Августовский путч. Почему СССР так легко рухнул, но стал возрождаться в России

Тот, 1991 год, был довольно странный с точки зрения молодого политически обеспокоенного москвича. С одной стороны – постоянные слухи о каком-то готовящемся перевороте, о грядущей "диктатуре".

Сжимая ключ, прижав к груди буханки

Вот так зайдешь домой… а дома – танки!

Это знаменитое двустишие Владимира Вишневского я слышал из его уст в рок-кабаре на Новокузнецкой как раз в ночь на 13 января, в ночь, когда танки вошли в Вильнюс…

А с другой стороны – сплошной праздник непослушания. Происходило то, что называется кризисом легитимности. Союзная власть таяла на глазах: никто уже не понимал, почему, по какому праву и на каком основании эти люди вообще управляют страной. И никто не желал всерьез принимать их управление. Последнее в одинаковой мере относится и к "демократам", и к сторонникам "сильной руки".

Теперь это кажется уже невероятным, но самым грандиозным митингом изо всех, которые видала Москва, был митинг в поддержку независимости Литвы (в марте 1991 года).

В июне 1991 года Ельцин был избран президентом РСФСР - мы ощутили это как конец СССР. В Москве возник альтернативный центр власти, решительно противопоставивший себя союзному под лозунгом "суверенитета России". При этом всенародно избранный Ельцин был не в пример легитимнее никем, в сущности, не избранного и всеми презираемого Горбачева.

И Горбачев, еще недавно действительно откровенно примеривавшийся к введению чрезвычайного положения, тотчас пошел на попятную и повел в Ново-Огареве переговоры по переподписанию Союзного договора, что было, по существу, формой мягкой ликвидации СССР. Казалось, старый монстр обессиливал и издыхал на глазах, и история вышла на финишную прямую. Как вдруг…

День 19 августа я помню во всех подробностях. Начался он для меня с того, что в комнату заходит бабушка и говорит:

- Горбачева сняли!

Я даже не сразу осознал смысл этих слов.

Переворот! Путч! Танки на улицах! Я тогда был очень молод и совершенно лишен социополитического опыта, как, в сущности, и все общество, только выходившее из пеленок тоталитаризма. "Настоящая" политика только начиналось, и все было внове, все было будто не про нас, а из международных новостей программы "Время". После полудня я с удивлением обнаружил себя строящим баррикады у Белого Дома. Баррикады? Позвольте, но это же из детской книжки про Гавроша (с картинками), которую я читал лет в семь? Было полное ощущение нереальности…

Помню какую-то старушку, которая ходила в сумерках среди людей, таскавших материал для баррикад, и повторяла:

- Сынки! Не допустите, чтобы они снова пришли к власти! Не позвольте, чтобы все повторилось сначала! Сынки!

- Ничего, бабушка, мы еще судить их будем! – крикнул я для того момента чрезвычайно самонадеянно (это было еще до пресс-конференции с дрожащими руками Янаева).

Три дня я провел в страшном нервном возбуждении, почти без сна, а после ареста ГКЧП вернулся домой, свалился… и проспал чуть ли не целые сутки, в уверенности, что теперь все пойдет как по маслу, и новые герои демократии – Ельцин, Руцкой, Хасбулатов и их отважные соратники – как-то вырулят и превратят освобожденную Россию в процветающее европейское государство… И в результате, как сейчас понимаю, проспал поворотный момент. Тот самый момент, когда народ собирался штурмовать Лубянку, а его отвлекли, развели, показали ему зрелище сноса истукана Дзержинского и тем успокоили….

Коммунисты, вовремя переметнувшиеся на сторону Ельцина, комсомольцы и демократические ораторы из числа сексотов КГБ разбирали вакансии, образовавшиеся в стремительно разраставшемся аппарате "демократической России". Шайка "молодых экономистов", разыгрывавших из себя "чикагских мальчиков", уже составила планы "рыночных реформ", предполагавшие разорение многих и концентрацию собственности в руках немногих.

О люстрации заикались единицы, большинство же охотно подхватило лозунг, вбивавшийся теперь из каждого утюга: "Не надо устраивать охоты на ведьм!" Советские интеллигенты хотели быть гуманными и великодушными, они презирали страсти толпы, сведение счетов, низкую месть… Через несколько месяцев в газетах появятся заголовки: "Ведьмы выходят на охоту". Еще через несколько месяцев великодушные победители окажутся чуть ли не с протянутой рукой на улице.

Наверное, при полном, абсолютном отсутствии в тогдашней России даже намеков на гражданское общество, произошло то, что только и могло произойти. Рыночные реформы Гайдара-Чубайса ударили в первую очередь именно по тому слою, который и был "массовкой" антикоммунистической революции: брежневскому "среднему классу". Это был, наверное, небывалый в истории случай массового социального самоубийства целого класса, что-то вроде выбрасывания китов на берег.

1992 год покончил с брежневским средним классом, 1993 – с бестолковой, безалаберной, анархической и неэффективной, но живой демократией на местах. К середине 90-х истинные бенефициары августовской революции под шумную "демократическую" и антикоммунистическую риторику прочно выстроили новую систему, олигархическую и (покуда) мягко-авторитарную. Трон, на котором в будущем воссядет Путин, был в сущности готов.

Я постоянно вспоминаю этот опыт, глядя на постмайданную Украину. Знакомые черты, увы, встречаются гораздо чаще, чем хотелось бы. Вообще, в истории ничто не повторяется буквально, но и ничто не бывает абсолютно внове. Самонадеянные рассуждении о вековечной, де, противоположности свободолюбивой казацкой нации исконно рабской Орде могут вызвать лишь улыбку у человека, который помнит митинги на Манежной площади и баррикады перед Белым Домом…

Разница в том, что в Украине, в отличие от России начала 90-х, существует реальное гражданское общество. И это вселяет надежду.

И в качестве постскриптума. Традиционный вопрос. Почему ГКЧП не предприняло решительных мер и, имея в своем распоряжении казалось бы весь силовой аппарат сверхдержавы, так позорно слилось?

Ответ банален. Потому что Янаев, Язов, Пуго не были операторами за рычагами механизма – они стояли во главе пирамиды из живых людей.

"Я не буду Пиночетом" - заявил тогда Язов, выдавая нужду за добродетель. Но у него, в отличие от Пиночета, и не было сплоченной армейской корпорации, ждавшей только отмашки, чтобы порвать "эту социалистическую/демократическую сволочь". Под ним были деморализованные и демотивированные люди, панически боявшиеся ответственности. Как собственно и сам Язов.

ГКЧП не мог предъявить обществу ничего. Возвращение в прошлое было невозможно, образ будущего существовал только у его оппонентов, а более всего была невозможной консервация настоящего - в той неравновесной точке разрушения старого и зарождения нового, в какой находилась страна.

Потому ГКЧПисты пытались как можно ближе держаться к рамкам формальной законности, которая только и давала им тень легитимности. Очевидно, они надеялись договориться с республиканскими элитами "с позиции силы", продемонстрировав им бронетехнику, после чего "на готовое" явится "выздоровевший" Горбачев, СССР будет спасен, и инцидент исчерпан.

Решительное поведение Ельцина поставило их в тупик. Насильственный разгон легитимной власти РСФСР был бы для них опасен, так как ставил под вопрос их собственную легитимность и грозил непредсказуемыми последствиями. С другой стороны, каждый час существования этой власти, открыто объявившей их хунтой и путчистами и формально запрещавшей им подчиняться, подрывал их все сильнее и сильнее.

Их подчиненные стали подозревать, что кроме ответственности за НЕИСПОЛНЕНИЕ приказов ГКЧП, может возникнуть еще и ответственность за их ИСПОЛНЕНИЕ. В результате, подчиненные стали просто саботировать приказы, стараясь вести себя так, чтобы ни одна из сторон не могла их ни в чем обвинить. Тем более что и сами ГКЧПисты, не ощущавшие никакой поддержки снизу, уже терзались предчувствиями грядущей ответственности за их нынешние подвиги. В итоге, остатки власти попросту утекли у них между пальцев.

К утру 21 августа "Союзный Центр" исчез как явление. Даже самые благонамеренные республиканские элиты внезапно обнаружили у себя над головой – пустоту, и осознали, что теперь они – сами себе Москва.

"Я вернулся в другую страну", - сказал Горбачев по прилету из Фороса. И эта страна уже была не СССР…