человек не может быть достаточно уверен в себе или в своих собственных склонностях, то как он может быть достаточно уверен в противнике, чтобы воздействовать на него таким образом? Война происходит в тумане: "Три четверти вещей, на которые мы рассчитываем, планируя военные действия, в большей или меньшей степени скрыты туманом неопределенности". Следуя математическим выкладкам, мы видим, что большинство знаний о противнике являются неопределенными – точно так же, как и знания о наших собственных силах и диспозиции. Более того, даже степень неопределенности является неопределенной: "mehr oder weniger" – больше или меньше. Эта немецкая фраза – одна из наиболее часто используемых Клаузевицем, галочка, указывающая на то, что он всегда хеджирует свои ставки.

Хотя критика Клаузевица Бойдом указывает на эпистемическое расхождение, она также подчеркивает непонимание летчиком концепции трения. Клаузевицевское трение – это не объект, а условие. Вообще трение – это ньютоновское понятие, обозначающее силу сопротивления между двумя взаимодействующими поверхностями. По Клаузевицу, трение означает, что "действие на войне есть движение в препятствующей среде".

Из столкновения и двуединой борьбы (цвайкампф) война создает свою собственную атмосферу, которая препятствует деятельности в ней. Именно в этом царстве опасности, телесных усилий и страданий, неопределенности и случайности происходит иное, искаженное взаимодействие человека с миром. "На войне все очень просто, но самое простое – сложно". Разница и заключается в этой сложности.

Чтобы понять, что к чему, давайте сначала рассмотрим слово "утечка" – одно из моих любимых. Утечка – это количество воздуха, на которое бутылка или контейнер не заполняется. Количество воздуха, запертого в бутылке вина, – это и есть незаполненный объем. Хотя трение тоже является своего рода недостатком, оно не является самим недостатком.

Трение – это концепция, которая объясняет разницу между войной на бумаге и войной в реальности. В данном случае утечка – это отклонение от военных действий, спланированных на бумаге, тогда как трение – это основное условие, создающее разницу. Как пишет Клаузевиц, оно вызывает "разрыв" между запланированными или ожидаемыми действиями и тем, как они разворачиваются в условиях войны. Опасность, напряжение и страдания, предвзятость, мнения и противоречивая информация, масштаб, свобода и множественность – все это препятствует действиям. Однако все они имеют лишь косвенное отношение к противнику, поскольку возникают в условиях ведения боевых действий.

Противник может создавать ситуации, которые вызывают больше трения – больше неопределенности, больше опасности, больше страданий, больше случайностей, больше искажений между ожиданиями и материальным миром, – но самого трения избежать невозможно. Трение – это лишь понятие, отражающее отношение между вами, вашими планами и намерениями и вашими действиями. Можно сказать, что "Гамлет" – это пьеса о трении.

Это может объяснить, почему Клаузевиц в качестве примера трения приводит не войну, а путешествие. Клаузевиц рассматривает путешественника, пытающегося "преодолеть два отрезка за один световой день" верхом на (загнанных) лошадях, когда сумерки сгущаются до темноты.

Возможно, вам будет проще представить себе, что вы летите куда-то рейсом авиакомпании Southwest. Вы прибываете в аэропорт, регистрируетесь и проходите через службу безопасности только для того, чтобы узнать, что ваш рейс задерживается, потому что самолет с опозданием вылетел из пункта отправления. Прибывший рейс приземляется, но его отправляют к другому гейту. Собирая свой багаж, вы смотрите на монитор и видите, что ваш рейс мигает надписью "Посадка завершена". Растерявшись, вы бежите к новому гейту. Агент на выходе улыбается, когда вы подбегаете, и подтверждает, что посадка на рейс еще не началась. Вместо этого он снова задержан на техническое обслуживание. Вы не можете найти свободное место, а вам нужно зарядить телефон, поэтому вы отходите в сторону. По внутренней связи объявляют не о посадке, а об отмене рейса. Задержки превысили рабочий день экипажа – срок, в течение которого пилоты могут выполнять свои обязанности, прежде чем будут вынуждены уйти отдыхать. И так далее.

Личные впечатления от полетов дают богатый опыт трения. Путешествие, как перемещение из одной точки в другую, может казаться простым – но оно также и сложное.

Путешествие может столкнуться с любыми трудностями, но в условиях войны эти трудности усиливаются. В условиях войны – и в книге "О войне" – путешествие превращается в марш. Пятая книга "Военные силы", которую большинство игнорирует, посвящена трудностям жизни: марш (передвижение), бивуаки (жилище), содержание (здоровье), снабжение и материально-техническое обеспечение (питание). В конечном итоге, все действия на войне направлены на то, чтобы "солдат был собран, одет, вооружен, обучен; он спит, ест, пьет и марширует, и все это лишь для того, чтобы сражаться в нужное время и в нужном месте". Простые действия, которые оказываются сложными, – это не действия в бою, особенно сегодня, учитывая сложность технологий, а действия, сводящиеся к самому факту жизни. На войне они становятся совсем не простыми, учитывая близость смерти.

Трудно не только ходить, говорить, спать и есть, но и думать, поскольку искажается внешний вид мира. Опасность-как-вещество искажает разум через страх, возбуждение страстей и перевозбужденную чувствительность. Существование становится трудным. Вещество-как-физическое-напряжение пробивается через истощение людей (а теперь и машин). Существует предел использования, после которого требуется отдых и восстановление. Выносливость трудна. Субстанция-как-информация преломляется из-за процесса получения информации или новостей. В процессе обработки информация либо помогает суждению, приводя человека к критическому анализу, либо мешает ему, ведя к самым низменным тенденциям человеческих предубеждений. Думать трудно. Вещество-как-трение-действия усиливает те мелочи, которые в обычной жизни безразличны или непредсказуемы, например, погоду. Действовать трудно.

В более ранней работе, "Принципы войны", Клаузевиц также пытается определить трение. Эту работу часто рассматривают как предписывающую военную теорию – следует помнить, что она была написана непосредственно для будущего короля Пруссии. Ее четвертый раздел заканчивается применением обсуждаемых принципов на войне. Здесь трудность заключается не в том, чтобы понять, как воевать, а в том, чтобы просто "оставаться верным принципам". Для наследного принца этот пункт о трудностях применения теории в реальности становится самым важным. И снова в основе лежит трение.

Клаузевиц признает, что, хотя "невозможно исчерпывающе перечислить причины трений", основными из них являются: уверенность в своей оценке противника; смягчение влияния слухов и распределение информационных потоков; доверие к подчиненным; принятие неудач или, как их называл Фридрих II, "трудностей"; неточность; переоценка своих сил; снабжение и логистика (считающаяся также "главной причиной громоздкости всей военной машины, которая оставляет результаты так далеко от полета наших великих планов"); и искажение видимости в военное время. Хотя эти восемь случаев трения ситуативно более конкретны, они не противоречат тому, что написано в "О войне". Напротив, они служат примерами, в которых среда "опасность – напряжение – информация – трение" мешает существовать, выдерживать, думать и действовать в различных соотношениях.

Но клаузевицевское трение не просто концептуально связано с идеей механики – война также пытается превратиться в машину. В "Принципах войны" он пишет: "Ведение войны напоминает работу сложной машины с огромным трением, так что комбинации, которые легко планируются на бумаге, могут быть выполнены только с большими усилиями". Это связано с основополагающей критикой, которую Симона Вейль высказывает в своем эссе "Илиада: Или поэма силы", в которой люди инструментализированы. По ее мнению, "сила – это то, что превращает в вещь любого, кто ей подвергается".

И все же, отмечает Клаузевиц, даже в самых механизированных условиях детали будут изнашиваться, процесс будет идти рывками и толчками, и машина поддастся "самому ничтожному [из тех, кто] способен на случайный толчок и даже на некоторые нарушения". Вопрос заключается в следующем: как долго командир сможет поддерживать машину? А также существует ли "какое-нибудь масло, способное уменьшить это трение?".

Маслом становится привыкание к войне и ее теоретическому двойнику – методизму. Благодаря своеобразным условиям, которые создают структуры для ума и тела, индивиды могут действовать как единое целое перед лицом сопротивления – действовать, несмотря на перенапряжение чувств и предрассудки интеллекта. "Привычка придает силу телу при больших нагрузках, разуму при большой опасности, суждению против первых впечатлений". Тогда как методичность создает "готовность, точность и твердость… которые уменьшают естественное трение и облегчают движение машины". И вот, в отличие от Вайль, наблюдающей, как "сражения ведутся и решаются людьми, лишенными этих способностей… которые опустились либо до уровня инертной материи, которая является чистой пассивностью, либо до уровня слепой силы, которая является чистым импульсом", Клаузевиц утверждает, что война никогда не бывает чистой – ни в отношении силы, ни в отношении импульса. Война – это всегда "более или менее". Масштаб этого "более или менее" является результатом того, как человек противодействует трению привычкой и методичностью – другими словами, жесткой, опасной, реалистичной тренировкой.

Логика силы, описанная Вайль, соотносится с тремя клаузевицевскими крайностями, возникающими, независимо от политики, в столкновении: максимальное насилие, обезоруживание противника и максимальная сила. Логика импульса соотносится с недоумением по поводу замирания, которое становится продуктом превосходства оборонительной формы ведения войны. Оборона также не является формой чистой пассивности, что является противоречием для Клаузевица: нападение влечет за собой элементы обороны как защиты сил, а оборона влечет за собой элементы нападения как контратаки. Но поскольку все эти логики разбиваются о содержательную реальность самого мира, война не достигает собственных крайностей. И поэтому Клаузевиц должен учесть два ограничения войны и военных действий: политику, то есть макросообщество, и трение на микроуровне индивидуума.

Франсуа Жюльен в своем превосходном "Трактате об эффективности" изящно перефразирует Клаузевица: "Суть войны состоит в том, чтобы обмануть ее ожидания", а концепция трения была его попыткой объяснить, почему это так "теоретизировать этот недостаток теории". Итак, мы проделали долгий путь, чтобы вернуться к Бойду и его эссе "Разрушение и созидание".

Вернувшись к Бойду, мы можем увидеть его критику в новом свете. Если трение, как выразился Жюльен, является попыткой Клаузевица примириться с тем фактом, что война будет обманывать ожидания собственной модели, то нам нужен способ обновить и скорректировать нашу модель. Бойд утверждает, что с помощью деструктивной дедукции ("неструктурирования") и конструктивной индукции ("реструктурирования") мы можем изменить наше восприятие реальности. Это диалектический процесс: "структура, неструктурирование, реструктурирование, неструктурирование, реструктурирование повторяются бесконечно. Это достаточно сложно в повседневной жизни, не говоря уже о войне".

Другими словами, Бойд определил дополнительную проблему – дело не только в том, что война будет изменять свою собственную модель, но и в том, что мы тоже должны адаптировать и обновлять эту модель по ходу дела. Полный цикл "наблюдай, ориентируйся, решай и действуй" (OODA) применяет обратную связь для постоянной корректировки концептуальных установок в процессе ведения боевых действий. Таким образом, если перефразировать сетования Бойда, то получится, что он хочет создать такую ситуацию, чтобы между моделью противника и миром было как можно больше расстояния, но не настолько, чтобы противник осознал этот разрыв и адаптировался.

Клаузевиц сейчас согласился бы с этим, но все же сделал бы акцент на минимизации собственного трения – корректировке своих моделей в соответствии с трудностями, возникающими в ходе войны, – а не на попытках корректировки моделей противника.

Другими словами, будьте проще, потому что простое достаточно сложно.

Об авторе

Оливия А. Гарард – офицер Корпуса морской пехоты США с 2014 по 2020 год. В настоящее время преподает Восточный канон в колледже Святого Иоанна. Ее первая книга – An Annotated Guide to Tactics: Carl von Clausewitz’s Theory of the Combat.