Украина в тени глобальной войны с террором, или Второй шанс для США

Глобальная война с террором полностью дискредитирована в Вашингтоне, но поразительно, что мнения о причинах этого расходятся. Была ли ошибочной сама идея о силовом вмешательстве в иностранные сообщества? Или же все дело в слишком амбициозных представлениях о роли США в мире?

Фокус перевел аналитический текст Джозефа Стиба о том, чья версия победила в борьбе с терроризмом.

Как менялось отношение США к методам борьбы с терроризмом

Сразу после 11 сентября неоконсерваторы и либералы обеспечили двухпартийную поддержку интервенционизма. Несмотря на разногласия, их нарративы сходились на том, что решение проблемы терроризма заключалось в преобразовании стран, на территории которых он возник – в частности, путем применения военной мощи США на Ближнем Востоке. Но когда война в Ираке превратилась в глубокую трясину, идеи критиков-антиинтервенционистов из числа правых и прогрессивных левых вновь обрели актуальность. Обе группы критиков отвергли идею преобразования чужих обществ и стали более скептически относиться к военному вмешательству в целом.

Действительно, полномасштабный кризис американского политического истеблишмента связан с провалом интервенционистского видения глобальной войны с террором. Поддержка войны в Ираке стала политической обузой, в чем во время праймериз 2016 года убедились Хиллари Клинтон и Джеб Буш. Дональд Трамп и Берни Сандерс накопили политический капитал благодаря своей некогда маргинальной критике элиты, которая неправильно реагировала на терроризм, пренебрегая внутренними проблемами. Бывшие интеллектуалы-интервенционисты теперь сосредоточены на защите либеральной демократии от нападок изнутри и извне, а не на усилиях по демократизации мира.

Короче говоря, у мечты о глобальной трансформации после 11 сентября не осталось избирателей. В ответ на это администрации Обамы, Трампа и Байдена пытались ограничивать вмешательство США. Сейчас, когда президент Байден пытается заручиться политической поддержкой своей политики в Украине, остается только догадываться, насколько глобальная война с террором и реакция на нее повлияли на дискуссии о внешней политике США.

Неоконсервативный и либеральный интервенционистский консенсус

Изначально преобладала точка зрения правых на войну с терроризмом. Неоконсерваторы в администрации Буша, Республиканской партии и в рядах интеллигенции рассматривали терроризм как проблему государственного спонсорства. Группировки типа Аль-Каиды не могли действовать без защиты со стороны суверенных государств и становились гораздо опаснее, если государства предоставляли им ресурсы вроде неконвенционального оружия. Таким образом, их война с терроризмом была направлена как против террористических групп, так и против государств-спонсоров, в том числе Афганистана и Ирака.

В основе неоконсервативной концепции борьбы с терроризмом также лежала демонстрация силы и решимости США. Со времен войны во Вьетнаме консерваторы утверждали, что образ Соединенных Штатов как слабеющей, колеблющейся державы приводит к злоупотреблениям, начиная от обманчивой "разрядки" со стороны СССР и заканчивая террористическими атаками. По словам Скутера Либби, террористы и государства-изгои считали, что "у американцев не хватит духу защитить себя. …Они морально слабы".

Решение заключалось в решительном применении силы, чтобы сокрушить врагов и вернуться ко всеобщему сдерживанию. Министр обороны Дональд Рамсфельд объяснил эту концепцию 11 сентября: "Нам нужно разбомбить что-то еще [кроме Афганистана] и доказать, что мы, знаете ли, большие и сильные и не собираемся терпеть подобные нападения".

Устранение иракского баасистского режима с помощью подавляющей военной мощи напугало бы другие государства-спонсоры, заставив их пересмотреть свое поведение.

Крайне важно, что неоконсервативная глобальная война с террором приняла моральный универсализм и политические преобразования. Президент Буш отверг идею о столкновении цивилизаций, заявив, что "ислам – это мир" и что угонщики самолетов были "предателями своей веры". В июне 2002 года Буш заявил: "Народы исламских стран хотят и заслуживают тех же свобод и возможностей, что и люди в любой другой стране".

Согласно этой точке зрения, современный джихадистский терроризм был следствием радикального исламизма, ставшего конечной целью глобальной войны с террором. Неоконсерваторы рассматривали исламизм как широкое политическое движение, стремящееся захватить власть в регионе, стереть западное влияние и навязать свою жесткую идеологию. Радикальный исламизм, в свою очередь, черпал ресурсы в застое и авторитаризме Ближнего Востока, а также в недовольстве многих мусульман властью и влиянием Запада.

Следуя этой логике, неоконсерваторы призвали к политической трансформации ближневосточных обществ в качестве долгосрочного решения проблемы терроризма. Как утверждали Буш и другие, либеральные демократии не порождают экстремизм, поскольку они дают людям мирные средства для поиска перемен и самовыражения. Демократизация Ирака могла бы преобразовать весь регион и искоренить терроризм с корнем. Вера в универсальность западных политических ценностей и в то, что иракский народ является современным и прозападным, способствовала принятию этого трансформационного проекта.

В ответ на этот подход либералы предложили свое собственное, отличное от других видение. Такие мыслители, как Джордж Пакер, Майкл Игнатьев, Томас Фридман и Пол Берман, утверждали, что Буш слишком односторонен и шовинистичен и что его стремление к глобальной гегемонии спровоцирует рост антиамериканизма. Тем не менее, они и далее поддерживали интервенционизм и трансформационизм.

Опираясь на доктрины гуманитарного вмешательства 1990-х годов, эти либералы представляли себе такую глобальную войну с террором, которая бы утверждала права человека, многосторонность и международное право, а не разрушала их. Они были согласны, что дефицит демократии на Ближнем Востоке является одной из ключевых причин терроризма, но также рассматривали в качестве причин экономическое неравенство и преобразования, вызванные глобализацией.

Многие из этих либералов поддерживали смену режима во враждебных государствах, но при этом охотнее своих консервативных коллег оказывали давление на таких союзников, как Саудовская Аравия и Египет, чтобы демократизировать их и искоренить терроризм.

Либералы также считали, что Соединенные Штаты должны предложить миру свое видение социальной и экономической справедливости. Это означало пересмотр неолиберальной экономики и содействие реформам, включая экологические нормы, альтернативную энергетику, права женщин, трудовые права, прогрессивные налоги и ограничения на движение капитала.

Интервенционистский консенсус после 11 сентября опирался на историческую двухпартийную поддержку глобальной мощи США, которая началась в начале холодной войны и вышла на новый виток после падения Берлинской стены.

В 1990-х годах многие американцы видели возможность использовать беспрецедентную мощь США для продвижения очевидных универсальных ценностей. После 11 сентября они пришли к выводу, что распространение этих ценностей стало вопросом прямой национальной безопасности, а не просто культивирования более дружественной глобальной системы.

В результате по-прежнему трудно полностью разделить неоконсервативную и либеральную концепции глобальной войны с террором. Они обе рассматривают радикальный исламизм как врага и поддерживают моральный универсализм и политические преобразования. В 2003 году Пэкер заявил, что "либеральная внешняя политика начинается с идеи о том, что желания американских либералов для себя и для своей страны… должны быть целью Америки для остального мира".

Фридман подчеркнул важность политических преобразований в борьбе с терроризмом: "Единственный способ начать обезвреживать эту угрозу – изменить контекст, в котором растет эта молодежь, а именно – все арабо-мусульманские государства, которые отстают от современности". И, конечно же, многие видные либералы поддержали войну в Ираке, рассматривая ее как гуманитарную интервенцию и способ, по словам Бермана, "разжечь либеральную революцию на Ближнем Востоке".

Важно отметить, что многие неоконсерваторы и либералы также считали глобальную войну с террором возможностью для преобразований внутри страны, хотя и в разных значениях. Правые культурные критики вроде Уильяма Дж. Беннетта надеялись, что конфликт может обратить вспять моральный упадок, утвердив старомодный патриотизм, традиционные ценности и уверенность в превосходстве американского образа жизни. Либералы, напротив, стремились использовать конфликт для формирования нового патриотического и уверенного в себе либерализма, способного отменить консервативный политический подъем предыдущих трех десятилетий и обеспечить цель существования для дряхлеющей Демократической партии.

Как для либералов, так и для консерваторов глобальная война с террором сводилась не просто к защите родины и победе над Аль-Каидой. Это был проект глобальных и внутренних преобразований, главным инструментом которого был американский интервенционизм.

Националистический и левый антиинтервенционизм

Несмотря на свое господство в начале 2000-х годов, интервенционистский консенсус оказался недолговечным. Интервенция в Ирак быстро увязла в повстанческой и гражданской войне, что в конечном итоге способствовало появлению Исламского государства и новой волны глобального терроризма. Сегодня Freedom House оценивает Ирак как "несвободный".

Война в Афганистане оставалась безрезультатной в течение многих лет, а в 2021 году в стране вновь установилось правление Талибана. Тем временем дискуссии насчет слежки, полномочий военных и других мер по борьбе с терроризмом обострили внутриполитическую ситуацию.

Глобальная война с террором потерпела крах, и альтернативные взгляды, которые поначалу оставались маргинальными, завоевали доверие, влившись в более общую критику американского политического истеблишмента.

Националистическая критика глобальной войны с терроризмом исходила от традиционалистов и палеоконсервативных правых. Ее возглавляли такие политики и мыслители, как Патрик Бьюкенен, Сэмюэль Хантингтон и авторы журнала The American Conservative, основанного в 2002 году в основном для противодействия готовящейся войне с Ираком.

Националисты сосредоточились на обеспечении безопасности родины, а не на изменении мира.

Как и неоконсерваторы и либералы, националисты призывали США выслеживать террористов и внушать страх врагам. Однако, в отличие от интервенционистов, они отвергали вмешательство в государственное строительство после смены режима.

Националисты выступали против интервенционизма и универсалистских претензий интервенционистов не только на стратегических, но и на философских и культурных основаниях. Они осуждали политическую элиту, считающую, что Соединенные Штаты могут перенести свои ценности на исламский мир. По их мнению, принципы демократии, религиозной свободы и конституционного правления неизбежно остаются западными. Как и некоторые левые, они утверждали, что вмешательство США провоцирует ответные действия экстремистов. Бьюкенен писал: "11 сентября стало прямым следствием вмешательства Соединенных Штатов в ту область мира, где нам не место и где нас не хотят видеть". Анджело Кодевилла, исследователь международных отношений, связанный с ультраправым Клэрмонтским институтом, заявил, что победа над терроризмом не требует от арабских стран "стать демократическими, свободными или порядочными. … У нас нет ни власти, ни права проводить такие изменения".

Кодевилла поддержал вторжение в Ирак в основном для демонстрации силы США, а не для того, чтобы вызвать политическую революцию. Многие другие националисты выступали против вторжения, считая его недальновидным злоупотреблением или тщетной попыткой посеять западные ценности на неплодородной почве. Националисты восприняли провал войны в Ираке и тупик в Афганистане как подтверждение некомпетентности двухпартийного внешнеполитического истеблишмента. Многие либертарианцы, в том числе Бьюкенен и Рон Пол, возмущались тем, что глобальная война с террором привела к расширению полномочий федерального правительства.

В соответствии со своим антиуниверсализмом националисты часто представляют борьбу с терроризмом как столкновение цивилизаций, в котором Соединенные Штаты должны защищать свою уникальную цивилизацию от враждебного мусульманского мира. […]

Националисты сплотились вокруг Трампа отчасти потому, что он повторял эту критику глобальной войны с террором, обвиняя политическую элиту в провальных войнах в Ираке и Афганистане. Его принижение мусульман и усилия по сокращению иммиграции мусульман отражали националистическое убеждение в том, что именно представители этой религии склонны к терроризму и непригодны для получения гражданства США.

Заявления Трампа вроде "я националист, понятно?", а также его обещания возродить пытки водой и "разбомбить ИГИЛ до основания" пришлись по нраву тем, кто хотел, чтобы война с терроризмом защищала американцев любыми средствами, а не превращалась в "бессрочную миссию глобальных социальных реформ".

Левая антиинтервенционистская критика глобальной войны с террором распространилась в научных и активистских кругах, а также прогрессивном крыле Демократической партии по совершенно другим причинам. В левой интерпретации 11 сентября не было агрессивным нападением на невинную страну. Скорее, как утверждала Сьюзен Сонтаг, это было "нападение на самопровозглашенную мировую сверхдержаву, предпринятое как следствие конкретных союзов и действий США". Соединенные Штаты бомбили различные страны, разжигали перевороты, поддерживали автократов и распространяли неравенство. Теперь они столкнулись с предсказуемой, хотя и достойной сожаления "ответной реакцией".

Левая интерпретация рассматривает мстительные Соединенные Штаты как большую угрозу миру во всем мире, чем любая террористическая группа. Основываясь на давней критике внешней политики США, левые протестовали против войн в Афганистане и Ираке как расистских имперских авантюр, которые спровоцируют еще больший терроризм. Они выступали против расширения роли государства национальной безопасности, которое, по их мнению, используется против протестных движений и уязвимых групп населения. Они защищали журналистов-расследователей, обличавших спорные правительственные программы. Они считали, что глобальная война с террором разжигала исламофобию и способствовала успеху политиков вроде Трампа. Левые критики упрекали Обаму в том, что он не смог сократить исполнительные полномочия, а в некоторых отношениях, включая использование беспилотников, и вовсе расширил войну с террором.

Левые, как и либералы, считали, что правосудие имеет решающее значение для прекращения терроризма. Но для них достижение справедливости требовало отмены большей части власти США в мире, а не ее повторного утверждения. С демонтажом сети военных объектов по всему миру, прекращением поддержки Израиля и союзных диктатур, отказом от военных интервенций на Глобальном Юге и неолиберальной торговой политики исчезнут и основные причины терроризма.

Несмотря на все различия, националистическая и левая критика интервенционистского консенсуса во многом совпадают. И те, и другие в разной степени скептически относятся к моральному универсализму: националисты – из-за предполагаемого превосходства американской цивилизации, левые – из убеждения, что глубоко неполноценные Соединенные Штаты не имеют морального права преобразовывать мир. Националисты более спокойно относились к применению силы, но обе группы считали, что элита обеих партий злоупотребляла мощью США, что привело к негативным последствиям как внутри страны, так и за рубежом.

Наконец, левые, как и националисты, рассматривали неудачу глобальной войны с террором как обвинительный приговор всему политическому истеблишменту, которому больше нельзя доверять власть. Они сплотились вокруг Сандерса, с самого начала выступавшего против войны в Ираке. Как кандидат в президенты в 2016 и 2020 годах, он обещал отказаться от интервенционизма своих соперников Хиллари Клинтон и Джозефа Байдена, которые, по его словам, представляли либеральную внешнеполитическую элиту, все еще зацикленную на "благожелательной глобальной гегемонии". Не отвергая угрозу терроризма, Сандерс назвал глобальную войну с террором "катастрофой для американского народа и для американского правительства". Его предвыборные кампании обещали ликвидировать большую часть государственной системы национальной безопасности и "значительно уменьшить значение военной силы" во внешней политике.

Украина в тени глобальной войны с террором

Поскольку внешняя политика США медленно переходит от войны с террором к политическим проблемам сверхдержав, таким как война в Украине, крайне важно воспринимать запутанную историю глобальной войны с терроризмом не только как вопрос внешней политики, но и как борьбу за идеи, культуру и политику.

Президент Байден – лидер истеблишмента с внешнеполитическими советниками из кругов истеблишмента, поддержавший войну в Ираке. Однако даже у него появилась скептическая жилка в отношении государственного строительства и борьбы с повстанцами, особенно в Афганистане. Для него война в Украине защищает глобальные демократии от растущего авторитаризма. Таким образом, он, похоже, рассматривает этот кризис как шанс внешнеполитического истеблишмента искупить свою вину путем борьбы с более конвенциональной угрозой, не вводя войска и не пытаясь преобразовать чужое общество.

Не все представители антиинтервенционистского консенсуса выступают против военной помощи Украине. Но они боятся, что Соединенные Штаты будут втянуты в горячую фазу войны, и нередко обвиняют в текущем кризисе США, ссылаясь на расширение НАТО как на еще один пример злоупотребления силой Америки. Еще более тревожно, что многие правые националисты открыто восхищаются Путиным, во многом считая его воплощением своей системы ценностей.

Спустя два десятилетия неудачи глобальной войны с террором продолжают влиять на политику США в Украине. Многие представители истеблишмента надеются, что им удастся восстановить двухпартийную поддержку применения силы США, дистанцировав ее от неудачи в Ираке. Однако противоречия между левыми и правыми критиками лишь углубляют скептицизм общества, ограничивающий возможности Байдена на сегодняшний день. Истеблишмент, зажатый между этими двумя полюсами, чувствует себя коротком поводке и борется за восстановление собственной легитимности, утраченной в ходе войны с террором.

Об авторе

Джозеф Стиб – доцент кафедры национальной безопасности Военно-морского колледжа. Автор книги The Regime Change Consensus: Iraq in American Politics, 1990–2003. Публиковал статьи в журналах Diplomatic History, Modern American History, The International History Review, War on the Rocks, The Washington Post, Foreign Policy, American Purpose и других.