Прокуроры из подполья. Как работает украинская прокуратура на оккупированных территориях

Самый удачный момент для откровенного разговора с прокурором — день, когда тот написал рапорт об отставке. Николай Франтовский встретился с корреспондентом focus.ua именно в такой день.

Он приехал на встречу на большом внедорожнике. На заднем сиденье — камуфляж с нашитыми на рукав маленьким украинским флажком и шевроном с надписью "прокуратура". "В этой форме я выезжаю на осмотр места происшествия, — поясняет он. — Людей в костюмах встречают настороженно, к тому же, бывало, во время осмотра начинался обстрел, приходилось прятаться в подвалы".

Франтовский работал в прокуратурах Днепропетровской, Донецкой, Волынской, Житомирской областей почти тридцать лет. В марте прошлого года за неделю до того, как сепаратисты перешли к активным действиям, его назначили прокурором Донецкой области. Проработав год в условиях, которые сейчас ему кажутся сюрреалистическими, Франтовский решил уйти с госслужбы, так как считает, что не заслуживает увольнения по закону о люстрации.

Переметнувшиеся

Много сепаратистов удалось посадить за год?

— Мы заводили дела в отношении сотен людей. Часть из них сразу ушла на ту сторону, прячась от нас. Тех, кого выявляли, естественно, привлекали к уголовной ответственности, задерживали — таких было более двух сотен. Потом этих людей меняли на наших военнопленных. Благодаря обменам больше сотни украинских бойцов вернулись домой.

Губарева тогда арестовали?

— Его забрали в Киев, потом обменяли на других. Все равно Губарев погоды не делал, потому что все понимали: он наркоман, никакого авторитета не имеет. Его задержала группа из Киева.

То есть такими задержаниями занимались приезжие оперативники?

— Да. Местные бы этого не сделали. Посмотрите на милицию, на тот же УБОП. Верными присяге остались несколько человек. Прокуратура открывала уголовные производства, но предпринимать какие-то меры было некому. Фактически это была регистрация действий сепаратистов, чтобы мы ничего не забыли и занялись расследованием, когда настанут нормальные времена.

А как сейчас прокуратура работает на оккупированных территориях?

— А она сейчас там не работает, мы всех вывели. Проводить расследования там невозможно — люди будут сразу задержаны и не исключено, что расстреляны.

То есть прокуратура лишь констатирует факты преступлений?

— Да. Прокуроры изучают ситуацию через свои связи, знакомых, которые там остались, через прессу, интернет.

Жители оккупированных территорий сообщают о преступлениях?

— Да. Кто по телефону, кто через знакомых. Когда была обстреляна первая остановка в Донецке, мы давали информацию о том, что это был кочующий миномет. Нам об этом сообщили жители. Одна женщина утром вышла выгулять собаку, увидела машину с установленным в ней минометом. Три раза выстрелили, развернулись и уехали. А потом, когда они поняли, что мы знаем, как это было, и стало ясно, что наши из аэропорта не могли достать до места обстрела, начали говорить, что это диверсанты ездили по городу. Но какие диверсанты могут ездить по Донецку с минометом, когда они полностью контролируют город?

О чем еще сообщают жители?

— Жалуются на то, что забирают здания, отбирают машины. Банки сообщали о том, что у них забирали деньги.

В Донбассе всегда были сильны позиции криминальных авторитетов. Чью сторону в войне они выбрали — украинской власти или "ДНР"?

— Криминальный мир легко повелся на идеи "Новороссии", поддерживал их, активно участвовал в событиях.

Как вы объясняете такой выбор?

— Они хотят сохранить свое влияние в регионе. При этом понимают, что в Украине не смогут себя легализовать. Поэтому и увидели перспективу для себя в непризнанных республиках.

Что ждет сторонников "ДНР" и "ЛНР" после минских договоренностей?

— Пока трудно сказать. Там должны пройти выборы, потом они будут назначать своих судей, наверное, и прокуроров. Мы не сможем влиять на ту территорию. Возможно, там будут работать судьи, в отношении которых мы открывали уголовные производства, сотрудники прокуратуры, которые у нас уволились, а потом всплыли в прокуратуре "ДНР".

Никаких претензий вы им уже не сможете предъявить?

— В минских договоренностях ни слова не сказано о том, что надо расследовать массовые убийства мирных граждан — в Волновахе, Мариуполе, Краматорске. Как будет трактоваться эта договоренность, я не знаю. Думаю, разработают закон, на основании которого мы увидим, кто подпадает под амнистию, а кто нет. Поголовная амнистия для всех — это было бы неправильно.

Сейчас в мирных регионах страны фиксируют рост преступности. Одной из причин оперативники называют выходцев из Донбасса.

— Такое суждение может быть верным, если мы этих преступников поймаем, пересчитаем и докажем, что они из Донбасса. Может быть, какой-то процент они и дали, но мы должны понимать, что в кризисные времена всегда идет рост преступности. Донбасс в этом обвинять не надо.

Прокуроры-подпольщики

Прокуратура переехала в Мариуполь в августе 2014-го. Чем занимались сотрудники до этого времени?

— Начиная с апреля пошли штурмы прокуратуры, постановочные: они заходили, все били и уходили. Старались, чтобы картинка облетела весь мир: недовольные демонстранты штурмуют государственные учреждения. Мы знали, когда будет штурм, потому что приезжал LifeNews, расставлял камеры, а на площади Ленина в это время шел митинг. Если они направлялись к нам, поступала команда всем работникам покинуть помещения. Я выходил к людям, пытался с ними говорить, убедить, но быстро понял, что убеждать некого: активная часть демонстрантов — человек двести — имела задание штурмовать, никто ни с кем не собирался говорить. Последний штурм был 1 мая. После этого мы уже не смогли попасть в здание областной прокуратуры.

Когда начались штурмы, бухгалтерия держала всю информацию на съемных носителях, мы вывозили документы, личные дела, трудовые книжки. Закупили пятьдесят клеенчатых сумок, прятали это все на квартирах, потом частями перевозили в Мариуполь.

Чем занимались эти три месяца сотрудники прокуратуры?

— Работали в подполье. Сняли трехкомнатную квартиру для бухгалтерии, канцелярия работала в офисе, на котором висела табличка "БТИ", в соседнем офисе находились руководители — я и замы, следственный отдел был в одном месте, транспортное управление — в другом. Нас тогда никто не защищал: ни милиция, ни Служба безопасности. Суды продолжали работать. Работники прокуратуры ходили в суды, поддерживали обвинение, подавали иски о признании референдума незаконным, и суды принимали эти решения. Сепаратисты суд не трогали.

Задерживали ли сепаратисты сотрудников прокуратуры?

— У меня трех сотрудников взяли в плен, потом пришлось через киевскую СБУ делать обмен. Двух работников аппарата убили.

За что?

— Просто за то, что они работали в прокуратуре. Хотя весь коллектив, кроме меня, — местные. Прокуратура оставалась последним государственным органом в области. Когда стало невозможно работать в наших офисах, районные прокуратуры снимали квартиры, работали там. Сейчас, вспоминая это время, я часто думаю, что это было не со мной.

Спасибо экс-генпрокурору Пшонке — когда он стал генеральным, забрал у нас всех своих приближенных, остались одни пахари, те, кто не имел его покровительства. Мне достался коллектив трудяг. Мы предъявили исков почти на миллиард, на сотни миллионов реального возмещения ущерба.

Вас сепаратисты не искали?

— Искали. Однажды узнали, что я должен быть в прокуратуре Макеевки. Туда приехали человек пятнадцать с автоматами. С моей фотографией в руках обошли все кабинеты, не нашли. После этого мы поняли, что нужно оттуда выбираться. Через блокпосты проезжали. Вначале они не проверяли документы, смотрели только, нет ли оружия. Я мог проезжать, но был риск, что опознают. Тогда еще электрички ходили, можно было на них ездить, никто их не проверял. Когда начала вырисовываться линия — где наши, где сепаратисты, мы вышли оттуда, разместились в Мариуполе. Но и потом были тревожные моменты. Когда в августе заняли Новоазовск, пришлось срочно выводить людей в Краматорск. Но боевики дальше на Мариуполь почему-то не пошли и через пару дней сотрудники вернулись назад.

О люстрации

На днях в Мариуполе протестовали против присвоения сотрудникам прокуратуры статуса участника АТО, который дает возможность избежать люстрации. Как вы это прокомментируете?

— Ни я, ни мои работники не хотим избежать люстрации, получив статус участника АТО. Мы готовы в любой момент сложить полномочия, пусть наши обязанности исполняют критики. Мне за этот год работы не стыдно, считаю, что вместе со своим коллективом сделал колоссальную работу.

Сегодня я ухожу — сам написал рапорт. Я могу работать, когда есть один враг — внешний. Но есть еще интриги со стороны народных депутатов, люстрационных комитетов, которые подходят формально: он подпадает по критериям, давайте его расстреляем.

Статус участника АТО по закону дают тем, кто с автоматом воюет на передовой, и тем, кого по приказу штаба АТО привлекают к выполнению тех или иных задач. Работники прокуратуры находились в зоне АТО с первого дня, попадали под обстрелы, осматривали места происшествий, меняли задержанных на наших пленных. Их все знают, их родители находятся на оккупированной территории. Просто слово "прокурор" сейчас звучит, как в древние времена "прокаженный".

Вы считаете, что к вам тоже формально подошли?

— Я сам винницкий, когда-то готовил материалы на возбуждение дела в отношении Януковича. При Пшонке ушел на пенсию сам. Тогда меня назначили старшим группы по днепропетровским террористам (серия взрывов в Днепропетровске произошла в апреле 2012 года. — Фокус). Я поехал туда поддерживать обвинение. Приезжаю, говорю: "Двоих надо выпускать. Против них никаких доказательств нет, кроме того, что они знакомы друг с другом". Но общественности и Януковичу уже доложили, что четыре человека задержаны. Начали на меня шуметь. Я ушел на пенсию, два года не работал в прокуратуре, пока в марте Махницкий (экс-генпрокурор Олег Махницкий. — Фокус) не выдернул меня в Донецк.

Я сегодня подпадаю под люстрацию формально, потому что год работал прокурором Житомирской области при Януковиче, хотя назначали меня еще при Ющенко. Ради бога, за свою должность не цепляюсь. Просто не заслуживаю, чтобы мне написали, что я уволен по закону о люстрации. Я не работал на тот режим. Мне семья говорит: та власть была — был неугоден, эта власть пришла — опять неугоден, когда же наши придут? Я не хочу терпеть всю эту грязь. Пишут, что я скандальный, пишут о каком-то бизнесе, который якобы мне принадлежит. Я говорю так: если считаете, что это мой бизнес, можете забирать его себе. У меня даже киоска нет.

Госслужбы я наелся. Пусть молодые критики формируют государство.

Как, по-вашему, следует проводить люстрацию?

— Нам всю жизнь говорили: лучше не посадить пять виновных, чем посадить одного невиновного. Люстрация должна быть. Приспособленцев валом, тех, кто служил тому режиму, валом. Но каждого нужно проверять индивидуально: вот, Василий Васильевич, твои действия, которые ты совершал во благо клике. Много нормальных людей уволили автоматически. И вы думаете, они стали сторонниками этой власти?

Какие кандидатуры рассматривают на должность прокурора Донецкой области?

— Я не знаю. Но я предложил своего первого зама Александра Ливочку, патриота Украины, хоть он и из местных. Если хотят сохранить коллектив, надо рассматривать его кандидатуру. Этих людей, прошедших через все, нужно сберечь.