Бунт на коленях. Почему российские социальные протесты бессмысленны по своей сути

Власти России, как и 100 с небольшим лет назад, делают все, чтобы создать в стране революционную атмосферу, и в сущности, если высшие чиновники еще не висят рядком на фонарных столбах — это не их заслуга, а вина общества.

Последняя скандальная инициатива — программа "реновации", сноса пятиэтажек и переселения их жителей, задевающая права и собственность миллионов москвичей.

Маленький штрих: всех жителей пятиэтажек Пресненского района, в большинстве проживающих на уютных старых улочках в историческом центре, предполагается переселить в 47-этажный монстр, который строят на пустыре посреди автомобильных развязок и железнодорожных путей на самой окраине этого административного района. А земля на уютных старых улочках пойдет "инвесторам".

В целом, с этой программой давно уже все было разложено по полочкам. Поскольку у правящей феодальной клики из-за санкций заканчиваются деньги, а привычный образ жизни поддерживать необходимо, клика перешла к прямому ограблению народишка. Того самого, которому до сих пор, наоборот, кидала объедки со своего стола в уплату за лояльность.

Социальный аспект не менее важен. Несмотря на все клятвы, что новое жилье будет выдаваться в тех же районах, фактически будет произведено разделение городских кварталов на кварталы богатые и гетто для бедных. С соответствующим уровнем образования, здравоохранения, безопасности и прочее. Что в перспективе обещает окончательную маргинализацию всех, кто не сумел достать входной билет на праздник жизни в богатый квартал.

Против этого очевидного и вопиющего беспредела в Москве был назначен митинг 14 мая.

Это вызвало нешуточный ажиотаж у околополитической оппообщественности Москвы. Но к ее сильнейшему разочарованию, за несколько дней до митинга организаторы огласили свои требования: митинг "внеполитический", никакой партийной символики, никаких партийных ораторов.

Оппозиционеры писали: мол, жаль, но таков выбор организаторов, мы должны его уважать. Тем не менее этот "выбор" обернулся скандалом: удалением с митинга Навального.

Несомненные, никем не отрицаемый факты, связанные с этим событием, таковы: Навальный явился на митинг с женой и сыном, одна из организаторов послала ему СМС с приглашением выступить, Навальный с семьей начал пробиваться к трибуне, и когда пробился — его взяли в кольцо полицейские и вывели с митинга. В это время другой организатор митинга, Екатерина Винокурова, написала панический твит: "К сцене рвется Навальный, не имеющий отношения к митингу. Это просто неприлично". Винокурову обвиняют в том, что она была инициатором удаления Навального, она отрицает. Ей не поверили, по последним данным она подвергнута остракизму в протестной среде… Впрочем, это вопрос не принципиальный. Принципиален другой вопрос: почему вообще такой инцидент стал возможен, почему была принята беззубая резолюция, в которой не было, например, ни слова об отставке мэра Собянина, хотя митингующие неоднократно и хором требовали ее?

На мой взгляд, ответ прост. Был разыгран традиционный для России сценарий "бунта на коленях". Власть дала понять, что готова допустить "протест" только в таком формате. Винокурова и другие организаторы (но, очевидно, не все) согласились и достигли негласных договоренностей.

А теперь подробнее об этой бессмысленной, можно сказать, беспощадно-бессмысленной, форме "русского бунта".

Выражение "бунт на коленях" пошло от Герцена. В декабре 1857 года он под заголовком "Сечь или не сечь мужика?" поместил в "Колоколе" описание волнений в деревне Сурки Нижегородской губернии, где помещик предложил крестьянам выкупиться на волю, крестьяне собрали выкуп, помещик выкуп взял — и продал крестьян другому помещику. Мужики отказались повиноваться новому барину, был послан флигель-адъютант. Дальше в тексте заметки читаем: "Мужики бросились на колени (бунт на коленях!)". Это удачное выражение Герцена потом не раз обыгрывали другие авторы.

При всей парадоксальности "бунт на коленях" имеет свою внутреннюю логику. Это логика патерналистского сознания. Оно не рассматривает власть не только как наемного менеджера, но и как партнера. Начальник для него — поставленный Богом пастырь, чтобы заботиться о пасомых и поддерживать справедливость ("правду" и "грозу", как выражались во времена Ивана IV). С этой точки зрения бунт имеет смысл прежде всего как способ привлечения внимания начальства к творящейся "очевидной несправедливости".

Поскольку нынешняя власть, в отличие от властей эпохи Герцена, понимает, что вообще без массовых выступлений обойтись в этом мире невозможно, она кровно заинтересована в том, чтобы перевести все выступления именно в формат "бунта на коленях". Организаторам даются намеки: если вы хотите чего-то добиться, вы не должны ссориться с властью. Вы должны бить ей челом. В противном случае — ну вы же знаете — никакого политического давления власть не терпит, это для нее вопрос принципа.

Последнее верно. Для власти вопрос принципа — исключение "политики" в общепринятом смысле слова, то есть как игры равнозначных и равноправных сил, борющихся за власть, по крайней мере, за влияние на принятие властных решений. Всякие несанкционированные "политические" претензии снизу для правящей группы — покушение на узурпацию по праву принадлежащей им власти. Или, как они выражаются, "экстремизм". Тогда как требования, предъявляемые на коленях, они еще могут рассмотреть. Именно из страха перерастания социального протеста в политический. Во всяком случае, так не раз случалось в нулевые годы. Однако теперь ситуация изменилась. То есть до последнего времени людям, которые пытались добиться ограниченных социальных целей, действительно нужно было скорее стремиться не "рассердить власть". В случае если проблема была в чьей-то частной инициативе "на местах", не завязанной на интересы верхушки, власть в принципе могла пожертвовать частными интересами во имя высших. Но теперь это время явно прошло. Прошло именно из-за того, что наступившая Великая Засуха сократила кормовую базу высших феодалов и теперь они, а, следовательно, и направляемая ими власть, готовы бросаться на все, что шевелится, не думая о социальных последствиях. Между тем массы еще не поняли, что остатки социального контракта порваны в клочья. Того самого, который гласил: "вы не лезете в политику — мы обеспечиваем вам возможность более или менее пристойного существования за счет нефтяных брызг".

Власти остается пока только одно: пытаться переводить неизбежные протесты в привычный и безопасный формат "бунта на коленях". Этот формат до сих пор хорошо работает в отношении обывателя либо тех слоев интеллигенции, которые критически зависят от государства (как, например, ученые — в этом смысле показательна история протестов против циничной "реформы" Российской Академии наук). Беда в том, что зависимых от государства слоев так много и зависимость от государства настолько привычна, что патернализм превратился в общий менталитет, охватывающий даже те страты, которые, по всем теориям, должны рассчитывать только на свои силы. Только если социальные слои верят в государство — отца и мать, мелкие предприниматели верят в государство — добросовестного ночного сторожа. Именно в этом заключается требование поднявшегося в нулевые среднего класса — "будь нормальным ночным сторожем!" Феномен массовой поддержки Путина средним классом в нулевые заключался, между прочим, в том, что в Путине увидели человека, который гарантирует "нормализацию" государства; феномен протестов в десятые — в том, что в Путине увидели главное препятствие на этом пути. Казалось бы, "ночной сторож" — классический буржуазно-либеральный идеал. Но проблема в том, что у российского среднего класса отсутствует главное условие подлинного буржуазного либерализма — готовность противопоставить себя государству в случае, "когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, неизменно подчиненных одной цели, свидетельствует о коварном замысле вынудить народ смириться с неограниченным деспотизмом". В результате его политическое поведение в отношении государства зачастую определяется все той же патерналистской логикой — жалобы на невыполнение социального контракта и требования этот контракт выполнять, "потому что вы должны". Даже события 2011–2012 годов, поначалу производившие впечатление революционных выступлений, быстро вошли (не без помощи Администрации президента и "лидеров протеста", разумеется) в привычное русло "привлечения внимания начальства". Разумеется, человеку, устроенному в жизни, психологически вообще трудно сказать себе, что творящееся вокруг — не отдельные недостатки, а системные пороки существующего мироустройства; что пороки эти заключаются в том, что нынешний строй невозможно мерить ни советскими, ни западными мерками; что у власти не чиновники (хотя бы и плохие), не политики (хотя бы и коррумпированные), а откровенная банда убийц и грабителей, ОПГ, захватившая власть над территорией в седьмую часть суши. И на представителей общества, выходящих со своими "неполитическими протестами", эта банда смотрит примерно теми же глазами, какими преступник глядит на жертву. Она видит в контрагенте не партнера по поиску компромисса, а лоха, которого следует развести и кинуть.Каковы перспективы? Пока что еще, как видим, власти удается переводить нарастающее недовольство именно в формат "бунта на коленях". Однако ресурсы такой политики не бесконечны. Можно напомнить, что в начале ХХ века власти тоже пытались взять под контроль социальное недовольство рабочих. В конце концов у истоков революции оказался человек, возглавлявший такую вроде бы подконтрольную организацию. Не факт, что по мере нарастания недовольства самых разных групп населения не сработает "эффект 9 января" и протестующие однажды не встанут с колен, чтобы строить баррикады.