08.08.08. Два слоя российско-грузинской войны

Российско-грузинская война, вошедшая в новейшую мировую историю как "война 08.08.08" — это фактически первая вооруженная агрессия РФ в постсоветской истории. Это тот рубеж, за которым Москва перешла от следования в фарватере существующего мирового устройства к активной попытке переделывать его под себя.

На уровне деклараций о намерениях такая претензия была сделана еще в 2005 году в "мюнхенской речи" Путина. И не совсем была понята ("Вошь зарычала", — сказали, пожимая плечами, одни; "А ведь Путин во многом прав, современное мировое устройство действительно несправедливо!" — самокритично покаялись другие).

Августовскую войну после первого шока тоже постарались "не заметить", потому что реагировать на нее (адекватно угрозе) было в конечном итоге невыгодно в смысле непосредственных интересов всех. Тех самых, обозреваемых до ближайшего перекрестка, которые почему-то зовут "прагматическими", забывая, сколь дорогостоящей может оказаться такая "прагматика" сразу же за перекрестком.

Справедливости ради надо сказать, что президент Буш, еще недавно умиленно созерцавший "душу в глазах Путина", что-то понял и занял очень жесткую позицию (тот факт, что его представитель огласил в ООН содержание конфиденциального разговора с Путиным, означал, что вашингтонская администрация решила сжечь за собой все мосты). Но тут на смену Бушу пришел прекраснодушный Обама, и история началась сначала.

В Москву вестником "перезагрузки" с оливковой ветвью был послан добрый профессор-русист Макфолл, которого уж, казалось бы, никакая самая извращенная фантазия не могла назвать "русофобом" (теперь несчастный Макфолл жалуется, что в России его объявили уголовным преступником, — таковы плоды всех благих намерений в отношении этой страны!) А Путин, поняв, что бить его никто не будет и что вопреки всем торжественным декларациям Кавказ молчаливо признан "задним двором" России, на котором она вправе распоряжаться как пожелает, начал готовить новые, уже гораздо более масштабные подвиги.

Сама по себе российско-грузинская война содержит как бы два слоя, настолько различных, что они дают одинаковые основания для полярно противоположных интерпретаций самого события.

Слой, для нас наиболее очевидный, — это попытка России свергнуть правительство Саакашвили и полностью вернуть в свою орбиту Грузию. Иными словами, это была попытка реализовать свой вариант доктрины Монро: постсоветское пространство для россиян. Второй слой — это застарелый этнополитический конфликт времен распада СССР, на котором в очередной раз сыграли московские имперские старцы (в каком бы возрасте они ни пребывали). На этом моменте следует остановиться подробнее.

В Украине подобного рода конфликты, нередко уходящие корнями в толщу столетий, принято рассматривать как результаты козней Лубянки — взгляд в высшей степени наивный и не более близкий к истине, чем представление о распаде СССР, а ранее Российской империи как результате козней западных спецслужб. По большому счету распад коммунистической системы активизировал множество застарелых межэтнических противоречий и конфликтов, вышедших наружу еще в 1917–1920 годах, затем "замороженных" большевиками и в таком "замороженном" виде дожидавшихся своего часа. Существует даже конспирологическая теория, что коммунисты намеренно закладывали "минные поля" на будущее, нарезая потенциально конфликтогенные границы национальных республик и автономий. Теория эта несостоятельна по двум причинам.

Во-первых, в принципе было невозможно принять такое решение, которое бы одинаково удовлетворило антагонистические национализмы: армян и азербайджанцев, грузин, осетин, абхазов и пр.

Во-вторых, большевики готовились к распространению коммунизма на весь мир, а никак не к его распаду, и потому национальные границы были не более чем условным и временным компромиссом. Поначалу у большевиков пользовалась популярностью идея разрешения национальных проблем с помощью неограниченной национальной автономии (до национальных сельсоветов включительно), в 1930-е годы Сталин взял курс на формирование "социалистических наций", это пошло в плюс большим "титульным" этносам республик, включая грузин, и ударило по малым, у части которых, однако, оставались гарантии в виде "матрешечных" национальных автономий в национальных республиках.

Но как только ослабела власть ЦК-КГБ, стала рушиться и "матрешечная" система: автономии попытались повысить свой статус (или присоединиться к этнически "своей" республике, как Нагорно-Карабахская АО), республиканские же элиты попытались автономии вообще ликвидировать. Академик Андрей Сахаров тогда видел выход в полном уравнении в правах всех национальных образований и превращении их в равноправные субъекты новой конфедерации. "Только так можно решить национальную проблему в малых империях, которыми по существу являются союзные республики, — например, Грузия, включающая в свой состав Абхазию, Осетию и другие национальные образования", — говорил он.

Для него и его единомышленников из московской антиимперской интеллигенции это была в высшей степени последовательная позиция, в русле идеи приоритета прав личностей и сообществ (в данном случае права на самоопределение) перед правами государства.

Разумеется, центр активно разыгрывал возникшие конфликты в своих интересах, однако и тут все было неоднозначно: если осетин и абхазов он активно поддерживал как орудие против грузинского сепаратизма, а приднестровцев просто организовывал, то в карабахском конфликте, наоборот, центр был на стороне "мини-империи" и поддерживал частично лояльных азербайджанцев против полностью нелояльных армян. В наиболее же острую стадию этнополитические конфликты (включая осетинский) вступили с коллапсом и распадом СССР (с сентября 1991 года), то есть тогда, когда "Москва", собственно, временно вообще прекратила существовать в качестве полноценного политического субъекта.

Однако в разгоревшемся противостоянии постсоветских республик с постсоветскими автономиями мало-помалу вновь стал играть роль укрепившийся постимперский центр, со временем превращавшийся в неоимперский.

Психологическими корнями это неоимперство уходит туда же, куда и враждующие национализмы — в начало ХХ века, к моменту, когда спонтанный ход истории и естественное развитие общества было пресечено и "заморожено" большевиками. Отрезанное от современного мира со всеми его реальными тенденциями, советское общество жило воспоминаниями о мире начала ХХ века, законы и понятия которого оно еще более или менее понимало.

Если у малых наций это были воспоминания прежде всего националистические, то у русских — имперские.

Однако если классические империалисты строили империи потому, что считали это экономически выгодным ("империя — это вопрос желудка", говорил Сесиль Родс), то советским людям, отученным мыслить в экономических категориях, понадобилась империя сама по себе. Просто как самоцель. Они даже были готовы (по крайней мере в риторике) пожертвовать ради нее "холодильником" и считали это своей особой национальной доблестью.

В начале нулевых мне попалась книжка из набиравших тогда моду романов "про попаданцев", и я поразился в ней клинически яркой картине, описывающей все комплексы русского неоимперского сознания. В одном из эпизодов в нашу реальность попадает представитель вселенной, в которой не было революции 1917 года, и сообщает, как все устроено там у них, при благословенном царствовании 100-летнего старца императора Алексея II Николаевича. США впали в ничтожество и распались. Россия — самая великая и передовая держава мира. Она постоянно ведет войны и каждый год (!) завоевывает по новой провинции (!). Впрочем, войны эти исключительно справедливые, так как ведутся они с коварным Исламским Халифатом, желающим установить свою власть на всей земле.

Такова их картина идеального мироустройства, которую, несомненно, Путин разделяет со своими подданными. Но первый акт похода в поисках утраченного величия не дал особых долгосрочных результатов. Грузия Саакашвили, ненавистная Путину, как и любому обывателю, за свою "непокорность" неоимперии была "наказана", но не покорена.

Кавказские межэтнические разборки мало волновали обывателя, и улучшение позиций двух мелких сателлитных России режимов он не мог счесть великим достижением возрождающейся империи. В общем война вызвала скорее подъем "футбольных" настроений: наша команда победила, и мы… (тут в живой речи следует обычно сексуальный глагол). Но не более.

Главной, реальной травмой русского постимперско-националистического сознания оставались, конечно, не грузинские недореспублички, а Крым. Поэтому именно его аннексия и родила всплеск, подобный энергии атомного взрыва. Именно в ней массовое сознание увидело обетование сбычи своих мечт, правое дело, в котором слились восстановление исторической справедливости, помощь "своим", наказание непокорных, возрождение Империи и с ней – перспектива неизбежного величия и светлого будущего.

В этом смысле, аннексия Крыма была следующим естественным этапом на пути, карты которого долго рисовало коллективное бессознательное россиян. Ну а первый и решительный шаг на нем сделал Путин 08.08.08. Потом был Крым. Потом Донбасс. Потом?..