Два заседания Согласительного совета Верховной Рады – на минувшей и текущей неделях – показали, среди прочего, что умение договариваться в прямом эфире (а оба заседания транслировались online) не самая сильная черта украинских политиков. Заявления о том, что перед лицом глобальной угрозы коронавируса противопоставление власти и оппозиции – это последнее, что следует делать, рассыпались в пух и прах, едва только представители разных политических сил оказывались под прицелом телекамер. Дальше, по крайней мере у некоторых, возникал "эффект Жириновского". Пламенные речи превращали деятельность, которую в иной ситуации можно было бы назвать рутинной, в шоу, напоминающее предвыборное. В этом смысле публичность играла с политиками злую шутку: полемичность – особенно для тех, кто маркировал себя как оппозиционера, – становилась самоценной. Бюрократические штампы – пожалуй, более уместные при рассмотрении парламентских рабочих документов – уступали место хлестким сравнениям. Менялся сам язык и, собственно, аудитория, к которой он апеллировал.
Например, Юлия Тимошенко при обсуждении законопроекта о продаже земли, обращаясь ни много, ни мало к стране, сказала: "Вы видите, какое здесь "молчание ягнят", на согласительном совете". Добавив, что происходящее, во время вспышки корнавируса и запрета на массовые собрания, напоминает ситуацию, "когда человека связали по рукам и ногам, и потом просто стреляют ему в голову". Это, разумеется, частность. И речь в данном случае не идет о том, кто более прав в отношении земельного закона. Если судить по числу компромиссов, с которыми он был принят, то никто. Мы получили юридического тяни-толкая: готовый ринуться во все стороны сразу, он на самом деле в силу этих самых компромиссов обречен стоять на месте, как памятник самому себе. Да, мы теперь уже не входим в число стран-"счастливчиков", где продажа земли запрещена: Конго, Куба, Венесуэла, Таджикистан и Северная Корея. Но на этом радость и заканчивается.
Возможно, закон был бы принят в таком же исковерканном виде, даже если бы прямые эфиры Согласительного совета не превращали лидеров фракций в телезвезд, объясняющих согражданам, кто из них больше любит Украину и ее граждан. Однако в последнем варианте никаких перспектив договориться у разных представителей отечественного политического бомонда не было по определению.
Недоговороспособность online – вообще говоря, универсальное правило. Например, Британия, колыбель парламентаризма, во время своей долгоиграющей эпопеи с Brexit смогла оценить это в полной мере. Там, как и у нас, сам язык при обсуждении развода с ЕС дрейфовал от сермяги законотворчества в сторону публичной политики. И так же, как и у нас, там ради первого народ "нанимал" депутатов на работу, а ради второго ходил на митинги, агитирующие за или против Brexit. И проблема британцев, как и нас самих, состояла в том, что маховик пропагандистской карусели там никогда не брал паузу, даже когда сама ситуация, казалось бы, подталкивала к тому, чтобы перейти к сухому языку документа. Обсуждение положений Brexit "под лучами софитов" превращало все, как выразился бы Ги Дебор, в "общество спектакля" и выливалось в борьбу за своего избирателя – как будто для этого не хватало статей политиков, их интервью, участия в телешоу и т.п. И это при том, что, как пишет Яша Монк в книге "Народ против демократии", "люди, составляющие законодательный орган, во многих странах становятся все менее похожими на людей, которых они должны представлять: в настоящее время немногие из них имеют прочные связи со своими местными общинами, и еще меньше – глубоко привержены структурирующей идеологии". Монк анализирует ситуацию в Северной Америке и Западной Европе, где, как он считает, налицо кризис ценностей либеральной демократии. Но, по-видимому, сходные процессы идут и в тех странах, которые демонстрируют свое стремление пополнить пул государств западной демократии.
Размашисто шагая на месте в сторону ЕС, Украина страдает от тех же болезней, что и государственные образования Старой Европы.
Или, скажем, США. Майкл Линд, журналист и практикующий профессор Школы государственного управления имени Линдона Джонсона при Техасском университете в Остине, в текущем году выпустил книгу с красноречивым названием: "Новая классовая война: спасти демократию от управленческой элиты". Анализируя разгул популизма в западном мире, он вычерчивает триаду, где упомянутому явлению – демагогическому популизму – отводится лишь участь симптома. Тогда как болезнью Линд называет технократический неолиберализм. А лекарством – демократический плюрализм. И хотя технократический неолиберализм к Украине, возможно, прилаживается немного хуже, чем нож к ножнам, тем не менее, сама триада актуальна и для нас. Неспособность украинских политиков договориться на Согласительном совете под объективами телекамер – это как раз демонстрация "симптома". Ну, грех же не использовать такую удобную площадку для транслирования народу популистских месседжей. При этом важна именно эмоция. Как и в случае с уже упоминавшимся Brexit. Линд, к примеру, пишет: "В Великобритании главной чертой, предсказывающей поддержку стороны, выступающей за выход на референдуме Brexit в 2016 году, была низкая образовательная квалификация – черта, которая была более важной, чем другие, включая расу и этническую принадлежность". Эмоция паче анализа – вот "формула счастья", которая составляется при помощи прямых эфиров на Согласительных советах с точным попаданием в целевую аудиторию. Кто же в этом случае будет ставить на развернутый анализ? Кому он нужен тогда, когда стране предлагается жить пераманентной революцией? И какой смысл договариваться, т.е. ставить себя в заведомо менее революционную позицию?
На факультетах журналистики в Советском Союзе аббревиатура СМИ была длиннее: СМИП – средства массовой информации и пропаганды. Фактически, мы уже давно вернулись к этой формуле, приобретшей более изощренное содержание. Ко всему прочему – она расширилась. И сегодня почти любой вброс в публичное поле дискуссий политиков, да еще с использованием прямого эфира – это не просто информация и высказывание позиций. Это элемент пропаганды. Эскапада, обращенная к зрителям точно так же, как боксерский поединок или бои рестлеров.
То, что не содержит достаточного накала, воспринимается как "договорняк". И проклятия сыплются на головы всех участников такого матча. Зритель имеет право ничего или почти ничего не знать о проблеме, но он в массе своей считает, что достоин, по крайней мере, развлечений.
Если ему в прямом эфире обещают хлеба, то на самом деле самое важное – кто и как это делает, чтобы в конце концов получилось зрелище. Это порочный круг, что-то вроде вечного цикла рождений и смертей в одном из миров, изображенных в романе Алана Лайтмана "Сны Эйнштейна". Выбора нет. Все будет повторяться вновь и вновь. Никакого консенсуса не предвидится. Ну хорошо: он будет минимальным и ситуативным.
Между прочим, на уровне межгосударственном это уже осознали. Поэтому некоторые международные форумы проводят за закрытыми дверями. Чтобы возможность попиариться перед камерой была хотя бы минимизирована. Случайно или нет, но последний саммит G20, который неугомонный коронавирус загнал в формат видеоконференции, оставил медиа на голодном пайке. Никакого online! Таково было требование номинального хозяина "встречи" Саудовской Аравии. По итогам саммита была принята резолюция: как мир собирается бороться с пандемией. Потом пошли комментарии. Иногда нелицеприятные. Но это уже – "продолжение банкета". Главное же – такая "недемократичность" перечеркнула возможность сотворить из рабочих и весьма важных переговоров дешевый спектакль. Может, это и есть какое-то особое обновление демократических процедур, соответствующее требованиям момента?