Снят из-за решетки. Ахтем Сейтаблаев рассказал, как снимал фильм по пьесе Сенцова "Номера"

19 ноября на экраны вышел фильм "Номера" Олега Сенцова и Ахтема Сейтаблаева ("Киборги", "Захар Беркут"). Основа сценария — одноименная пьеса Сенцова 2011 года. Премьера ленты, снятой в копродукции Украины с Польшей, Чехией и Францией, состоялась в этом году на Берлинале. Возможно, это первая современная украинская интеллектуально-философская картина, которая отсылает к базовым, фундаментальным вещам: что есть человеческая власть и свобода?

У фильма интересный бэкграунд. Картина снята Сейтаблаевым в Киеве, а свои пожелания-указания Сенцов отправлял ему в виде писем из исправительной колонии "Белый медведь" на Ямале, где отбывал 20-летний срок, полученный в российском суде "за терроризм". Официальное название этой колонии — ИК-8. В пьесе Сенцова люди тоже обозначены номерами, как заключенные.

Там показано общество, напоминающее нечто среднее между пионерлагерем, спортинтернатом и тюрьмой. Когда читаешь эту вещь, понимаешь, что Сенцов отчасти напророчил свою судьбу: в "Номерах" живут по правилам строгого режима, все тяготы которого Олег испытал спустя три года после написания пьесы.

Номера" для меня сродни истории о Ноевом ковчеге. Здесь полифония жанров: антиутопия, гротеск, буффонада, драма, комедия

Напомним, до заключения Сенцов снял всего один фильм, "Гамер" (2012), — об игромане-чемпионе подросткового возраста, который пытался заработать на компьютерных играх. Олег был владельцем компьютерного клуба в Симферополе и вложил в дебютную картину собственные $20 тыс. В фильме снялись без гонорара непрофессиональные актеры. На кинофесте в Висбадене его отметила критика. Приз "Дух огня" за эту работу Сенцову дала Гильдия кинокритиков России на фестивале в Ханты-Мансийске.

Затем режиссер написал сценарий драмы о криминале ­1990-х "Носорог". Выиграл питчинг ­Госкино. Бюджет нового фильма составил $1 млн, почти половину из которого выделило государство. В 2013-м началась подготовка к съемкам, но случилась Революция достоинства, где Сенцов поддержал Автомайдан.

В мае того же года, уже после оккупации Крыма Россией, режиссера задержали российские правоохранители по подозрению в подготовке терракта. Виновным себя Сенцов не признал, дело назвав политическим.

В мае 2018-го он объявил бессрочную голодовку с требованием к РФ выпустить украинских политзаключенных. Она продолжалась 145 дней. Акцию #FreeSentsov поддержали в мире десятки знаменитостей, в том числе Вим Вендерс, Кшиштоф Занусси, Джони Депп, Мерил Стрип и Стивен Кинг. 7 сентября 2019 года в рамках обмена политзаключенными между Россией и Украиной Сенцова выпустили из тюрьмы.

На Берлинале "Номера" представляли оба автора, Сенцов и Сейтаблаев. В фильме граждане живут в закрытом учреждении: десять человек по порядковым номерам плюс вооруженная охрана — Судьи. Нечетные — мужчины, четные — женщины. Каждый подпадает под определенный архетип. Номер Первый — Руководитель. Второй — Подруга начальника. Третий — Старик. Четвертый — Любовница. Пятый — Обыватель. Шестой — Сплетница. Седьмой — Бунтарь. Восьмой — Жена. Девятый — Друг. Десятый— Девица.

Есть еще Ноль — он как бы бог этого мира. Эту роль колоритно сыграл известный актер и режиссер Виктор Андриенко. Он присматривает за порядком, почти не вмешиваясь в происходящее, но с ним напрямую связаны Судьи и кое-какие атмосферные осадки.

В спортивных костюмах с номерами и по команде все персонажи просыпаются, едят, болтают, бегают от старта к финишу и ложатся спать. По сути, они ничего не производят, но, кроме еды в виде награды, ничего и не получают. Как назидательно заметила строптивому Девятому номеру Десятая: "Все ничего не делают — и ты за ними повторяй".

Их бытие похоже на работу режимного советского заведения. Однако некоторые определения неожиданно остро совпадают с современностью: процедура "обнуления", вызывающая ассоциации с Путиным, или желание "жить по-новому", как при Порошенко.

На брифинге в Берлине западные журналисты допытывались: российское ли общество автор имел в виду? Олег сказал: "Любое тоталитарное". Заметим, что больше всего похоже на советское, потому что в отношениях персонажей нет вопросов собственности. Вопрос денег в фильме не появляется, но есть ритуалы. Дисквалификация — это уничтожение. Резолюция — революция. И самое забавное изоб­ретение драматурга — праздник передачи эстафетной палочки — это разрешенный акт любви.

Первое мегасобытие в фильме — появление незаконнорожденного Ребенка. Все отказались от него, поэтому ему присвоили Одиннадцатый номер.

Седьмой и Девятый пытаются устроить перемены — хоть бегать в другую сторону и кушать не на ходу, но Первый это воспринимает как святотатство. Решается объявить о переменах Девятый, за что Ноль собрался его обнулить с помощью дисквалификации в виде расстрела. Но Десятая заступилась за отступника, и Девятый загремел за решетку. Седьмой предает Друга. Дальше события происходят непредсказуемо…

Сенцов сейчас снимает фильм "Носорог" в Кривом Роге, поэтому Фокус поговорил со вторым автором фильма — Ахтемом Сейтаблаевым, который встретил нас в столичном Крымском доме, раскрыв некоторые особенности работы над этим международным проектом и другими своими фильмами.

 Вы не подавали фильм на конкурсную программу Берлинале, но именно там состоялась его премьера. Почему?

— Потому что любой отборщик при виде фамилии Олега Сенцова, который в то время голодал в российской тюрьме, не смог бы объективно оценивать ленту. Главной целью картины было освобождение Сенцова, поэтому мы просили продюсера, чтобы по окончании съемок тот обратился ко всем фестивалям мира для включения ленты в программу. Так ею заинтересовался Берлинале.

Судя по статьям, которые я читал в Германии, критики отметили понятность того, о чем фильм: зло возвеличено, одно из его свойств — быть притягательным, быть на высоте, на вершине пирамиды.

Другие вопросы по фильму на Западе касались гендерного равновесия. Я говорил: баланс выдержан — пять четных, пять нечетных. Они: "В вашей истории все решения принимают мужчины. Вы отняли у женщин это право, потому что вы…?" — "Да, это потому, что я, крымский татарин, надел на них чадру и сказал: "Женщина, молчи, пока здесь мужики разговаривают".

Я как раз думаю, что и в пьесе, и в жизни все происходит из-за женщин: или ради, или во имя, или супротив, или в честь них. Но мужчины должны принимать решение — в том числе.

Были вопросы по поводу мрачности финала. Спрашивали: "Так что, бороться не нужно?" Нужно! И я не согласен, что в финале нет надежды. Есть. Фильм заканчивается, как хотел Олег, когда распятый Девятый смотрит прямо в камеру. Он посылает один конкретный месседж: "Я не сдаюсь!"

 Отчасти он выглядит как Иисус.

— Заметьте, это не я сказал. Хотя не было такой мысли, но визуальный контекст, наверное, считывается именно так.

В метаморфозах — сила искусства

 Как возникла идея постановки?

— Идея сотрудничества возникала не у меня, а у продюсера Анны Поленчук. Переговоры проходили в три раунда. Два раза я не соглашался. Был комплекс причин. Но когда она приехала уже с режиссером Аскольдом Куровым (снявшим о Сенцове документальный фильм "Процесс") и дала прочитать печатный вариант пьесы, мне реально понравилось.

 Были какие-то условия с вашей стороны?

— Да, я сказал, что запишу свои ощущения от прочитанного. Я записал свои впечатления на видео и отправил. Получил письмо от Олега: "Крымский брат, хочу, чтобы ты снимал".

Любая съемочная команда — это лазарет больных самолюбием. Но мы сразу договорились, что главная цель — своей работой протянуть руку Сенцову.

У меня появилось ощущение, что знаю, чего хочет каждый герой пьесы: что их связывает между собой, что им нужно. Да, вопрос свободы важен, но мне показалось, что каждый из них хочет утвердиться в своем праве иметь это право. Именно поэтому они все исподтишка нарушают правила. Каждому из них страшно, но хочется заниматься любовью не в день передачи эстафетной палочки, а когда запрещена близость между четными и нечетными. Хотя при первой опасности они готовы сдать друг друга.

 Для меня из абстрактной эта история превратилась в конкретную, когда возникает Ребенок.

— Как и в жизни. Пока не услышишь щелчок взводимого курка, можешь сколько угодно рассуждать о своем умении стрелять. А вот когда дуло здесь и смотрит на тебя, тогда хочется быть подальше от этого. Появление Одиннадцатого — словно приговор.

Эта пьеса для меня сродни истории о Ноевом ковчеге. Здесь полифония жанров: антиутопия, гротеск, буффонада, драма, комедия. Они решают много вопросов, в том числе саму возможность решать.

 Когда слышишь фразу "решать по-новому", возникает ассоциация с лозунгами Петра Порошенко, когда тот в 2014-м шел на президентские выборы.

— А "обнуление"? Помню, Виктор Андриенко звонит и смеется: "Ты слышал про "обнуление" Путина?" Для меня это еще одно подтверждение, что творческие люди предвосхищают какие-то вещи, которые потом происходят. Откуда, скажите, в 2011 году Сенцов мог взять это "обнуление"?

 Творят же в области духа, а потом эти находки материализуются в других формах.

— Совершенно верно. Что касается пьесы Олега, то каждый там страстно хочет выйти из замкнутого пространства и быть свободным. Но они не ведают, существуют ли другие миры. Никто даже не отправился на поиски. Четыре из пяти актов забавны, но трагедия происходит только один раз, когда убивают Восьмую.

 Это произошло буднично. Приносится сакральная жертва — погибает самая невиновная.

— Да, в этом горькая правда. Заповеди просты: не делай другому то, что не хочешь, чтобы делали тебе. Но как говорил один персонаж одного известного романа: "Люди как люди, только квартирный вопрос их испортил".

 Это все близко и роману "1984" Джорджа Оруэлла.

— Возможно. Я люблю театр парадокса, абсурда. Вот, например, как должна выглядеть граница между четными и нечетными? Мне нравится, когда реквизит может трансформироваться, усиливая абсурдность и трагичность ситуации. В фильме, к примеру, есть момент, где забор превращается в клетку — это очень яркая метаморфоза. И в таких метаморфозах — сила искусства. Возьмем, например, улицу, по которой я в школу ходил, потом в институт. Вдруг идешь по ней после фильма "Кошмар на улице Вязов", и как-то не по себе: она по-другому выглядит, уже и спать было стремно.

Жертвовать собой

 Как вы объясните финал? 

— Это про то, что не нужно обольщаться. Кто-то придает миру черты, свойственные себе. Кто-то возомнил, что мир должен быть таким, каким он его представляет. Найдешь ли ты знаменатель для всех? Он может быть авторитарным, когда меня не интересует твое мнение. Но лучше долго искать точку пересечения со всеми.

У прошлогоднего оскаровского и каннского бенефициара — южнокорейского режиссера Пон Чжун Хо — был фильм "Сквозь снег": боевик, жесткая антиутопия. Человечество там вымерло — замерзло. Мчится суперсовременный поезд с теми, кто остался в живых. В голове поезда — аристократы, в хвосте — маргиналы. Последние так голодают, что поедают друг друга. Самое сладкое мясо — у детей. Как прекратить каннибализм? Банда напала на женщину, у которой только родился ребенок. Приз — она и младенец. Выходит дядька, спрашивает: "Хотите есть?" Подзывает своего помощника, отдает ему приказ, и тот отрубает ему руку. Он кладет ее на поднос и говорит: "Ешьте, но не трогайте ребенка". Эффект от этой жертвы всех остановил.

 Этот герой пошел против эгоизма, пожертвовав частью себя в буквальном смысле слова.

— Об этом и речь, задаешь и себе вопрос: "А ты способен на это?" Это же сюжет из Библии, когда ­Иисус сказал: "Пейте кровь Мою и ешьте тело Мое".

 Это и вечный вопрос власти: они приходят ради себя или ради народа?

— Это как с выборами Байдена в США. Столько радости в Украине, словно с приходом его к власти у нас решатся все проблемы.

Поголодай пять дней

 Ваш образ — один из самых мужественных в национальном кинематографе. Вы сыграли очередного такого героя в авторском фильме нашего классика Романа Балаяна "Мы есть. Мы рядом". Как вам с ним работалось?

— Для меня Роман Балаян — это сплошные эмоции, он словно французский экспрессионист. Когда появляешься на площадке, ничего из того, что знаешь о профессии, тебе не пригодится. Ты у него, фигурально выражаясь, вынужден постоянно читать стишок на стуле с одной ножкой. Тебе не за что зацепиться — ни за какой опыт. "Фиговый текст. Надо поменять", — говорит он. — "В смысле поменять, Роман Гургенович?" — "В прямом". "Я даже сценариста знаю, могут привести", — шучу я, зная, что он — автор сценария. "Потом будешь подкалывать. Здесь не такой украинский язык, какой нужен. Как по-украински будет…?" — и называет какое-то слово. Переводят. "О, вот так пусть останется". "Может, порепетируем?" — спрашиваю у Балаяна. — "Что порепетируем?" — "Мой текст…" — "Во-первых, это бесполезно…" — "Роман Гургенович, вы умеете мотивировать артиста, который и так боится". — "Не бойся, я тебе все покажу. Ты, главное, нормально передавай то, что тебе показывают".

Кинокритик Андрей Алферов зашел на площадку. "Как ты?" — спрашивает. "Я не уверен ни в чем. Получилось, нет?" Андрей говорит: "Почитай воспоминания Меньшикова и Янковского о съемках в "Полетах во сне и наяву". Я почитал. Что Меньшиков, что Янковский пишут: "Мы никогда не знали, что Балаян будет снимать завтра".

Но я себе говорил: "Ты сюда зачем пришел? Это твой путь, который тебе подарили. Понимаешь, не понимаешь, главное — впитывай". Но самоедством, как я понял, заниматься не нужно.

 А у Сенцова были какие-то необычные пожелания как у режиссера? 

— Он обратился с просьбой к актеру Александру Бегме, играющего Девятого: "Если получится — поголодай несколько дней". И Саня пять дней голодал. Когда мы подошли к моменту съемок в клетке — у него в глазах свечечка появилась. Внутренний свет. Видимо, изможденность тела дает такой эффект. 

Мы договорились, что слово Олега во всех творческих вопросах будет решающим. Это уникальный опыт, когда ты добровольно становишься в каком-то смысле кисточкой в руках другого художника, но доверяешь ему.

 А как вам работалось с американцем — сорежиссером на историческом экшене "Захар Беркут"?

— Это, конечно, все было похуже (Ахтем меняется в лице). Во-первых, что у меня будет сорежиссер, я узнал за месяц до съемок. Мне говорили, что пришлют ассистента, который будет передавать мои пожелания актерам, поскольку я не владею английским. А он приехал в статусе сорежиссера. Во-вторых, это был дебют Джона Уинна, все было крайне нервно.

 Как же вам удавалось сосуществовать на площадке? Это как две хозяйки на одной кухне.

— Ой, непросто! В конце концов я придумал гениальную в своей простоте схему: мы собираемся вдвоем, решаем, спорим до потери пульса. И только когда приходим к общему знаменателю — выходим на группу и сообщаем консолидированное решение. Потому что иначе из-за наших трений на площадке страдали все. К актерам не было претензий — они знали текст и были готовы к съемке, и в целом я доволен результатом.