Зеркало Скрипки. Переход от интегрального национализма к фашизму незаметен

Олег Скрипка решил наконец проиллюстрировать репортажи Киселев-ТВ об украинских фашистах, которые собираются сгонять русскоязычных пенсионеров в гетто и концлагеря (концлагеря по Киселев-ТВ тоже показывали три года назад — их строили турки, и хунта лживо утверждала, будто это лагеря для мигрантов, которых Украина должна была принимать по договору Януковича с ЕС).

С одной стороны, я отлично понимаю, что Скрипка — не политик, а музыкант, и привык делать нарочито эпатажные и безответственные заявления. С другой стороны, естественно, что люди, которые, будучи гражданами Украины, принципиально не желают учить легкий и очень близкий к русскому украинский язык, могут вызывать крайнее раздражение у других граждан. А вот со всеми этими оговорками обратимся все-таки к формальному содержанию спича Скрипки. Потому что спич этот выявил то самое коллективное бессознательное национализма, которое действительно чревато фашизмом.

Кто-то из научных исследователей национализма, кажется Энтони Смит, сказал прекрасный афоризм: "Национализм — это медаль, на одной стороне которой изображен Гарибальди, на другой — Освенцим". Здесь, соответственно, я буду говорить именно о второй стороне медали, благородная и героическая ипостась национализма нисколько не отрицается, но выносится тут за скобки.

Национализм вместе с самой идеей нации появился в англосаксонском мире в результате Славной революции 1688 года, на континенте — вследствие Великой французской революции. Англо-французский национализм был (и остается) чисто политическим, гражданским, этнический же национализм появился вслед за ним — как реакция на французское завоевание Германии и разделение Италии. Идея "нации" тогда носила революционно-либеральный характер — она апеллировала к суверенитету и "естественным правам" народа в противоположность "божественному праву" королей, устанавливая таким образом новый принцип легитимности власти — не милостию Божией и не в силу исторической традиции, а в силу воли народа.

Однако после 1848 года эти идеи были адаптированы старыми элитами и в значительной степени поставлены на службу далеко не либеральному порядку. К концу XIX века он приобрел вид, который был описан и подвергнут критике философом Владимиром Соловьевым в его статье для словаря Брокгауза и Ефрона. По Соловьеву, национализм — это "превращение живого народного самосознания в отвлеченный принцип, утверждающий "национальное" — как безусловную противоположность "универсального", и "свое родное" — как безусловную противоположность "чужеземного".

Все ценное в истории имеет троякий характер: личный, национальный и универсальный — оно производится личностью, обуславливается национальной средой и приводит к результатам всечеловеческого значения. Националисты искусственно вырывают из этой триады один член, абсолютизируют его и противопоставляют остальным. В этом смысле Соловьев предостерегает от смешения национализма с патриотизмом, то есть "любовью к отечеству", который вполне может и должен совмещать все три части триады в следующей, предлагаемой Соловьевым, формуле: "в силу естественной любви и нравственных обязанностей к своему отечеству полагать его интерес и достоинство главным образом в тех высших благах, которые не разделяют, а соединяют людей и народы".

Тенденции, критикуемые Соловьевым, нашли свое крайнее выражение во Франции эпохи дела Дрейфуса, когда Шарль Моррас сконструировал идеологию "интегрального национализма" — идеологию чисто тоталитарную и протофашистскую, последовательно и принципиально порвавшую с либеральным наследием в национализме и провозгласившую абсолютное подчинение национальному и личного, и общечеловеческого.

В значительной степени на идеи этого круга опирались новые нации, появившиеся по итогам Первой мировой войны. Нациестроительство, то есть сотворение из разных, мало связанных между собой общественных групп единой модерновой нации, связанной общими ценностями, идеалами и пониманием общей судьбы — есть дело объективно необходимое. Однако оно порой принимало вид силового навязывания неких искусственно выдуманных (или просто чуждых другим группам) образцов с разной степенью жесткости, вплоть до законодательного запрета языков национальных меньшинств (так в Турции на протяжении многих десятилетий можно было угодить в тюрьму за разговор на курдском языке). Мания диктовать людям, как они должны говорить, что думать и какие чувства испытывать, разумеется, не принадлежит специально националистам, но у националистов развита в высочайшей степени.

Примечательно в этом смысле, что чем более агрессивно националистический идеолог навязывает окружающим сочиненный им эталон "истинного сына своей нации" — тем более он внутренне равнодушен к подлинной истории и культуре своего народа. И это логично, ведь для него важна не жизнь во всем ее многообразии, а всего лишь сочиненные им схемы. В этом смысле очень показательно старое ток-шоу с одним из фронтменов русского национализма. Этот товарищ начал с рассуждений, что ему не нужно знать другие культуры, потому что у него есть своя, русская культура, но на первый же простой вопрос ведущей по родной истории ("в каком веке впервые упоминаются славяне?") ответить не смог и пустился в рассуждения о "кольцевой структуре арийского городища Аркаим".

Переход от интегрального национализма к фашизму незаметен. Если личность должна быть без остатка подчинена нации, нация находит свое высшее выражение в государстве, и, с другой стороны, в мистической фигуре вождя, — фашистская концепция готова. Естественным продолжением этого взгляда является представление о нациях как о своего рода самодостаточных организмах, ведущих дарвиновскую борьбу за существование и, по крайней мере, не связанных между собой никакими моральными связями. В таком подходе заключается зародыш всех геноцидов, ведь если "благо нации" — высший моральный критерий, а мир есть набор враждующих национальных групп, то можно со спокойной душой поголовно уничтожать группы, которые "стоят на пути" твоей нации, и это будет всего лишь законная самозащита.

Если же мы вернемся к тому, с чего начали — к высказыванию Олега Скрипки, то его проблема в том, что оно носит не просто националистический и не просто фашистский, а конкретно нацистский характер. В самом деле, если бы он сказал что-нибудь вроде: "Людей, которые принципиально не желают учить украинский язык, надо изолировать" — это было бы полбеды: в таком высказывании предполагается, по крайней мере, личный выбор и личная ответственность за этот выбор. Но он сказал, что у этих людей низкий IQ и изолировать их надо именно поэтому (за низкий IQ!). Это уже ход мысли чисто гитлеровский, когда национально-культурное переводится на уровень "биологического", а за "биологически неполноценными" отрицается право на существование.

На мой взгляд, "родовая" проблема современного украинского национализма состоит в том, что его интеллектуальная традиция целиком восходит к 1920-м годам и тогдашним идеям тоталитарного национализма. Столетие назад это казалось, во-первых, мировым трендом, а во-вторых, инструментально было чрезвычайно привлекательно в тех жестких условиях, в которых оказалась украинская нация, разделенная между авторитарной националистической Польшей и тоталитарным СССР.

Но интегральный национализм даже для XX века оказался в конце концов тупиковым направлением. Тем более сейчас украинская национальная идея должна искать себе выражение, более соответствующее современной эпохе.