Революционный держим шаг. О роли парасюков и кирпичниковых в мировой истории

Власть начинает рушиться после психологической черты, когда люди говорят: "Хватит терпеть! Все что угодно, только не это!"

Такой чертой может быть, например, попытка власти начать реформы — в этот момент все, что раньше воспринималась как неизбежная несправедливость, перестает быть морально приемлемым: если сказано А, то почему остаются в силе В, С и т. д.? Тогда задним числом говорят: "Если бы власть не пошла на уступки, он бы царствовала до сих пор".

И наоборот, поводом для крушения власти могут послужить ее упорный отказ от реформ и попытки подавить движение силой. Тогда говорят наоборот: "Если бы власть вовремя пошла на уступки…"

Все три февральские революции — во Франции, России и Украине, о которых мы говорили, относятся ко второму типу.

История о том, как власть последнего русского царя открыла второй фронт войны против гражданского общества, которое пыталось помогать действующей армии и в конечном итоге поддерживать эту самую власть; как власть троллила общество назначениями в правительство, казалось, намеренно более всего ненавистных ему людей, общеизвестна.

Во Франции поначалу речь шла всего лишь о снижении вдвое избирательного ценза и допуске в парламент представителей верхушки среднего класса (даже не всего среднего класса). Однако на все эти требования премьер-министр Гизо дал издевательский ответ: "Обогащайтесь, господа, и вы станете избирателями!" Результат не заставил себя ждать: когда в связи с запретом очередного банкета "за реформу" начались волнения рабочих и студентов, национальная гвардия (из представителей среднего класса) отказалась стрелять в народ и поддержала движение.

Украинский Майдан в этом смысле своеобразней: он возник в результате крутого поворота политики Януковича. Его легитимность, как правителя расколотой и поляризованной страны, основывалась на негласном условии со стороны "проевропейской" части общества: мы тебя терпим, потому что ты все-таки законно избранный, но за это ты продолжаешь проевропейский курс. Отказ Януковича от проевропейского курса нарушил негласный пакт и таким образом решительно подорвал его легитимность.

И в Украине, и во Франции радикализация протеста происходила в несколько этапов. В обоих случаях была пропасть между политическим руководством протеста, рассматривавшим протест скорее как орудие для торга с властью, и радикалами, стремившимися к силовому сносу всей существующей системы. Критическое значение приобретал вопрос: за кем пойдет основная часть протестующих — за политической оппозицией или за радикалами?

Момент окончательного обрушения легитимности власти президента настал, несомненно, после принятия январских диктаторских законов, когда Янукович растоптал последние остатки "общественного договора". После 19 января Янукович уже не способен был удержаться ни под каким видом. Максимум, на что он мог рассчитывать, — это вариант "мягкой сдачи" вроде того, который был прописан в известном соглашении 21 февраля. Только это соглашение нужно было заключать до, а не после стрельбы на Майдане. С другой стороны, политическое руководство Майдана проворонило момент, когда оно могло перехватить власть. Если бы 19 января политики четко и ясно отказали Януковичу в легитимности и начали создание "параллельной легитимности", органов революционной власти по всей стране (под видом ли комитетов национального спасения, или другим подобным образом), режим пал бы быстрее и проще. Вообще политическое руководство плелось в хвосте событий, пыталось договариваться даже тогда, когда никакие договоры были уже принципиально невозможны, и если бы протест находился под его контролем, он бы закончился примерно тем же, чем и в России.

Во Франции Луи-Филипп, казалось, вовремя сделал мудрый шаг, сместив ненавистного Гизо и пообещав реформы. Буржуазия была удовлетворена. Республиканцы оказались в крайне затруднительном положении — в случае продолжения восстания в рабочих районах, пожалуй, национальная гвардия обрушилась бы на "анархистов". Республиканцам нужно было срочно сыграть на обострение — и решительность нескольких человек, сознательно направивших праздничную толпу к охраняемому зданию Министерства иностранных дел (резиденции Гизо), изменила ход истории. Залп, данный охранявшими МИД солдатами по толпе, оставил 16 убитых и около 40 раненых. Убитых положили на тележку и стали возить по улицам с криками: "Мщение! Убивают народ!" Залп на бульваре Капуцинов был дан в 22:30 23 февраля. В ночь на 24-е Париж вновь покрылся баррикадами, а к полудню следующего дня королевский трон уже был вытащен на площадь Бастилии и сожжен ликующим народом.

Примечательно, что и Луи-Филипп, и Янукович так и не прибегли к помощи регулярной армии (стрельба на бульваре Капуцинов велась без приказа сверху). Очевидно, оба правителя задавались одним и тем же вопросом: "Хорошо, сейчас я дам приказ войскам подавить мятеж. А что потом?" Луи-Филипп, переживавший на своем веку уже третью революцию, резонно опасался, что ситуация "войска против народа" только разъярит людей и заставит национальных гвардейцев перейти на сторону восставших. Янукович, такое ощущение, просто не был уверен в армии. Интересно, что и правительство Николая II на протяжении нескольких дней не задействовало войска против протестовавших, также боясь раздразнить народ и полагая, что протесты утихнут сами собой. День, когда оно наконец решилось применить войска, стал для него роковым.

Русский Февраль вообще выделяется тем, что это была революция в условиях войны. Поэтому "армия", с которой мы имеем дело в рассказе о русском Феврале, не имеет ничего общего с кадровой армией мирного времени. Петроградский гарнизон составляли те же самые вчерашние обыватели, наскоро одетые в солдатские шинели, вооруженные и загнанные в казармы. Поэтому для них не было вопроса, с кем они: со своим офицером или со своими вчерашними соседями, вышедшими на улицу. Вопрос для них стоял так: как бы перейти на другую сторону, не попав при этом под военный суд?

"Толпа с красными флагами приблизилась к нам. Я в это время, что называется, обалдел. Думаю: "стрелять — погиб, не стрелять — погиб". Так описывал свои чувства при столкновении с революционной толпой унтер-офицер Волынского полка Тимофей Кирпичников. Эти чувства разделяли все солдаты, одинаково не желавшие стрелять в рабочих и боявшиеся военного суда; нужен был только человек, который бы первым вышел из строя и показал пример неповиновения. "Как видно, все надеются на начало, а зачинщиков нет", — говорил тот же Кирпичников.

Именно он и выступил таким зачинщиком, взяв на себя ответственность за руководство мятежом учебной команды. В сущности, это был типичный для революции "герой одного часа", вроде сотника Парасюка — человек, не проявивший себя ни раньше, ни позже, но в какой-то решающий момент выросший в историческую фигуру.

Около 6 часов утра 27 февраля учебная команда Волынского полка взбунтовалась и убила своего командира. К ней стали лавинообразно присоединяться другие части, и несколько часов спустя весь Петроград был в руках восставших войск. 300-летняя монархия Романовых пала...

А все начиналось с той самой черты. Общей для революций во Франции, России и Украине, которые и изменили ход истории.