Написанному верить. История о том, как археолог-любитель манипулировал чиновниками

Киев 1830-х годов напоминал большую площадку, куда со всех сторон стекались исследователи древностей в попытках отыскать памятники культуры и архитектуры. Город переживал археологический бум. Именно в этот период малоизвестный отставной чиновник, археолог-дилетант Кондрат Андреевич Лохвицкий, на седьмом десятке лет переехавший из Москвы в Киев, решил заняться раскопками Золотых ворот. А в хлебной яме у Андреевской церкви нашел остатки деревянных конструкций, из которых соорудил нечто похожее на крест. Это творение он назвал крестом, установленным апостолом Андреем Первозванным.

О личности странного чудака, не входившего в научное сообщество и не обладавшего профессиональными знаниями в области археологии, известно лишь по его ранним мистическим "Запискам, самою истиною совести внушаемым, — для памяти". В них Кондрат Андреевич, анализируя свои сновидения, стремился увидеть в реальности то, что приходило ему во снах. Причем так настойчиво, что грань между реальностью и миром желаемым в сознании автора, кажется, просто отсутствует.

До наших дней дошли и более поздние его рукописи, связанные с археологией. По ним можно не только проследить культурный контекст археологических изысканий того времени, приведших к раскопкам Золотых ворот. Их можно назвать образцом "эпистолярного театра", разворачивающегося в десятках писем между отставным чиновником Кондратом Лохвицким и киевским генерал-губернатором В. В. Левашовым.

Вместо предисловия

Началом эпистолярной комедии, построенной на переписке любителя-археолога и бюрократа-чиновника, длившейся несколько лет, можно считать 1 апреля 1832 года. В тот день в канцелярии киевского генерал-губернатора появилось письмо статского советника Лохвицкого, ставшее первым в канцелярском архиве под названием "Дело об изыскании древностей в г. Киеве". Впоследствии почти ежедневно "Дело" пополнялось новыми записками и рапортами, прилежно присылаемыми Кондратом Андреевичем.

В это же время на киевской почте начали происходить странные вещи. Из Киева по десяткам адресов отправлялись необычные посылки. Кроме чертежей, копий чужих писем и записок, в них были камни, гнилая пшеница, кусочки застывшей смолы, деревянные щепки и ржавое железо. Адресовались они статусным и влиятельным персонам. Но вместо обращений в специализированные учреждения для расследования странных посылок получатели в ответ отсылали благодарственные письма с просьбой и дальше присылать, например, кувшин сгнившей зловонной пшеницы или полуистлевшую щепку. Отправителем этих необычных писем-поклаж также был Кондрат Лохвицкий.

Тот самый чиновник. Портрет Киевского генерал-губернатора Василия Васильевича Левашова

Акт I
С вашего позволения

Испросив в первом письме разрешения у генерал-губернатора проводить раскопки в Киеве и получив ответ, что необходимо указать конкретное место, на следующий день Кондрат Лохвицкий снова пишет Левашову:

"Ваше высокопревосходительство приказали мне, чтоб я показал, где намерен исследовать древности разрытием земли?"

И отвечая на это "приказание", назвал в первую очередь закладку Десятинной церкви, а также сообщил: "И в других местах, в записке означенных, я намерен отыскивать древности по преданиям историческим".

Ответ Левашова был следующим:

"По собранным сведениям относительно просьбы Вашего высокородия о дозволении произвести разрытие земли для открытия старой закладки Десятинной церкви оказалось, что закладка сия уже открыта в 1826 году архитектором Ефимовым и снята на план. Поскольку на месте древней церкви шло строительство новой, вести раскопки было не только бесполезно, но и опасно. В необходимости нахожусь отказать Вам в просимом дозволении. Для отыскивания же древности в других местах можете испрашивать согласия городского начальства и полиции…"

Как можно заметить, ответ генерал-губернатора был однозначным. Однако бюрократическая туманность формулировок, принятая в то время, еще не раз аукнется Левашову. Начало же эпистолярной эпопеи было положено. Уже через несколько дней Лохвицкий пишет письмо редактору "Московского Телеграфа", одного из популярнейших журналов того времени, в котором сообщает:

"Теперь по записке моей генерал-губернатор В. В. Левашов позволил мне открывать древности в Киевской губернии".

Весна и лето 1832 года у археолога ушли на то, чтобы распространить информацию среди многочисленных влиятельных людей о том, что он проводит раскопки по распоряжению самого киевского генерал-губернатора. Показательно, что статус апрельского письма Левашова, о котором Лохвицкий неизменно сообщал адресатам, он переназначил, добавив маркировку "вещь". Что приравнивалось к значению "настоящего факта", считавшегося доказательством того, что событие свершилось. Об этих нюансах Лохвицкий не мог не знать, поскольку ранее два раза участвовал в качестве обвиняемого в судебных прениях. Так или иначе, в статусе "вещи" письма Кондрата Лохвицкого получили Киевский митрополит, члены Московского общества истории и древностей и другие статусные персоны.

Благодетель Лохвицкого. Главнокомандующий 1-й армии Фабиан Вильгельмович Остен-Сакен

Левашов не был заинтересован в грубом обрывании интерпретаций Лохвицкого, поскольку тот имел связи с влиятельными лицами, в частности, с главнокомандующим 1-й армией Фабианом Вильгельмовичем Остен-Сакеном, ссориться с которым недавно назначенному генерал-губернатору было не с руки. Лохвицкий же понимал, что административного влияния одного лишь Сакена недостаточно для реализации задуманных археологических раскопок, поэтому продолжал использовать переписку с генерал-губернатором как возможность заручиться его поддержкой.

Но была еще одна персона, письменное подтверждение от которой могло сдвинуть реальную, а не воображаемую Кондратом Андреевичем ситуацию по раскопкам с мертвой точки. Это царь.

Акт II
С царского позволения

В начале сентября 1832 года государь по совету Остен-Сакена решил наведаться к Золотым воротам, где уже шли раскопки. По несчастливой случайности археолог Лохвицкий, с раннего утра дожидавшийся его под дождем, отлучился в это самое время, чтобы сменить промокший мундир. Расстроенный стечением обстоятельств Кондрат Андреевич потом на несколько месяцев прекратит вести свой дневник, но все-таки найдет в себе силы написать новое письмо Левашову. Воспользовавшись интересом царя к проведению раскопок у Золотых ворот, археолог пишет генерал-губернатору с тем, чтобы получить от Левашова письменное свидетельство высочайшего одобрения своей деятельности. Однако генерал-губернатор, уже не раз сталкивавшийся с вольной интерпретацией его распоряжений, решил не рисковать, и на письме, появившемся в его канцелярии, появилась карандашная пометка "велено оставить без ответа".

Но удача оказалась на стороне Лохвицкого. В это же время в одном из журналов напечатали письмо митрополита Киевского, где он вскользь упоминает приезд государя императора Николая Петровича и пишет, что тот, осматривая остатки Золотых ворот, признал их "памятником, достойным сохранения". Для Кондрата Андреевича, мистика по натуре, эта статья была равна знамению. Вооружившись пусть и косвенным подтверждением интереса императора, он решается на письмо самому царю:

"Всеавгустейший Монарх! Всемилостивейший Государь! В день тезоименитого блаженного великого князя Ярослава-Георгия, создателя Златых врат в Киеве, открытых мною, с планом и видами оных, осмеливаюсь к стопам упасть Вашего императорского величества.

Государь! Вы соизволили признать Памятник, Златые врата, достойным сохранения. Но Высочайшая воля Вашего императорского величества еще формально не объявлена; кому я должен сдать сей Памятник для хранения? И продолжать ли систематически раскрытие древностей?"

Ответ из Петербурга был однозначным. Письмо Лохвицкого переслали в Киев все тому же Левашову со следующей запиской статс-секретаря: "Его императорское величество высочайше повелеть соизволил препроводить к Вашему превосходительству всеподданнейшее прошение корреспондента Московского общества истории и древностей чиновника 5-го класса Лохвицкого об открытом им в Киеве памятнике Златых врат и о дозволении продолжать раскрытие древностей".

В записке нет и намека на положительную реакцию царя. Однако Лохвицкий, которому была отправлена копия записки, был уверен в обратном. То ли потому, что археолог-любитель имел в своей профессиональной карьере опыт чиновника, то ли потому, что Кондрат Андреевич просто хотел верить во что-то свое, придуманное его мистическим сознанием, но витиеватые формулировки в письме стали поводом для отставного чиновника изменить выводы, сделанные в нем, на желаемые. Использовав слово "о дозволении", которое относилось к содержанию его собственного письма, Лохвицкий мастерски перенес его в другой контекст, в результате полностью изменив смысл сказанного. Заменив "высочайше повелеть" на "высочайшее повеление", в новом письме Лохвицкого Левашову появляется:

"Письменное Высочайшее повеление, объявленное мне г. статс-секретарем, в котором уведомляет, что по Высочайшему повелению препровождено к Вашему сиятельству мое всеподданнейшее прошение об открытом мною в г. Киеве памятнике Златых врат Ярослава-Георгия и о дозволении продолжать раскрытие древностей".

Акт III
Столовые деньги

Любая работа требует финансового вознаграждения, а такая, как у археолога Лохвицкого, изощряющегося всеми способами, чтобы заняться раскопками Золотых ворот, тем более. В этом смысле решительности действиям отставного чиновника придала весной 1833 года поддержка одного влиятельного генерал-фельдмаршала, который сообщил, что переговорил с министром внутренних дел о назначении Лохвицкому столовых денег, но для этого официального ходатайства нужно представление все того же генерал-губернатора Левашова. В результате Кондрат Андреевич отправил чиновнику письмо следующего содержания:

"Ваше высокопревосходительство, милостивый государь! Цари небесный и земный и любящий особы добро творить предоставляют счастливый жребий Вашему высокопревосходительству, чтоб и самая Добродетель изливалась благодетельною рукою Вашею за посильную мою услугу Отечеству нашему открытием Золотых ворот в Киеве под непосредственным начальством Вашим, как из подлинных приложений открывается Радость, изреченная Вашим высокопревосходительством, мне лично: что и впредь желаете делать добро, углубилась в душе моей — и я, будучи нерушимо уверен в правде возвышенных чувств сего великого слова, упадаю и в самую милость оного с ожиданием полезного отзыва Вашего".

По дневнику археолога выясняется, что "подлинные приложения" — это в том числе та самая копия записки статс-секретаря царя.

В ожидании обещанных денег Лохвицкий был настойчивее обычного, поэтому в следующем письме снова обратился к Левашову с просьбой.

Генерал-губернатор, обходя молчанием вопрос "монаршей милости", пообещал Кондрату Андреевичу:

"По мере успехов изысканий Ваших в открытии исторических древностей труды Ваши не останутся без надлежащего внимания и возмездия".

Неутомимый Лохвицкий каждое слово Левашова превращал в предписание или поручение, подкрепленное "высочайшими указами", и одаривал генерал-губернатора все новыми рапортами о проделанной работе.

И однажды подал Левашову рапорт с вопросом, который предполагалось задать еще в самом начале эпистолярного театра:

"Угодно ли будет все отысканное и раскрытое мною на свой кошт взять в казну или предоставляется оное мне в собственность? В последнем случае я поставлю свой караул".

Сохранившийся черновик ответа Левашова дает возможность увидеть процесс редактирования письма, превращающий выдержанные, обтекаемые формулировки (они вычеркнуты в оригинале) в четкую информацию, не оставляющую простора для вольных трактовок:

"Разрытие Вами места, на котором предполагается церковь Св. Ирины, не дает права на приобретение оного в собственность. Что касается [присмотра, то Вам не воспрещается иметь его пока почтете нужным продолжать на месте сем свои исследования] присмотра сего места, то я приказал поставить часового".

Лохвицкому понадобилась неделя, чтобы ответить и привести аргументы, среди которых упоминались и реальные его достижения, и те, которые стали таковыми для Левашова с легкой руки археолога:

"…по Высочайшему повелению препровождено к Вашему сиятельству мое всеподданнейшее прошение об открытом мною в городе Киеве памятнике Златых врат Ярослава-Георгия и о дозволении продолжать раскрытие древностей. Убеждаясь истинною слова знаменитой особы Вашего сиятельства, в текущем году у Золотых ворот открыл я, во-первых: в апреле — три окна, закладенные древними кирпичами; во-вторых: по отысканию и указанию моему отрыл место так называемое древней церкви Св. Ирины, которое отдано мне предписанием Вашего сиятельства раскрывать на свой счет; в сем открытии оказалась церковь, точно древнего строения — одинакого с Золотыми воротами и из одинакого материала, при сей церкви с обеих сторон алтарной части оказались палатки каменные и с каменными гробницами. В сей операции сих отрытий Ваше сиятельство почтили сами быть свидетелем. И по сему то сия древность есть священнейшая и Историческо-Драгоценная…"

Остатки. Раскопки Золотых ворот в Киеве начались в 1832 году

В начале осени 1833 года с Левашовым произошел новый конфликт. Как обычно, археолог отправил ему "рапорт об очистке Золотых ворот, при которых, вероятно, найдется значительная древность".

Ответ Левашова, последовавший в тот же день, был жестким:

"На рапорт Вашего высокородия от 4-го сего сентября даю знать, что предписанием моим от 26 августа я не возлагал на Вас [обязанности иметь непременное наблюдение при очистке Золотых ворот <…> а предоставил сие собственному Вашему усмотрению] со стороны моей никаких особых обязанностей, а только не воспрещал того наблюдения, какое Вы полагаете зависящим от Вас".

В эпистолярном диалоге наступил новый этап. Инициировал его Левашов.

Акт IV
Развязка

Несмотря на эпистолярные перипетии с Лохвицким, 25 августа 1834 года Левашов все же обратился к министру внутренних дел с письмом, которое заслуживает полного воспроизведения:

"Милостивый государь Дмитрий Николаевич! Жительствующий в городе Киеве чиновник 5 класса Лохвицкий не преставал с одинаким рвением усердствовать к открытию древностей и тем обогащать (дальше зачеркнуто — историческими. — Фокус) полезными сведениями достопамятную историю одного из древнейших российских городов, по справедливости заслуживает внимание правительства. Ограниченность получаемого им из казны содержания на будущее время легко может повергнуть его в невозможность продолжать свои труды. А как г. Лохвицкий долговременно упражняется в сих изысканиях, получив уже потребный к тому навык, который нескоро может быть приобретен другим, то, дабы не потерять ожидаемую от дальнейших его открытий пользу, я имею честь покорнейше просить Ваше превосходительство обязать меня исходатайствованием у Государя императора назначения ему по две тысячи рублей в год столовых денег".

Ответ от министра пришел только семь месяцев спустя. В нем указывалось, что "при всем желании моем сделать Вам угодное" не считал себя вправе докладывать императору о ходатайстве, ведь Лохвицкий получал кроме жалованья еще и квартирные деньги, а на открытие древностей в Киеве выделяется "особая сумма". Это был отказ, который не оставлял надежд для Лохвицкого.

Парадокс, но еще осенью 1833 года, именно в тот момент, когда Петербург выделил деньги на раскопки (не лично археологу, а в распоряжение губернатора), фактически прекратил свое существование "Журнал корреспондента", который вел Лохвицкий. Последний раз Кондрат Андреевич написал в своем "журнале":

"1834-й год Генварь 3-го дня. Со 2-го на 3-е число в среду по утру во сне три раза видел графа В. В. Левашова, со мною говорящего и что-то мне дающего и упрекающего по ложному наговору девицы известной мне".

Археологическая эпопея, начатая 1 апреля 1832 года, этой записью в дневнике археолога-любителя окончится. В 1835 году генерала-губернатора из-за разногласий с вышеупомянутым Сакеном переведут на другую должность. Кондрат Андреевич Лохвицкий, который, возможно, внес и свою лепту в отстранение чиновника, тем не менее, в письмах своим новым начальникам будет нередко вспоминать о том, что во время археологических раскопок действовал "под покровительством Его сиятельства графа Левашова", который "по любви к древностям" предписывал заниматься их изысканием. 



Финал

История о том, как отставной чиновник, по совместительству археолог-любитель, манипулировал чиновниками, чтобы реализовать желаемое, может показаться мастерским троллингом. Однако записи Кондрата Андреевича Лохвицкого, которые он параллельно делал в своем дневнике, показывают его искреннюю веру в то, что генерал-губернатор, царь и другие высокопоставленные персоны благоволят его археологическим изысканиям.

О подобной особенности человеческого восприятия через сто лет после смерти археолога-мистика впервые скажет американский специалист, считающийся одним из известнейших когнитивных психологов в области зрительного восприятия XX века, — Джеймс Гибсон.

В 1950 году в работе "Восприятие видимого мира" он ввел термин "аффорданс". Термин Гибсона стал отправной точкой для создания теории дизайна, ориентированного на пользователя. Согласно ей, субъекты могут воспринимать разные возможности одного и того же объекта.

• Читайте также: В поисках украденной иконы. Как властолюбец Андрей Боголюбский похитил святыню Киевской Руси

Но дизайн, конечно, не единственная сфера, где применим этот принцип. Неудивительно и то, что в американском журнале Edge для интеллектуалов в список научных концепций, которые могут стать широко обсуждаемыми в 2017 году, включен и термин affordance.

Таким образом, история переписки археолога и чиновника, начавшаяся 1 апреля 1832 года, не настолько оторвана от реальности, как может показаться на первый взгляд. Ее польза хотя бы в том, чтобы задуматься, объективно ли мы сами воспринимаем получаемую информацию.