Украина

Отец-основатель. Как Вячеслав Брюховецкий возрождал Киево-Могилянскую академию

В начале 1990-х многие считали Вячеслава Брюховецкого авантюристом, а некоторые сумасшедшим. Создать университет на одном энтузиазме? Он взял и сделал. Второй текст из спецпроекта Фокуса - "Свет нации"

Приезжай, будет интересно

Прорасти идее помог поднятый "железный занавес". В начале 1991-го ученый вернулся в Украину после чтения курса лекций в Манитобском и Ратгерском университетах в Канаде и США.

Там его озарило, что в Украине можно создать вуз мирового уровня. Но сначала нужно было найти тех, кто разделит с ним бремя ответственности и славы. Впрочем, о славе в тот момент не было речи.

Одним из первых к работе подключился молодой сотрудник Института истории АН УССР Олекса Гарань. Его институт был на 5-м этаже, а Институт литературы, где работал Брюховецкий, — на 3-м. Любопытно, что Вячеслав тогда был секретарем парткома своего научного заведения. Писатель Виктор Таран (Терен), впоследствии — нардеп нескольких созывов, отрекомендовал Гараню своего коллегу так: "Это святой человек". Удивительная, согласитесь, оценка личности человека из номенклатуры.

Гарань вспоминает: "Помню, как однажды вечером Брюховецкий позвонил мне домой и сказал: "Приезжай". — "А чего?" — "Приезжай, будет интересно!" Когда мы встретились, он рассказал об идее возрождения академии и о том, что видит меня в качестве декана-организатора одного из факультетов. Он мне тогда сказал: "Ты будешь гордиться этим периодом в своей жизни".

32-летний Гарань не имел организационного опыта (а кто тогда его имел?). Затем Брюховецкий привлек еще двух людей — коллегу по Институту литературы Сергея Иванюка (гуманитарные науки) и Мирослава Кратко (естественные науки). Пятой стала Наталья Шумкова, тогда секретарь отдела в Институте истории. Брюховецкому нужна была помощница, чтобы вести бумажные дела.

Концепцию написали быстро. Правда, денег и людей, верящих в успех авантюры, рядом с Брюховецким было не так много. Места для встреч орггруппы тоже вначале не было. С горем пополам выбили комнату в Подольском райсовете — аккурат напротив бывшей и будущей Могилянки. Вскоре при забавных обстоятельствах удалось получить комнатку в одном из корпусов военного училища (см. "Быть Брюховецким — это"). Наталья Шумкова, смеясь, вспоминает, что у них был первый в мире видеотелефон — они с коллегами могли видеть друг друга, разговаривая по обычному настольному телефону и при этом выглядывая в окна.

Кадровой находкой стал Вадим Зубко, преподаватель Высшей партийной школы. Когда открывали академию, нашлись те, кто вышел с плакатом — зачем, мол, на работу взял "коммуняку". Эти люди не знали, что Зубко в прошлом был ректором Кустанайского университета в Казахстане, работал там в обкоме партии, но рвался в Украину. Встретившись с ним, Брюховецкий понял: это именно тот человек, которого не хватает. Ибо все, с кем он начинал, ни одного дня не работали в системе высшей школы.

Бывали и кадровые проколы. В таких случаях почти со всеми расставались тихо. Только двое решили опротестовать увольнения. Декан-организатор Кратко был уволен, так как не смог создать факультет. Ответственный за хозвопросы, популярный в то время политик и чиновник Иван Салий, по словам ректора, не вписался в коллектив. Оба выиграли суды. Затем, по словам Брюховецкого, "оба уволились сами, люди перестали руку подавать".

Хождения по мукам

Отец-основатель полагал, что после провозглашения независимости его грандиозная идея овладеет умами большего количества людей. Особенно среди побратимов из Народного руха (Брюховецкий фактически руководил секретариатом Руха до учредительного съезда. Затем, когда трибуну захватили популисты всех цветов, Вячеслав Степанович тихо отошел в сторону, хотя право на булаву имел, пожалуй, больше, чем другие.) Увы, даже во время президентской избирательной кампании эта идея не приглянулась никому из демократических политиков. В нее не поверили ни Чорновил, ни Лукьяненко, ни Юхновский.

Брюховецкий вспоминает: "Я бродил по коридорам Верховной Рады, высиживал часами в высоких кабинетах правительственного дома, прорывался то в Кончу, то в Пущу, ездил во Львов — и все с одинаковым результатом: ничего не происходило. Единственный человек, у которого я находил понимание и реальную поддержку советами, был Николай Лаврухин, экс-мэр Киева, совсем не руховец, а управленец от Бога. Новый же мэр, еще вчера просто руховец, который бегал ко мне в Институт литературы и очень хотел быть на виду, не ответил ни на одно мое письмо и не назначил ни единой встречи, о которой я просил".

Первым и единственным, кто помог, оказался вчерашний партийный идеолог Леонид Кравчук. 19 сентября 1991 года тогдашний председатель Верховной Рады и кандидат в президенты подписал распоряжение "О возрождении Киев-Могилянской академии". Кабмину было предписано помогать новому-старому вузу, в частности помещениями и оборудованием.

Леонид Кравчук, предстоятель УПЦ КП Филарет и президент НуКМА Вячеслав Брюховецкий во время празднования десятилетия возрожденной Могилянки (2002 год)

Спустя месяц, 16 октября, прошла презентация КМА. На ней объявили о сборе пожертвований на восстановление университета.

Кравчук свое слово сдержал и из спикерского "Фонда милосердия" выделили 300 тыс. рублей, правительство дало полмиллиона. Для вступления в Наблюдательный совет КМА был установлен высокий порог. Для украинцев — 20 тысяч долларов, космическая сумма, ведь тогда средняя зарплата была эквивалентна 5–10 долларам. Для иностранцев еще выше — 50 тысяч.

То, что в гиперинфляционное время удалось реализовать проект и уже в августе 1992 года первые студенты спели "Гаудеамус" на древнем плацу, — чудо. Брюховецкий проявлял чудеса ректорского креатива. Ни один другой вуз страны не имел в течение 8 лет отдельной строки в госбюджете.

Эпоха поколения Могилянки

"Мы возродились, когда государство уже не могло нам ничего дать, Советского Союза уже не было, — рассказывает Брюховецкий. — А некоторые традиции университетов советских времен стоило бы перенять. Ведь для того чтобы стать в ряд с лучшими университетами мира, надо иметь свой стадион, свой плавательный бассейн. Нам нужны нормальные общежития. Те, что есть, мы сами строили — я бегал, выбивал, просил, обменивал".

Уже первые выпуски показали, что магнит исторического мифа плюс сильные преподаватели плюс амбиции юных могилянцев дают всходы. "Старую" Могилянку закончили пять гетманов — Мазепа, Орлик, Полуботок, Скоропадский и Самойлович. "Новую" — депутаты Верховной Рады, члены правительства, в т. ч. сменщик Брюховецкого — Сергей Квит (еще несколько членов Кабинета Министров разных лет преподавали в НаУКМА), акулы бизнеса, плеяда известных журналистов. И главное — множество выпускников остались работать в альма-матер.

Не все гладко. Во времена Брюховецкого университет отбирал "сливки" абитуриентов, предлагая более сложные тесты, чем были в других вузах. Сейчас тесты — как везде, что дает не лучшие результаты. И все равно в эмоциональном рейтинге украинских университетов могилянцы — среди первых. Довольны и работодатели.

Идея-фикс Вячеслава Степановича — чтобы выпускник Киево-Могилянской академии возглавил страну, претерпела небольшой апгрейд. Он говорит, что Арсений Яценюк и многие другие руководители страны при определенном стечении обстоятельств могли стать его студентами. Дело не в том, чей диплом у них в кармане. А в том, что пришло время поколения ровесников возрожденного универа.

Девять вопросов Вячеславу Брюховецкому

Советская высшая школа была невозможна без презентов и неформальных "благодарностей". Как вам удалось создать некоррумпированную среду в университете?

— С кем бы я тогда ни говорил о работе в академии, начинал с этого. Нескольких людей я уволил — это было всего дважды, и в самом начале. Слава Богу, не за взятки, тогда бы сразу обратился в прокуратуру, но были вальяжные намеки... Когда я узнавал, эти люди немедленно писали заявление об уходе. Естественно, они "сами" уходили, не желая скандала.

Мы и студентам сразу объясняли: тут вы ничего не купите. И вы должны гордиться этим. Студенты не дают — преподаватели не просят.

Сложнее всего было проконтролировать хозяйственников. Один из моих заместителей, к примеру, был уволен через несколько дней после начала работы. Я узнал, что он буквально с ходу украл несколько листов шифера. Вызвал и сказал: уходи, чтобы я тебя не видел больше.

Вы преподавали в Ратгерском университете в США и в Манитобском в Канаде. Что именно вы там подсмотрели?

— Я увидел там свободу, которая позволяет и студенту, и преподавателю жить в других обстоятельствах, чем у нас. С другой стороны, я видел, что наши студенты интереснее, и так до сих пор, у них есть мотивация и гражданская позиция. Им не все равно.

Сейчас Киево-Могилянская академия стала "модным" вузом, что скорее плохо. Мы же не знаем, как абитуриенты получили сертификаты о сдаче ВНО. Но даже при этом общая атмосфера в университете остается хорошей.

Что здесь не прижилось из увиденного за океаном?

— Не вышла задуманная прозрачность границ между факультетами. Мы очень этого хотели. Чтобы естественнонаучник изучал и получал "кредиты" по литературе. Это трудно было всем объяснить. Но мы обязывали это делать, брать по два курса на другом факультете — гуманитарных наук, социальных наук и так далее. Теоретически это не запрещено и сегодня. Но и не сильно стимулируется. Эту идею мы "потеряли". Хотя моя жена читает курс по истории кино и у нее самые сильные студенты — не культурологи, а юристы, социологи.

Почему университет потерял свой особый статус — отдельную строку в бюджете, к примеру?

— Мы начинали, когда еще действовал советский закон об образовании. Тогда все нормативные акты ломались, и мне удалось убедить, что закон плохой. Мы делали незаконные, по сути, вещи, экспериментировали. Даже наше подчинение Кабинету министров было, мягко говоря, неправильным с точки зрения закона. Там фактически не было человека, который бы нами занимался и за нас отвечал.

Несколько раз хотели этот порядок поменять. И мы понимали, что когда нас начнут стричь под одну гребенку со всеми, наступит конец. И тогда я их шантажировал — говорил: да, вы имеете такое право, но я объявлю голодовку, подам заявление об отставке, соберу пресс-конференцию... И они знали, что я так сделаю. И каждый раз чиновники сдавали назад.

Мы мало бы смогли сделать без поддержки двух людей — тогдашнего министра образования Петра Таланчука и его заместителя Анатолия Погрибного. Они мне просто поверили, не особо вникая в детали. Притом, что была колоссальная оппозиция со стороны ректоров, в первую очередь — ректора Киевского университета им. Шевченко Виктора Скопенко.

Это была ревность?

— И ревность, и непонимание. Это был советский человек. Помню, как он кричал: "Зачем нам эти бакалавры, магистры, у нас прекрасное образование, специалистов выпускаем!". Когда мы начинали, в законодательстве действительно никаких бакалавров не было.

Только на государственные деньги университет не смог бы стать на ноги. Кого из крупных благотворителей можете назвать?

— Могу вспомнить Николая Кравца — члена республиканского ЦК КПУ, директора государственного предприятия "Киеврезина". Его уже нет, но его именная премия вручается лучшим выпускникам до сих пор.

Я встречал информацию, что многомиллионную сумму выделил крымский предприниматель Юрий Колесников.

— Колесников ничем не помог.

А как же сумма с множеством нолей?

— Десять миллионов — это был блеф. Он объявил об этом, рассказывал везде, мы даже в первом буклете академии о щедром даре написали, но он эти деньги до бухгалтерии так и не донес.

Нас поддержали другие люди. Грандиозных сумм не было, но помогали искренне. И много. В том числе морально. Многие тогда считали меня сумасшедшим. Скептически смотрели на попытки из ничего создать университет.

Тот же Кравец не только сам давал личные деньги, но и приводил полезных людей из сфер, где мы никого не знали. И эти люди тоже очень много нам помогали.

Как складывались отношения с военно-политическим училищем, предыдущим арендатором этих стен?

— Они не хотели уходить отсюда. В сентябре 1991-го министром обороны назначили Константина Морозова. Помню, как это происходило. Он родом с Луганщины, по-украински толком не мог говорить, стоял растерянный... Когда мы познакомились, я ему, естественно, рассказал о том, что надеемся возродить академию в ее исторических строениях. Он сказал, что будет расформировывать училище и отдаст нам эти здания. Я всерьез не воспринял эти слова. Пока меня не вызвали в министерство. Это было в начале 1992 года, вызвали и начальника училища, адмирала Коровина — перепуганного, бледного. Он тогда еще не принял украинскую присягу, и Морозов его ругал, а тот отнекивался. В итоге мы вместе — и я тоже — приняли присягу на верность Украине на плацу Киево-Могилянской академии. Это случилось 23 февраля 1992 года — тоже символично.

Армия как армия. Министр сказал — все сказали "есть". А я выступил, как ни странно, против. Сказал, что лучше не спешить — не надо делать курсантов врагами Украины, пусть бы они доучились и получили дипломы. Предложил выпустить тех, кто уже учится, но не набирать новых. И так постепенно решить проблему.

Читайте также: Как Иван Малкович создал один из самых узнаваемых украинских брендов

Скажу честно: я это говорил не только из великого гуманизма. Если бы мне сразу отдали все помещения, которые занимало училище, нас бы привалило... Денег не было. А тут все было в ужасном виде. Вслух я этого, правда, не говорил.

Через много лет я встретил Алексея Михайловича Коровина в ватной куртке, валенках, шедшего на рыбалку. Он мне сказал: "Вячеслав Степанович, я за незалежность". Ну с адмиральской пенсией, в самом деле, в независимой Украине живется неплохо.

Фото: УНИАН, Александр Чекменев, Укринформ