Трамп — симптом национальной болезни, которой страдает Америка, — Ричард Форд

Ричард Форд — автор семи романов, пяти сборников короткой прозы и первый американский писатель, удостоенный Пулитцеровской и Фолкнеровской премий. Наградам и восторженным отзывам критиков Форд прежде всего обязан тетралогии о Фрэнке Баскомбе — надломленном американце, несостоявшемся писателе и метком критике окружающего его социума и политической системы США.

Быть сыном

Месяц назад в Америке вышла самая маленькая, но, безусловно, наиболее интимная книга Ричарда Форда — "Между ними: вспоминая моих родителей". Паркер Форд был дружелюбным коммивояжером, торгующим крахмалом и кочующим со своей женой Эдной из одного штата в другой, пока с появлением Ричарда семья не осела в Джексоне, штат Миссисипи. Они останавливались в мотелях, ели в кафе быстрого питания. Отец уезжал в понедельник утром и возвращался лишь к вечеру пятницы. Однако Форд пишет, что, несмотря на всю рутину, его родители наслаждались "дорожной жизнью" и действительно любили друг друга. В мемуарах он вспоминает, как отец умер на руках у сына, как последний любовно хранит его рубашки и галстуки. Писатель до сих пор помнит тембр его голоса и даже запах. Во второй части мемуаров он прокручивает киноскоп памяти и вновь видит надломленную мать, так и не оправившуюся после смерти мужа. Но если спросить писателя напрямую: "Какие отношения вас связывали? Каким было ваше детство?", он сухо ответит: "Просто прочитайте эту книгу".

Чем вы занимались после этих трагических событий, кем работали?

— Я преподавал в школе Флинта, штат Мичиган, был организатором Молодежного корпуса добрососедства в Арканзасе. Работал стрелочником на Тихоокеанской железной дороге Миссури и в Арканзасе. Я обучался юриспруденции, но не окончил учебу. Был научным редактором торгового журнала в Нью-Йорке.

Только вот все это время Ричард знал, что лучше всего у него получается писать.

Почти 40 лет с Фрэнком Баскомбом

Вы пишете о Баскомбе почти 40 лет. Как он создавался?

— Я пишу о Фрэнке с Пасхи 1982 года. Долго ли это? С тех пор прошло, да, почти 40 лет. Я бы утомил вас, если бы долго рассказывал как он "создавался". Даже если бы я попытался, мне пришлось бы многое выдумывать. Достаточно сказать, что он появился из ощущения того, что когда я писал два предыдущих романа, то как будто не вложил в них всего, что знал, в чем был хорош, что мог бы сочинить. Я не изобрел того сосуда, с помощью которого мог бы все это осуществить. Под сосудом я подразумеваю рассказчика, главного героя, формальную структуру, тон, обстановку, тему.

Фрэнк возник как результат попытки избавиться от ощущения неудовлетворенности собой как писателем и желания стать лучше. У Фрэнка были литературные прототипы — герои, отголоски и влияния других авторов, которые указывали направления, намекали на возможные литературные решения, вызывающие восхищение и желание позаимствовать их. Больше всего на Фрэнка повлияли писатели Джозеф Хеллер, Фредерик Эксли и Уолкер Перси. Выходя за пределы обобщенных объяснений, я бы утомил вас еще больше.

Во многом главный герой кажется автобиографичным, но Форд всякий раз отмахивается, парируя тем, что это всего лишь персонаж.

— Создавая его, я иногда цеплялся за осколки моего опыта, поступков и размышлений. Но как персонаж он не обязан своей правдоподобностью моей жизни, только моему воображению. Я думаю, это в значительной степени характерно для всех авторов.

Следующий вопрос, кажется, может еще больше раздосадовать писателя. В своем черновике я пишу и зачеркиваю вопрос, и так дважды. Уверен, что Форд пресыщен сравнениями со своими более знаменитыми коллегами. Я все же озвучиваю: "Читая ваши романы, я невольно вспоминаю тетралогию о Кролике Джона Апдайка и персонажей Джона Чивера. Вам не кажется, что ваши подходы очень похожи?"

— Хм, "похожи". Что касается Апдайка, то вся тетралогия о Кролике написана от третьего лица, в то время как романы о Баскомбе — от первого. Для меня это большая интеллектуальная и даже философская разница. Разумеется, оба они "белые мужчины", и романы охватывают "значительную часть их вымышленной жизни". Оба стремятся стать хозяевами своих судеб. Они взаимосвязаны. Дьявол кроется в деталях, а мне неинтересно эти детали разбирать. Из всей тетралогии Апдайка я читал только "Кролик разбогател" и был в восторге.

Переходя к Чиверу, мой собеседник смягчается.

— Я перечитал всего Чивера. Он мой излюбленный образец, которому я не стал бы подражать. Его сардоническая чернота, окрашенная изрядной сентиментальностью, — это не мой взгляд на мир. Все же я им восхищаюсь и, уверен, копировал его способности раскрывать и изобретать в своих историях новое восприятие. Для меня свежий взгляд — то, что делает книгу заслуживающей внимания.

Следующий вопрос тоже кажется не очень приятным. По слухам, Форд изрешетил из ружья и отправил почтой книгу обозревателя The New York Times Элис Хоффман, раскритиковавшей его второй роман о Баскомбе.

Вы действительно расстреляли книгу?

— Эта история, увы, недостоверна. Это моя жена выстрелила (всего один разок) в роман мисс Хоффман, но отправила его не лично ей, а моему редактору в США и английскому редактору Хоффман в Англии. Подобные истории драматизируются, но теряют правдивость со временем. Это всегда было шуткой. Такой вот шуткой не для слабонервных.

В ответ я озвучиваю отрывок интервью постмодерниста Томаса Макгуэйна: "Люди не понимают, насколько серьезное влияние на самом деле они могут оказывать на писателя, как сильно они способны ранить писателя, исказить его путь, когда повышают голос".

— Ну я, конечно, сочувствую Тому. Чувства задеты? Безусловно. Но изменить себе как писателю из-за негативной рецензии? В это трудно поверить. Меня таким не возьмешь. Я только что написал эссе для июньского Esquire на эту же тему. В нем все, что я должен был сказать, и, возможно, даже больше.

Мы еще увидим Фрэнка?

— У меня есть черновой вариант того, что может стать пятой книгой, вернее, того, что должно ею стать. Однако в действительности написание романов подразумевает превращение сырых заметок в меткие и выверенные фразы, которые подаются читателю. Процесс далек от завершения. В свои 73 я могу и не успеть. Не успею, значит, не успею.

Трампиана

Ваш Фрэнк — меткий и остроумный критик американской действительности, неутомимый правдоруб и обвинитель. Раз уж я спросил о пятой книге… Какую Америку критиковал бы ваш герой теперь?

— Это актуальный вопрос, но у меня пока нет на него ответа. Моя книга "Край земли" была написана после 11 сентября 2001 года. Кто-то мог бы предположить, что такое событие неизбежно должно было отразиться в проблематике произведения. Но я не был способен на это, поэтому перенес события романа в период до этого ужасающего бедствия.

Этот монстр Трамп кажется подходящей мишенью для "меткого острослова и обвинителя". Но я действительно не знаю, смогу ли это сделать, и поэтому, возможно, выберу какой-то другой период, другую политическую персону, другой перечень проблем для написания.

В "Спортивном журналисте" — романе 1986 года — Баскомб сталкивается с соседкой Делией, провозглашающей: "Мы с Каспаром считаем, что Штатам следует построить стену вдоль всей мексиканской границы, такую же большую как Великая китайская стена…" Написанные тридцать лет назад строки кажутся пророческими. Я не могу не расспросить мистера Форда о его опасениях, связанных с Трампом.

— Трамп. Да кто его знает… Вы, на каком бы расстоянии ни находились, знаете не меньше моего. Я не поддерживаю Трампа. Думаю, что он глупец, и глупец опасный. Он невежественен, нарцисстичен, беспечен, упрям, непредусмотрителен, безрассуден. При этом некоторые американцы думают, что он именно тот, кто нужен стране.

Трамп, как и все демагоги, всего лишь симптом национальной болезни, которой страдает Америка. Что это за болезнь, очень сложно диагностировать. Ее составляющие патогены:

1. Неприятие правительства в сочетании с чрезмерной зависимостью от государства.
2. Неспособность осознать угасания роли Америки в мировой политике.
3. Необоснованное убеждение в нашей собственной неуязвимости как нации.
4. Культурный нарциссизм.
5. Расовый фанатизм — как выраженный, так и неосознанный.
6. Жадность высшего класса в сочетании с глубоким экономическим неравенством.
7. Философский нигилизм.
8. Отсутствие какой-либо исторической осведомленности, даже об истории собственной страны.

Все это в совокупности делает нас однозначно уязвимыми для обмана — что и представляет собою Трамп: ложь об Америке и ее былом величии.

Расшифровывая ответы, я позже обнаруживаю приписку: "Сегодня у нас День независимости, поэтому мы все в мрачном настроении, учитывая то, что уже было сделано в сроки президентства Трампа. Вы в Украине сталкиваетесь, конечно, с большими трудностями. С наилучшими пожеланиями, Ричард Форд".

• Читайте также: Все поэты – лузеры. Бахыт Кенжеев о нерукопожатности и коллективной вине

Я не придал значения тому, что наше интервью приходится на канун Дня независимости США. Только спустя несколько минут я увязал праздник с, пожалуй, центральным и важнейшим романом тетралогии — "Днем независимости". Этот роман, получивший Пулитцеровскую премию и премию Фолкнера, — почти поминутная хроника жизни Баскомба, ходячей миниатюры отчаянной, расколотой и сошедшей со своих координат Америки. Символичное совпадение.