Как Борис Тодуров провел первую пересадку сердца в Украине

"Дурак, еще спасибо скажешь", — говорил Николай Амосов молодому медику, отправляя его на работу в отделение детской кардиохирургии. "Николай Михайлович, я же "взрослый" врач, лечебник!" — в отчаянии ответил ему Борис Тодуров, выпускник медуниверситета по специальности "Лечебное дело". Он был не в восторге от будущей работы. Но только поначалу.

Фокус представляет спецпроект "Свет нации". Мы расскажем о современниках, которые действовали и добивались успеха наперекор всему: времени, обстоятельствам, общепринятым представлениям о том, что возможно. Ученые, художник, музыкант, издатель, военный. Поляки, русские, крымский татарин, индеец чероки. Однажды эти люди идентифицировали себя украинцами, поэтому жили и работали ради своей страны — Украины. В каждом номере мы будем рассказывать об одном из тех, кого мы называем светом нации.

— Потом сказали Амосову спасибо? — спрашиваю Тодурова.

Успешный кардиохирург улыбается. В 2001 году он сделал то, что не успел сделать Амосов, — пересадку сердца, первую в Украине. А в 2007-м создал уникальную кардиохирургическую клинику — именно такую, о которой мечтал.

— Я вообще баловень судьбы. Иногда удивляюсь, за какие заслуги мне столько всего в жизни. Но я стараюсь рассчитаться за это тяжелой работой.

Тодуров не лукавит. Подъем в 5 утра. Дорога на работу. Пять-шесть операций. И это только первая половина рабочего дня. Потом он садится за массивный стол в своем кабинете и превращается в администратора клиники.

В этот момент я и застала хирурга. После шести часов в операционной. Со стен за нами наблюдают три пары глаз — Божьей Матери с младенцем Иисусом (картина, которую замечаешь еще у входа в кабинет) и архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) на черно-белой фотографии — профессора медицины, основателя гнойной хирургии, причисленного к лику святых.

Операционный день Тодурова

Тодуров не выбирал профессию. Просто так должно было случиться в семье, где мама — врач, старший брат — хирург, двоюродные братья — тоже медики. Основателем медицинской династии стал дед Бориса Тодурова — Николай Константинович Будык.

— Он воевал. Часто лежал в госпиталях. Наверное, потому с благоговением относился к медикам. Дед сделал все, чтобы мама стала врачом, — говорит Тодуров.

После выпуска из медицинского университета им. Богомольца Тодуров хотел работать в Институте урологии, но места там не нашлось. Так он попал к Амосову в Институт сердечно-сосудистой хирургии, где 13 лет оперировал детей.

— Чему вас научил Амосов?

— Целеустремленности, — не задумываясь, отвечает Борис Михайлович. — Это был мечтатель, который умел реализовывать мечты. Представьте, послевоенные годы. Хлеб по карточкам. Нищета, разруха. А человек мечтает об операциях на сердце. И делает их. Умирает у него каждый второй, потом — каждый третий, каждый четвертый. Он через это переступает и создает украинскую кардиохирургию.

Мечты самого Тодурова окончательно оформились после его поездки в Германию на трехмесячную стажировку в 1997-м.

— Оттуда я вернулся другим человеком, — говорит Тодуров.

Именно в немецкой клинике он впервые участвовал в операциях по трансплантации сердца, надеясь, что когда-то сможет повторить их в Киеве и довести до конца дело, начатое Амосовым в 1969-м. Тогда известный кардиохирург был в шаге от того, чтобы сделать пересадку, но так и не смог попросить у родственников погибшей девушки-донора сердце.

Думал ли Амосов, беря Тодурова на работу, что молодой врач проведет первую трансплантацию? Возможно. Именно эту операцию Амосов считал вершиной мастерства. Шанс сделать ее выпал Тодурову в 2001 году.

— Я думаю, это было чистое везение. У нас в Институте хирургии и трансплантологии им. Шалимова лежал пациент, нуждавшийся в чужом сердце, а в Институте нейрохирургии появился донор. Родственники согласились на процедуру.

На этом везение закончилось — началась полоса препятствий. Коллега отказался подвезти хирурга, собравшегося ехать за сердцем.

— "У меня шины лысые, а на дорогах скользко", — так он мне объяснил свое нежелание помочь, — вспоминает медик.

Потом не приехала скорая помощь в Институт нейрохирургии, и Тодуров ночью с чемоданчиком, в котором во льду лежало сердце, ловил такси. Добравшись наконец до Института трансплантологии, обнаружил закрытую операционную и неподготовленного к операции больного. А ведь сердце вне организма живет всего три часа. Дверь в операционную пришлось выбивать.

— На следующий день на рабочей пятиминутке на меня посыпались упреки, мол, кто разрешил операцию. После нее у меня были в основном проблемы. Несколько раз оказывался на грани ухода из института Шалимова из-за того, что мне периодически запрещали оперировать. Наверное, года 3–4 со мной боролись, потом привыкли.

— Почему боролись?

— Представьте, пришел молодой хирург, 35 лет, сделал пересадку сердца. Профессиональная ревность.

Зато Тодурова поздравил сам Амосов.

Пациент с донорским сердцем прожил две недели. Вторую операцию по пересадке Тодуров провел спустя два года. Харьковчанин Эдуард Соколов живет с сердцем курсанта военного вуза уже 11 лет. За это время врач и пациент стали почти родственниками.

— Что чувствует человек, который нуждается в новом сердце?

— Он живет в ожидании. На его глазах умирает много людей. Он лежит и ждет, когда придет его черед. Безнадега полная. И это чудо, если находится сердце. После операции он просыпается — руки розовые, дышит полной грудью. Будто заново родился. Но человек ко всему быстро привыкает, особенно к хорошему, — с грустью в голосе добавляет врач. — Эдик Соколов, например, ест как не в себя. Когда он умирал, говорил мне: "Вы только жизнь спасите, а я буду делать все, что скажете". А потом набрал вес больше 100 килограммов.

В 2006-м Тодуров провел еще одну успешную трансплантацию Сергею Маценко. Всего в Украине было сделано 6 пересадок, четыре из них Борисом Тодуровым.

В Германии украинского кардиохирурга впечатлила не только трансплантация сердца, но и сама больница. Вооружившись фотоаппаратом, он фиксировал все детали. Именно там стал понимать, какую клинику хотел бы видеть в Украине. А когда Тодурова назначили директором строящегося в Киеве Центра сердца, сумел реализовать почти все идеи. Для этого пришлось стать еще и прорабом.

Институт сердца: дом, а не вахта

Бледно-желтый корпус теперь уже не просто Центра сердца, а Института сердца, в окнах которого отражается ярко-голубое небо, огорожен забором. На территории аккуратные газоны, туи, ели. Дорожки подметены. Внутри вымытые до блеска полы и как-то совсем не по-больничному. Напротив клиники, в сотне метров — Больница скорой помощи. Она в тени, отчего кажется еще более унылой.

— Видите дверь? — Тодуров показывает в сторону двери. — Металлическая рама, металлическое полотно, покрытое ламинатом. И гладкая ручка.

Почему-то именно на ней он делает акцент.

— В медучреждениях ручки – проблема. Врачи рвут хлястики и карманы, цепляясь за них. А у нас нет. Вот из таких мелочей все и складывается. Линолеум, то, как он загнут, плоские батареи, двери, лифты — все выгрызалось у строителей зубами, — продолжает директор клиники. — Меня три раза увольняли из-за несговорчивости. Не все удалось отстоять. Но многое сделано именно так, как я задумывал.

Борис Тодуров демонстрирует макет Центра сердца — до открытия клиники полгода (2007 г.)

Клинику построили 8 лет назад. Она до сих пор выглядит, почти как в день открытия.

С пациентами Тодуров бывает больше, чем с родными, проводя на работе по 14 часов в сутки.

Ежегодно в Институте сердца проводят 5 тысяч операций. Здесь лечат сложные пороки сердца, легочную тромбоэмболию, развивают миниинвазивную кардиохирургию и могут делать пересадки сердца. Но эксклюзивность клиники, по словам ее директора, не в том, чтобы делать что-то, что другие не делают.

— Эксклюзивность в том, что мы проводим наши стандартные операции — по замене клапана, коронарное шунтирование — с хорошими результатами. У всех уровень летальности 3%, у нас — 2%. И вот это уже эксклюзивно. Хирурги ведь сейчас борются за десятые или сотые доли, как спортсмены на стометровке.

За результат ответственны все. Прокол любого из сотрудников, говорит Тодуров, может стоить пациенту жизни. Поэтому слабые звенья, если их невозможно укрепить, просто удаляют из цепочки. С каждым новым сотрудником главврач заключает джентльменское соглашение — если через полгода работы специалист не показывает профессиональный рост или не подходит клинике по каким-то другим критериям, он пишет заявление об уходе.

У Тодурова два главных требования к сотрудникам. Доброжелательность по отношению к пациентам и стремление к профессиональному росту.

— Ваши дети продолжают медицинскую династию?

— Дочь — кардиолог в Институте сердца. Сын учится на втором курсе медуниверситета.

Недавно Тодурова порадовал внук. Перед малышом разложили пистолетики, ножики, фонендоскоп, другие предметы. Из всех сокровищ малыш выбрал именно фонендоскоп.

Врач сияет, рассказывая эту историю. Выбором внука он гордится. Похоже, будущая профессия малыша предопределена. Так же, как когда-то она была предопределена у самого Бориса Тодурова.

Пять вопросов Борису Тодурову

В чем секрет хорошего медучреждения?

— Зайдите в любую клинику, и вы сразу поймете — хороший здесь главный врач или нет, на месте ли он. Есть вещи, на которые нужны большие деньги. Например, компьютерный томограф. Но для того чтобы ходить в чистом халате, отремонтировать ступеньку, на которой все спотыкаются, или засыпать лужу перед входом, много не надо. Нужна лишь правильная организация.

Вы, директор института, проводите каждый день по 6 часов в операционной. Так и должно быть?

— В кардиохирургических клиниках обычно так и происходит. Чтобы быть полноценным директором, нужно быть хорошим хирургом. Только так можно заработать авторитет у своих сотрудников. Ну и, по правде говоря, большинство больных приезжают не просто в клинику, а к конкретному хирургу. Иногда хочется передохнуть, взять пару дней без операций, чтобы заняться другими делами, но каждый день живая очередь под кабинетом.

Как подбираете людей в команду?

— Стараюсь брать молодежь. С ней гораздо проще. В пустой стакан можно еще что-то влить, в полный уже ничего.

Что самое сложное в пересадках сердца?

— Тяжело разговаривать с людьми, у которых погиб близкий. Тяжело просить, чтобы они отдали еще бьющееся сердце. Сердце почти всегда становится предметом торга. Об этом мало говорят. Но еще ни разу не было так, чтобы родственники не задали вопрос: "Сколько вы нам за это заплатите?" В Беларуси, к примеру, приняли закон, решивший проблему. Если человек при жизни не отказался от донорства, то после смерти он становится донором. Очень просто. И сейчас украинские пациенты ездят в Беларусь и платят от 60 тысяч долларов до 300 тысяч за каждую пересадку печени, почки, сердца.

Хирург привыкает к смерти?

— Смерть — часть работы. Каким бы гениальным ни был хирург, какой-то процент его пациентов умирает. На этом нельзя зацикливаться. Завтра будет новая очередь из пациентов. И они ждут от тебя холодной головы и теплых рук. И ты должен зайти в операционную, абстрагироваться и делать свою работу. Иначе, какой ты профессионал? Да, это всегда тяжелые потери. Но ты не можешь с трясущимися руками проводить следующую операцию.

Фото: УНИАН