Вождь "Атлантиды". Режиссер Валентин Васянович о триумфе в Венеции, детских мечтах и взрослом кино

Притом в Украине фильм еще никто не видел — никто, включая кинокритиков. Украинская премьера запланирована на следующее лето. После этого ленту планируют подать на "Оскар" от Украины (в нынешнем году туда прошел фильм Наримана Алиева "Домой").

Чувствуете ли вы себя звездой после Венеции?

— Нет, конечно. У меня кроме побед были и не очень успешные фильмы, грубо говоря, провалы. Это противоядие против звездности. Вообще, большая половина режиссеров не переживает успех. Дело даже не в том, что люди начинают считать себя гениями. Самое страшное, что после большого успеха не понимаешь, как следующий фильм сделать еще более успешным. Это тебя парализует. Начинаешь сравнивать себя со Стэнли Кубриком, размышляешь, как придумать лучше, чем у него, понимаешь, что это невозможно — короче, морочишь всем голову.

Вы режиссером с детства мечтали стать?

— Нет, конечно.

Кем?

— Глядя на папу, собирался быть Ференцем Листом, Фредериком Шопеном или еще кем-то таким (отец Валентина, Николай Васянович — известный композитор и музыкант, художественный руководитель и дирижер Житомирской филармонии. — Фокус). Я учился в музучилище по классу фортепиано, у меня красный диплом даже есть, хотя, честно говоря, учился плохо. Зато мечтал. Поступить в музучилище мне было несложно: пришел, назвал фамилию — все заулыбались. Так, собственно, и поступил. На первом-втором курсах я продолжал мечтать насчет Шопена, хотя особых музыкальных талантов у меня не было. Зато я везде таскал с собой фотоаппарат и фотографировал девочек, у нас в группе было двадцать девочек и два мальчика. Что мне нравилось, так это девочек фоткать.

Этим меня тоже заразил папа. У него было много разных фотоаппаратов, я их ломал, папа с соседом закрывались в комнате и печатали фотки. Оттуда пахло коньяком, мама почему-то была недовольна: "Опять напечатались фотографий!" А поскольку вся эта техника была у меня под рукой и папа разрешал всем этим пользоваться, так как-то оно и получилось.

Читайте также: Музей "украинского Голливуда". Что можно узнать об истории кино в Довженко-Центре

Фотки девочек — это еще не диплом режиссера.

— Так диплом и не сразу был. К концу второго курса я уже понимал о своих шансах стать Листом. Папа понял еще раньше.

Отец часто ездил в Киев в командировки и однажды привез мне правила поступления в наш театральный институт на кинооператорский факультет. Я смотрю — о, фотография. Поехал на консультацию. Мне сказали, что все, что я наснимал, — полное говно, но объяснили почему. Проанализировали композицию, указали на ошибки. Я ответил: "Окей", уехал и наснимал еще. Мне сказали, что это тоже говно, но уже лучше. Так я полгодика поездил. Поступил совершенно случайно. Папа не надеялся, это Киев, 1990 год, конец совка, кино — это ж закрытая корпорация, туда фиг попадешь. Папа приехал в институт, а в фойе рояль стоит. Заходит туда человек с модной собакой такой, худой, как ее, афганская борзая? В общем, весь этот шарм, богема. Ну а я без собаки и без связей.

На самом деле на поступлении спас меня экзамен по истории искусств — на нем-то я и оторвался. Нас в училище здорово по общей культуре гоняли, я разбирался в стилях и художниках. Мне картинку покажут — я сразу же начинаю по ней экскурсию проводить. Поставили пятерку, потому я и поступил, оценки за фотки были слабенькие.

Кто был руководителем курса?

— Я поступил к Алексею Ефимовичу Прокопенко, он был завкафедрой, считался самым крутым. Этот был старый советский оператор, которому в свое время удалось поснимать настоящее кино — на черно-белую пленку, большими камерами. Таких очень мало там было. Мы с ним без конца что-то снимали, смотрели фильмы, он нас заставлял анализировать, потом у нас было регулярное упражнение: каждый снимал фотографии, показывал другим студентам, а они его троллили. Надо было отстоять свое мнение, свое видение, причем фраза "я так вижу" не работала, надо было объяснить и аргументировать свою позицию. Это очень пригодилось впоследствии.

Так у вас диплом оператора?

— В том числе. Когда я его получил, то подумал: так прекрасно было учиться, такая компания, так весело, приходишь в институт, кофе выпил, покурил, опять кофе выпил, не пошел на пару, пошел в гастроном, купили бутылочку, бахнули, опять кофе, покурили — смотришь, а уже вечер, все уставшие. На следующий день то же самое. В общем, я не мог бросить такую прекрасную вдохновляющую атмосферу и, получив диплом оператора, сразу же поступил на режиссуру. Решил, что работы нет, ничего нет, так буду хоть в институт ходить.

Камни "Атлантиды". Культовый фильм Васяновича в Украине пока не видел никто

Как я выживал, непонятно: денег не было, но мы ходили по городу, снимали, была отличная атмосфера. Я в общежитии прожил только первый месяц, а потом приятель предложил мне поселиться в комнате на Олеговской (знаменитый киевский арт-сквот. — Фокус). Это было практически бесплатно, и я тут же с удовольствием выбросил в окно матрас и кровать, чтоб не проносить их через вахту. Помню, была зима, они целенькие приземлились в сугроб. Я дотащил все на Олеговскую. Самовольно подключили перекрытый газ, стало тепло, кругом художники, люди интересные, никакой ответственности — лучшие годы.

Кто вел ваш курс на режиссерском?

— Александр Иванович Коваль, я в него влюбился, еще когда на операторском был. Решил поступать на документальную режиссуру именно к нему, он как раз набирал курс — раз в пять лет такое случалось. У нас была возможность снимать кино, потому что наш Александр Иванович в то время занимал должность директора "Укркинохроники", у него были своя операторская кабинка и пленка. Он давал ключи от кабинки и говорил: "Хочешь снимать кино? Так иди и снимай. Тебе нужна пленка? Отмотай у меня. Надо проявитель? Возьми". Так что кто хотел, тот снимал кино на пленку, что было бесценно. Именно Александр Иванович каким-то чудом смог пробить "Старих людей" — это мой первый фильм, короткий метр. Мы сняли его с Максимом, моим братом. А потом пробил через Минкульт и "Проти сонця".

Расскажите о своем первом фильме.

— "Старі люди", там главная героиня — моя родная тетка, она работает почтальоном, ездит по селу и по дороге рассказывает истории о разных людях. Я получал большое удовольствие от самого процесса съемок и вообще не понимал, что фильмы надо на фестивали посылать. А потом кто-то сказал, что надо бы поехать на "Золотой витязь" — фестиваль в России. Ну мой брат Максим поехал и привез статуэтку витязя — мы выиграли фестиваль. Я говорю: о, прикольно, пошли пива выпили — и все. И тут Коваль узнает о нашем участии в фестивале и сразу: "Вы что, охренели? Это ж о-го-го!" Мы: "В смысле?" Он: "Что, в смысле?! Быстро в магазин!" Накрыли поляну, все напраздновались, и я понял, что эти призы чего-то стоят.

Поэтому когда мы со вторым моим фильмом "Проти сонця", который я снял через год и тоже благодаря поддержке Александра Ивановича, поехали в Клермон-Ферран, это престижный фестиваль короткометражных фильмов, его еще называют "Канны короткого метра" — и выиграли там приз международного жюри, вторую по значимости награду после Гран-при, я уже знал, что делать. Сразу звоню Ковалю, он как раз в селе в магазине чего-то там покупает. Говорю, мол, мы выиграли приз. И слышу в трубку: "А-а-а! Галя, три коньяка!" Он тут же в магазине устроил вечеринку и угостил все село.

Кто дал вам этот приз?

— Приз такого уровня дает возможность претендовать на что-то. Опять же благодаря Александру Ивановичу я попал на программу Фулбрайта — поучился полгода в Варшаве, в школе Анджея Вайды. Там, правда, по условиям необходимо было знание польского, а я ни слова не знал. Заявку мне написал приятель, который в этом был спец, заявка моя выиграла. Но потом нужно было идти в посольство на собеседование и по-польски говорить. Я два урока польского взял, ничего не запомнил, конечно, пришел к ним, поздоровался по-польски. А потом как будто разволновался и раз — на украинский перехожу, кричу, руками размахиваю, говорю: так я смогу больше сказать. Про кино, про технику, про искусство… Сыграл немного, короче. Так и поехал в Польшу.

А сейчас вы говорите по-польски?

— Конечно. Два месяца сидишь, головой киваешь, потом слова из тебя выскакивать начинают, ты расслабляешься и начинаешь говорить как попало, неправильно, зато много.

После полугода в Польше я снял фильм "Звичайна справа", задуманный в Варшаве. Это не артхаус и не зрительское кино, а что-то посредине. Я в то время был уверен, что такое кино имеет право на жизнь. Кстати, так думают все начинающие режиссеры: вот я и тем угожу, и тем. Но нет, так не работает, нужно сразу поляризоваться и чем-то одним заниматься.

Кто финансировал эти фильмы?

— На "Звичайну справу", как и следующий мой фильм "Креденс", деньги дало Госкино. Там уже начали появляться попытки склеить три сцены в один кадр, всякие формальные вещи. Мне было скучно, хотелось все облечь в интересную форму. А еще не было ни одной раскадровки. Мы выезжали на локацию, брали мизансцену, пробовали один подход, второй, третий, пока не приходила идея, скажем, переместиться на метров 50 и снять вообще в другой локации. Мы получили столько позитивных эмоций от творчества — в тот момент все получалось. Было похоже на кино.

Примерно в то же время я снял еще один фильм про все ту же мою тетку, но она уже не возила почту, была старенькая. И про сына ее, больного диабетом, он был уже совсем плохенький, слепой — это фильм о том, кто первый умрет, про смерть, по большому счету. Люблю этот фильм, "Присмерк" называется, подарок судьбы.

Читайте также: Обладатель Гран-при ОМКФ Нариман Алиев: "Крымские татары приняли на себя удар и пытаются его держать"

А потом было "Племя"?

— Да, в это время пришел Мирослав Слабошпицкий и говорит: "Возьми нас к себе на студию, будь моим продюсером". Так и вышло, что мы с Ией (жена, соавтор сценариев и сопродюсер. — Фокус) стали продюсерами "Племени". Мирослав посмотрел, как я снял "Присмерк", и говорит: "О! Я тоже так хочу. Давай ты мне снимешь". Ну и сняли кино, он очень хороший, умный и талантливый режиссер. По­ехали в Канны, фильм там бабахнул, как ядерная бомба, потом еще фестивалей 50 прошел, собрал очень много призов.

Как вы работали?

— Мы искали. Сначала был кастинг, нашли актеров, а потом — миллион репетиций. Каждую сцену мы с актерами искали в локациях.

Как на "Креденсе"?

— Нет, гораздо свободнее. Здесь мы вообще ни к чему не привязывались, кроме сценария, мы просто искали: делали репетицию, актеры ходили, это все проверялось движением камеры, пока не находилось решение. Только потом объявлялся съемочный день, и мы уже большой группой заезжали это снимать. Неделю ищем, репетируем, потом снимаем. Не нашлось — вторую неделю ищем.

Долго снимали?

— Начали осенью, как раз в Майдан. Все съемки шли в Киеве, 2013 год, а доснимали в марте, уже с искусственным снегом. Грузили снег в КамАЗы и возили его с лыжной трассы в Вышгороде на стоянку фур, где у нас была сцена. Вокруг революция, сейчас война начнется, а мы кино снимаем. Наши КамАЗы проверяли, потому что не понимали, что происходит: в Киев везут снег, подозрительно это. Бабки вызывали милицию, говорили, что мы какое-то подозрительное белое вещество во дворе разбрасываем…

А как вы относились к тому, что происходило в стране? Или вы были во внутренней эмиграции?

— Нет-нет, мы переживали, ходили на Майдан, когда было свободное время, участвовали как могли. Но работа есть работа, у нас сроки, и мы должны были ее закончить.

Как на вас повлиял успех "Племени"?

— Да никак. Я просто снял еще один фильм — "Рiвень чорного". Без ничего, без сценария, без идеи и без денег. Просто у Кости Мохнача (известный киевский фотограф и главный герой. — Фокус) было много свободного времени, а у меня — желание снимать. Мы ходили по городу и снимали на улицах, на качалке в Гидропарке, словом, везде, где нравилось. А потом это стало складываться в историю. Я снял этот фильм за свои деньги, это обошлось в $10 тыс., практически безбюджетное кино, но я обожаю этот фильм. Некоторые сцены, считаю, просто гениальные. И я понял, что можно и таким путем кино снимать: нащупывать какие-то фактуры, характеры, скрещивать их и смотреть, что получится. Ты чуткий, ты открытый, это фактически как ресерч, который ты потом можешь трансформировать в мизансцены и наполнить их нужным тебе смыслом.

Этот метод я активно использовал в "Атлантиде". Я выиграл питчинг Госкино — объявили питчинг, за месяц я написал сценарий. Действие происходит в Мариуполе, прифронтовом городе, там есть какие-то сепары и пр. Для меня война — важная тема, я хотел о ней поговорить. Но меня ужасно раздражали правила сценариев: там должен быть протагонист, антагонист, все эти узлы сценарные, первый поворот, второй, какие-то триггеры. Я, конечно, написал такой сценарий, как надо, а потом понял, что невозможно снять серьезное авторское кино о нашей войне, — слишком мало времени прошло.

Поэтому я умышленно перенес события в 2035 год. Придумал, что закончилось все открытым противостоянием и мы победили. Я рассматривал историю после нашей победы, с этой позиции. Мне сразу стало комфортно, не нужно выводить героя.

А о чем же тогда фильм?

— Как о чем? Ну и что, что победили, результат все равно один: разруха, смерть и надо жить дальше. О принятии себя, травмированного войной, а если ты этого не сделаешь, то умрешь. О том, что мужчины часто разрушают мир вокруг себя, а женщины этот мир структурируют и возвращают к жизни. В общем, много о чем.

То есть тебя интересуют не героические истории, твоя главная тема, как в фильме "Присмерк", — жизнь и смерть?

— Ну да, смерть — самая интересная тема. Этот инструмент исследования мира на своей шкуре не всегда хочется проверять, но у тебя в руках кино — и ты можешь смоделировать ситуацию или по крайней мере подумать об этом.

И вы будете снимать об этом дальше?

— Конечно. Мой следующий проект, "Відблиск", уже выиграл последний питчинг Госкино, у нас первое место в секции "Авторское национальное кино". И у меня есть идея, как можно снять интересно, я знаю рецепт. Не факт, что получится приготовить хорошее блюдо по этому рецепту, но я готов попробовать.